Книжный ряд – 2GIS Captcha

Книжный ряд. Литературная Газета 6367 ( № 15 2012)

Книжный ряд

Александр Бобров. Поля и рубежи русской славы . — М.: Алгоритм, 2011. — 368 с. — 2000 экз.

Вышедшая к 200-летнему юбилею Отечественной войны 1812 года и к 70-летию окончания Московской битвы Великой Отечественной войны книга повествует о сражениях нескольких веков, которые приходилось вести нашим предкам, защищая Родину. Вести и побеждать. Многие из них происходили в Подмосковье, но не все прославлены нами, потомками. Такова судьбоносная битва при Молодях, последняя, как пишет автор, крупнейшая битва Руси со Степью. Точнее — с крымско-турецкой агрессией. Александр Бобров цитирует можайского писателя Владимира Куковенко: «Это сражение стоит в ряду величайших исторических побед русского народа. Его можно приравнять и к сражению на Чудском озере, и к Мамаеву побоищу, и к Бородинской битве. Весы истории колебались в тот момент вновь, решался страшный вопрос — быть или не быть Руси. И вот это поле отечественной исторической славы полностью вычеркнуто из нашей памяти. На нём нет даже скромного знака, отмечающего подвиг предков[?]»

Много внимания Александр Бобров уделил Московской битве 1941-1942 годов. Строго говоря, территория Московской области была освобождена от немецких оккупантов 20 января 1942-го, но на оперативных картах административные границы не имеют значения, так что, по сути, битва за Москву окончилась к апрелю. В Московской области немцы сожгли дотла 584 населённых пункта, среди них Истра, Уваровка, Красная Поляна, практически был уничтожен Можайск — в городе осталось три (!) дома, десятки тысяч мирных жителей были убиты[?] Даже краткая оккупация осталась в памяти народа как кошмар. Писатель Евгений Катаев, писавший под псевдонимом Евгений Петров, был военным корреспондентом. Автор книги приводит отрывок из его очерка «В освобождённом Клину»: «Начальник гарнизона майор Гусев рассказал мне, что недалеко от Клина, в деревне Позднееве, пятнадцатилетняя девушка задала ему вопрос: могут ли вернуться немцы? Майор пошутил. Он сказал, что, может быть, и вернутся. Он горько пожалел об этом. С девочкой приключился глубокий обморок. Оказывается, в этой самой деревне Позднееве немцы убили нескольких жителей и изнасиловали двух девушек[?]»

Новая книга Александра Боброва адресована молодёжи. Ей сейчас труднее, чем людям старшего поколения, потому что багаж знаний молодых формируется под злым целенаправленным воздействием антирусских сил. Этой публике, вопящей о том, что Россия всегда виновна и всегда агрессивна, хорошо ответила Юнна Мориц — её стихи об этом Александр Бобров приводит в своей книге:

Когда идёт Россия на уступки,

Ей череп разбивают молотком —

На деньги стран, желающей разрубки

России, несъедобной целиком.

Смолоть зерно судьбы и стать мукою,

Утратить путь божественный

зерна?

Тогда весь мир оставит нас в покое

И вся правозащитная шпана.

Лидия Рыбакова. Стрела Зенона : Сборник стихотворений. — М., 2011. — 104 с.: ил. — 1000 экз.

Лидия Рыбакова, может быть, искренне, а может быть, кокетничая, пишет:

Лишь во сне я летаю.

Наяву не выходит.

Это, конечно, неправда. Не знаю, как во сне, а наяву она точно летает. Именно такое впечатление производят её лёгкие стихи — лёгкие не в смысле легкомысленности, а лёгкие в смысле мастерства, умения без натуги донести до читателя мысль, а главное — тональность замысла.

По серебряной тропинке

Млечного Пути

ночь нисходит тихо-тихо,

чтобы нас спасти

от забот и от сомнений

прожитого дня,

от прощаний и прощений —

в тёплый сон маня[?]

При этом у Лидии Рыбаковой нет распространённого и модного сейчас, особенно в женской поэзии, плетения словес «просто так». Лёгкость её пера не означает изящного птичьего чириканья. Хотя она сама о себе говорит, что в отличие от успешных друзей «как в дет[?]стве, всё играет со словами». По[?]вторю — если это не кокетство, то заблуждение. Стихи её выдают человека думающего, размышляющего, страдающего, хотя и не выпячивающего свои страдания.

Так тянет оглянуться —

спасу нет!

Но что увижу? Буду ли я рада?

Как жёлтый лист, упавший

за ограду,

прошедшее —

потерянный предмет[?]

Немного выходя за рамки рецензии, надо сказать, что Лидия Рыбакова пишет стихи и прозу и прозу её отличают такая же свобода в обращении со словом, та же лёгкость пера. И конечно, эта способность помогает ей в переводческой работе. А также, само собой, в редакторской. Писательница живёт в городе Долгопрудном, где много лет руководила литературным объединением, помогая начинающим авторам.

В предисловии к сборнику Александр Хабаров назвал стихотворение «Иллюзия» пусть и запоздалым, но достойным (и вполне женским) ответом на знаменитое «Перед зеркалом» Владислава Ходасевича. Целиком с этим согласен, мне тоже вспомнились классические строки при чтении современной поэтессы. А что касается эпохи написания[?] В поэзии случаются ещё и не такие чудеса со временем.

Федот СМУРОВ

Дмитрий ПАНКОВ. В бронзе и граните имена . Памятники и памятные места Подольска. — Подольск: Академия XXI, 2011. — 204?с. — ил. — 1000?экз.

Том продолжает серию книг «Культурно-историческое наследие г. Подольска» (главный редактор Алексей Агафонов), издающуюся при поддержке главы города Подольска Николая Пестова. Посвящённая 230-летию города, книга повествует о подольчанах, внёсших заметный вклад в культурное и хозяйственное развитие города, память о которых отмечена мемориальными досками и названиями улиц. Автор — известный краевед — проявил завидную широту взглядов: собрал под одной обложкой информацию и о предпринимателях, и о деятелях церкви, и о революционерах, и о воинах.

Те, кто не бывал в Подольске, узнают много интересного об этом крупном, сравнимом со многими областными центрами России, историческом городе, о его достопримечатель[?]ностях. Таких, например, как памятник-колонна с Александровским гербом. Он был установлен на Соборной площади в 1912?году, к столетней годовщине победы в Отечественной войне. Памятник посвящён победе русских войск под командованием М.А. Милорадовича на реке Чернишне; в ходе этого сражения погиб генерал К.Ф. Багговут. О той войне напоминают и названия подольских улиц: Кутузова, Раевского, Давыдова, Дорохова, Багратиона. Такое «сгущение» неслучайно: через Подольск и Подольский уезд проходил знаменитый Тарутинский марш-маневр[?]

Ну а для жителей города, особенно молодых, названия и памятники — это учебник, это школа памяти. Книга Дмитрия Панкова помогает легче усваивать её уроки.

Константин ГРЕКОВ

Следующая глава >

Книжный ряд — Статьи — Литературная газета

Голос «тихого народа»

Время пить херши…: «Дружба»: Сборник произведений литераторов республики / Составитель А. Спиридонов. – Йошкар-Ола: Марийское книжное издательство, 2007. – 360 с

Отчего сборник, двадцатый по счёту, увидевший свет после более чем десятилетней паузы, получил такое название, не очень, на мой взгляд, удачное? По одноимённому циклу вошедших в него рассказов Александра Токарева? Но в них-то как раз о напитке – ни слова. Тогда поверим аннотации, указывающей, что главенствующая тема сборника – «осмысление переломного для страны периода девяностых годов. Время эйфории, «время пить херши» прошло, утверждают авторы, пора оглянуться и оценить то, что сделано». 

А вот это полностью соответствует действительности. Именно события 90-х привлекают самое пристальное внимание прозаиков «Дружбы». Почему и как кто-то разбогател, а кто-то обнищал? Почему в загоне совесть, а в чести наглость? Куда подевалось сочувственное отношение к слабому, больному и обездоленному? На эти мучительные и горькие вопросы искренне пытаются ответить тот же Александр Токарев (особенно в рассказах «Барин», «Пенсия», «Ботинок»), Валерий Николаев («Проездной билет»), Геннадий Ямбаршев (повесть с криминальным уклоном «Игры с совестью»). Обозначенная тема сборника неизбежно выталкивает авторов на поле публицистическое. Замечательно, когда писатель отдаёт себе в этом отчёт. Евгений Романов рассказ «Так, наверно, всегда было» и начинает соответственно: «Не очень интересный этот рассказ. Скучный. Ведь он о расценках». И тем не менее получилось увлекательное повествование, своеобразный привет из СССР. 

Не забывают участники сборника и о национальной судьбе. Гимном своему народу звучат рассказ Юрия Артамонова «Марийская свеча» (перевод А. Спиридонова), стихи Семёна Николаева «Оньыжа», «Имя мари», «Марийский народ»: «Марийский народ, / мой тихий народ, / зачем ты стесняешься всех?» (перевод А. Спиридонова). 

Но при этом не мыслят себя вне космоса российской и мировой поэзии многие поэты «Дружбы»: Константин Ситников, Татьяна Сазонова, Александр Коковихин, Мария Василевская и другие. К романсу обращается Юлия Токтаева. Образные и запоминающиеся стихотворные строки для юных читателей чеканят Светлана Григорьева и Григорий Иванов. 

Дополняют и так уже достаточно широкую панораму современной марийской литературы обстоятельные размышления критика Леонида Буркова «Современная детская литература: развитие жанровой системы». 

Что ж, в отличие от упомянутого напитка сборник «Дружба» поит читателя живой водой подлинного Слова.

Берег горный, край родной

«У сем» («Новый лад»), литературно-художественный и общественно-политический журнал, № 3 (67). – Йошкар-Ола: ГУКП «Марий журнал», 2008. – 160 с.

Выпуск представляет в основном произведения на марийском языке. В рубрике «Проза» публикуется роман Евграфа Поствайкина «Стремнина» и продолжение исторического романа Мишши Юхмы «Голубая стрела». В рубрике «Драматургия» Вячеслав Тотир предлагает вниманию читателей либретто для оперы «Акпарс». «Навстречу 4 Международному конгрессу финно-угорских писателей» со стихами, прозой и публицистикой выходят Надежда Федосеева, Светлана Ди­­нисламова, Леонид Бурков, Любовь Дергачёва, Кристина Эйхин и другие литераторы. Марийским детям адресованы стихи Анатолия Тимиркаева и повесть-сказка Светланы Григорьевой «Страна, где не спят таргылтыши». В разделе «Критика» «Новое исследование об очерках» проводит И. Иванов. 

С публикациями на марийском языке добрососедствует и русское слово. Ответственный секретарь Йошкар-Олинского землячества горных мари представляет своих земляков и их общественную деятельность в очерке «Берег горный, край родной».

Ему покорялись все жанры

Вячеслав Абукаев-Эмгак. Рассказы и повести. – Йошкар-Ола: Республиканский научно-методический центр народного творчества и культурно-досуговой деятельности, 2008. – 172 с.

Увы, автору было не суждено увидеть свою первую книгу на русском языке. Сборник стал его «лебединой песней». 

Вячеслав Абукаев-Эмгак работал практически во всех жанрах литературы: поэзии, драматургии, критике и, естественно, в прозе. Начинал как поэт – в 1982 году принял участие в коллективном сборнике «Кинде-шинчал» («Хлеб-соль»). В студенческие годы (1975–1980) печатал рассказы на страницах газет «Ямде лий», «Марий коммуна» и в журнале «Ончыко». Наиболее весомыми в его творчестве следует признать именно прозаические произведения: роман, десяток повестей, рассказы. 

Конечно, в переводах с марийского что-то теряется, и российский читатель не может в полной мере оценить умение Вячеслава Абукаева-Эмгака работать со словом. Но тут показателен тот факт, что с ним охотно сотрудничали ведущие марий­ские композиторы, создавая всенародно любимые песни – их насчитывается более двухсот! 

На счету талантливого автора 13 разножанровых книг. По многим его пьесам поставлены спектакли в театрах республики. Перевёл он на марийский язык и более десяти пьес для кукольного театра, а также пьесы А. Чехова «Дядя Ваня», А. Островского «Лес», У. Шекспира «Сон в летнюю ночь» и другие. Они поставлены на сценах национального театра им. Шкетана и ТЮЗа. Произведения В. Абукаева-Эмгака переведены на русский, украин­ский, удмуртский, башкир­ский, татарский, мордовский, коми языки. 

Он носил звание «Народный писатель РМЭ». И не зря. Представляемая книга с самого первого рассказа «Ошкеча» погружает нас в атмосферу родного края писателя. Часть из представленных произведений перевёл сам автор. 

Коллеги по писательскому цеху, высоко ценившие творчество земляка, уверены, что из его архивных произведений можно составить ещё одну добротную книгу. Не зря в предисловии к «Рассказам и повестям» Геннадий Сабанцев предложил «создать комиссию по литературному наследию народного писателя Вячеслава Абукаева-Эмгака». Что, несомненно, послужит взаимному обогащению наших братских литератур. 

Александр ВАСИЛЬЕВ

Осторожно:переводчик!

Алексей Громыхин. Исповедуюсь тебе…: Стихи. – Саранск: Мордовское книжное издательство. – 368 с.

Когда автору изменяет художественный вкус, он начинает стихотворение словами: «Греть руки над / костром душевных излучений / и думать лишь о том, / что в жизни всё пройдёт…» Если автор не владеет мастерством стихосложения, он выдаёт свою полурифмованную писанину за верлибр. Если же этот автор решает заняться переводами, то – берегитесь, писатели и поэты, по этим переводам читатель будет судить о вас! Если же, ко всему прочему, этот автор находит издателя, то получается книга с симпатичной девушкой на обложке и многообещающим названием: «Исповедуюсь тебе…» 

В предвкушении откровений читатель раскрывает книгу и с первых же страниц натыкается на такое стихотворение:

Когда ты проходишь,
Даришь улыбку,
Это
Ночь раскрывается
Розою для поцелуя…
Только не жалит…

Читатель в силах сравнить улыбку с ночью. Он может представить себе ночь, банально раскрывающуюся розой. Но вот «жалящая» ночь попахивает неуместным в контексте сюрреализмом. Далее столь же слабые переводы с мордовского:

Рукою матери оно
Когда-то вышито искусно.
Оно одухотворено
И зацеловано мной грустно… 

Так Алексей Громыхин перевёл стихотворение Павла Любаева о льняном полотенце. Не знаю, как оригинал, но интерпретация призвана вогнать читателя в ступор. Поцелуй с полотенцем – удовольствие из ряда специфических. Поцелуй с одухотворённым полотенцем – вообще мистика. Впрочем, «грустно зацелованное полотенце» – тоже явление невероятное. Хотя бы с филологической точки зрения. 

Напрашивается вопрос: кто автор? Информации о нём в книге нет. Поэтому читатель выходит в интернет, набирает в поисковике: «Алексей Громыхин» – и тут же натыкается на персональный сайт. Оказывается, «имя поэта Алексея Громыхина широко известно как читателям нашей республики, так и в других регионах России. Его стихи публиковались в издательстве «Современник», библиотеке журнала «Молодая гвардия», еженедельнике «Литературная Россия» и так далее. А ещё – он автор десяти книг стихов и прозы, одну из которых мы имели несчастье прочесть. И что удивительно – переводчик нескольких книг известных мордовских поэтов. Будем надеяться, что стихотворения этих авторов переведены с большим профессионализмом. Иначе остаётся сказать только: «Писатели, берегитесь переводчиков!» 

Максим БУРДИН

lgz.ru

Журнал «Книжный ряд»

Обозначения:   циклы   романы   повести   графические произведения   рассказы и пр.

fantlab.ru

Книжный ряд — Журнальный зал

Антология новой грузинской поэзии. М.: ОГИ, 2014

Это удивительная книга, увидевшая свет вопреки тем многим острым политическим событиям, которыми печально отмечено время. Оказалось, что вековая дружба двух литератур, дружба – человеческая и творческая – поэтов Грузии и России, выдержала и испытание сложными временами. Двадцать семь грузинских поэтов нового поколения представлены в переводах русских поэтов, давая объективную картину развития современной грузинской поэзии. Это поколение пришло в поэзию, когда распался СССР, когда перестал действовать вектор постоянного ориентира только на русский язык, только на русскую культуру. Пришло поколение авторов, для которых активное владение европейскими языками стало нормой. Нормой стало поэтическое мировидение, обращенное своим вниманием ко всему человеческому, готовое к диалогу со всем мировым пространством.

«Люди, я к вам взываю!» – постоянно восклицает Шалва Бакурадзе, обращаясь к рыболовам Дальнего Востока, к китайским крестьянам, к австралийцам, индийцам, жителям Сахары, к россиянам, европейцам и американцам. Это поэтическое послание в мир во имя защиты Жизни. Этот выход в мировое пространство не теряет опоры на родную почву:

Никогда не стриги мою книгу, в ней ни одно

Слово не будет лозой без тебя. Это вино

Долго искал, подбирая землю, солнце, дожди…

Тем дороже в этом сопряжении всемирного и родного почвенного – непотерянность связей с русской поэзией, сохранность творческого соприкосновения, которое демонстрирует эта антология.

Они очень разные – новые поэты Грузии. Кому-то из них ближе современный европейского образца верлибр, кто-то придерживается традиционной поэтики. Чаще они все же склонны к свободному перемещению от одной поэтики к другой – в зависимости от поставленной творческой задачи. Вот Шота Иаташвили – признанный мастер свободного стиха. Он внимателен ко всем деталям, к малейшим нюансам, превращая в поэтическое повествование любой предмет, хоть те же электрические розетки, очеловечивая их, но и не избегая человеческой же иронии:

Их маленькие жуткие глазки

На круглых потемневших лицах

С винтиком – носом.

Как напряжен их взгляд! –

220 вольт…

Вот она какая – розетка…

Да и день ей не нравится –

Сумасбродка,

Но у нее, как у сварливой старухи –

Так много света

В глубине ее темных глаз

А рядом – Бату Данелия, мастер рифмованного стиха, живущий во всей полноте просодии:

Я не ряжу стихи в роскошные одежды,

Пусть ходят в шелухе, что ветерок взметнул.

Сапфирами я им не услаждаю вежды,

Вина вот водянистого плеснул.

Самоирония поэта вызывает уважение, но, когда придется прочитать его переводы на грузинский язык Бродского и Мандельштама, понимаешь, что этот поэт свободен в любых полетах версификации и образности поэтической речи.

А вот и Звиад Ратиани, провоцирующий читателя, поддразнивающий его, иронически задевающий. Идет ли разговор о поэзии, идет ли разговор о любых явлениях жизни, которые Ратиани видит пронизывающим взглядом поэта, он озадачивает читателя, раздражает его, а затем внезапно и парадоксально разворачивает движение стихотворной речи.

Упаси Господь болеть одному, тем более ночью,

тем более далеко от дома…

…особенно, если ты мужчина: они в болезни

много слабее, они вообще падают духом,

хворая в отсутствие матери, или сестры,

или возлюбленной, или жены, хлопочущей

со снадобьем в правой руке, холодным питьем –

в левой…

…А поутру стало так смешно и так стыдно.

Эта двуязычная антология позволяет сравнивать тексты оригиналов и переводов, что несомненно обогащает издание. Стихи Ники Джорджанели, Темо Джавахишвили, Като Джавахишвили, Гиорги Лобжанидзе, Дато Барбакадзе, Зураба Ртвелиашвили и других новых поэтов Грузии только выигрывают в глазах читателя, знакомого с грузинским языком.

А переводческий корпус представлен такими именами, как Алексей Цветков, Бахыт Кенжеев, Борис Херсонский, Максим Амелин, Инна Кулишова, Ирина Ермакова и многими другими, кто приложил свое сердце к стихам грузинских собратьев.

Читая антологию, греешь себя мыслью, что поэты России и Грузии еще не однажды предстанут перед читателями обеих стран в крепком творческом рукопожатии.

Олег Чухонцев. Речь молчания. Сборник стихов. М.: ArsisBooks, 2014

 «Речь молчания» Олега Чухонцева – сборник избранных стихов поэта из разных книг. Так уж сложилось в творческой биографии Чухонцева, что впервые он предстал перед читателем сборником, который объединял его избранные стихи из неизданных первых трех книг. Он так и назывался – «Из трех тетрадей». Не по вине поэта, а вследствие издательско-цензурных соображений далеко не сразу увидели свет эти стихи. По разным причинам новая книга поэта оказалась опять сборником, собранных из четырех разных книг, включая первую.

Олег Чухонцев – поэт традиционного звучания, его стихи – явление хорошо прочитанной русской классической поэзии, глубоко усвоенной традиции европейской поэзии. Но под понятием прочитанности и усвоенности меньше всего подразумевается некая вторичность, а кто-то решит, что имеется в виду и некая простота и легкодоступность для читательского восприятия. На самом деле его интонация, его поэтический голос свидетельствуют: перед нами поэт богатой художественной палитры. От природной органики традиционно классического стиха до усложненной интертекстуальной нагруженности многих стихотворений простирается диапазон его поэтических приемов. Внимательный бытописатель, он тут же предстает поэтом глубоко философского склада, и вот уже – пример за примером – автор демонстрирует поэтические воплощения тончайшего лиризма. Его жанровое и версификационное многообразие вызывает восхищение. При этом всегда присутствуют узнаваемые лексический строй и образная система его поэтики.

Поклонникам творчества Олега Чухонцева «Речь молчания» сулит немало открытий: автор далек от завершенности его творческого характера, поскольку всю свою долгую творческую жизнь продолжает находиться в состоянии творческого развития. Рождение нового поэтического звука – обыденное явление в метафорическом мироощущении поэта:

Еще туман висит над городом

и сто сорок из-под стрехи

молчат, покуда перед гомоном

кричат вторые петухи.

Еще скрывается за шепотом

непробудившаяся страсть,

и капля светится под желобом,

вот-вот готовая упасть…

В то же время читателя ждет радость узнавания при прочтении стихов уже занявших прочное место в своде лучших образцов русской поэзии второй половины двадцатого века. Одним из примеров бытописательского мастерства Чухонцева стало стихотворение «Капуста в Павловском Посаде…», в котором смена ритмики и свобода интонирования стихотворной речи превращают бытовую сценку в поэтическое звучание повседневной жизни:

Чуть свет затопит мама печку,

и рукава я засучу,

да наточу на камне сечку,

да сечкой в ящик застучу.

Как никогда легко и ясно,

как будто в первый раз люблю:

чисто-чисто,

часто-часто,

мелко-мелко

изрублю.

В коротком отзыве на сборник поэта невозможно объемное цитирование, не то бы пришлось целиком процитировать один из давних шедевров Чухонцева «…и дверь впотьмах привычную толкнул…». Но и вовсе удержаться от пространного цитирования невозможно. Это невероятное по силе трагизма и неподдельности религиозного просветления произведение вызвано к жизни почти одновременным уходом отца и матери поэта:

…и дверь впотьмах привычную толкнул,

а там и свет чужой, и странный гул –

куда я? где? – и с дикою догадкой

застолье оглядел невдалеке,

попятился – и щелкнуло в замке.

И вот стою. И ручка под лопаткой.

А рядом шум, и гости за столом.

И подошел отец, сказал: – Пойдем.

Сюда, куда пришел, не опоздаешь.

Здесь все свои. – И место указал.

– Но ты же умер! – я ему сказал.

А он: – Не говори, чего не знаешь.

Он сел, и я окинул стол с вином,

где круглый лук сочился в заливном

и маслянился мозговой горошек,

и мысль пронзила: это скорбный сход,

когда я увидал блины и мед

и холодец из поросячьих ножек…

И я сказал: – Не ты со мной сейчас,

не вы со мной, но помысел о вас.

Но я приду – и ты, отец, вернешься

под этот свет, и ты вернешься, мать!

– Не говори, чего не можешь знать, –

услышал я, – узнаешь – содрогнешься…

И всех как смыло. Всех до одного.

Глаза поднял – а рядом никого,

ни матери с отцом, ни поминанья,

лишь я один, да жизнь моя при мне,

да острый холодок на самом дне –

сознанье смерти или смерть сознанья.

И прожитому я подвел черту,

жизнь разделив на эту и на ту,

и полужизни опыт подытожил:

та жизнь была беспечна и легка,

легка, беспечна, молода, горька,

а этой жизни я еще не прожил.

Чухонцев не был бы сам собой, если бы достигая такой высоты трагизма, остановился в найденном приеме и механически повторялся бы в своей метафоричности. Движение жизни в его поэзии отражается постоянным преодолением инерции, трагическая нота земного существования ощутимо присутствует в его поэзии, каждый раз обретая новое художественное осмысление и его поэтическое разрешение. Спустя годы это прозвучит так:

Много прочел я книг и прошел дорог,

много стальной и медной попил водицы,

ну а теперь хотел бы на свой порог,

к притолоке с зарубками прислониться,

да об одном забыл в суете сует:

этого места больше на свете нет.

Долгий творческий и жизненный путь пройден. Этот путь продолжается. Речь молчания – это еще и образ накопления новой поэтической энергии, сулящей нам, читателям, новые взлеты поэзии Олега Чухонцева. И нам же следует осознать: такие стихи, несущие свет преодоления боли, рождаются ранами сердца поэта. Другого не дано.

Римма Маркова. Лес голосов: Стихотворения. СПб.: Контраст, 2015

 «Лес голосов» – шестая книга стихов Риммы Марковой, петербурженки, живущей в Стокгольме. Это небольшого объема и почти карманного формата издание построено именно по принципу книги, внутри которой свои определенным образом организованные главы-разделы. Этот принцип подчеркивает и датировка разделов. Скажем, первый – включает стихи, написанные с 1975 по 1986 год, что вполне воспринимается в качестве начальной хронологии, но дальше следуют разделы с датировками: 1970-2010, 1993-2003, 1994-2012. Хронология явно нарушена. И это совсем не случайно. Маркова строит корпус стихотворений по их внутренним и глубинным связям, требующим и читательского внимания и сосредоточенности.

Пейзажные стихи Риммы Марковой переводят предметы разного масштаба в разряд одушевленных или воспринимаются в ином – поэтическом – содержании, а по сути это философская лирика в проявлении именно этого поэта.

Заводы похожи на замки

забытой, не нашей поры.

Деревья безлисты и жалки

на ветреном склоне горы.

Строй сосен печально изломан

на тыльной, на той стороне,

где путник по снежному склону

спустился, неведомый мне.

Спустился в пустую долину,

где жутко бежать одному.

И путь его странный и длинный

вовек не узнать никому.

Маркова своеобразно сочетает чистую по своей природе лирику с той частью стихотворений, которые вроде бы тяготеют к публицистичности, но, ненавязчиво высказывая свою позицию, возвращает внутренний сюжет стихотворения к его лирическому началу, таким образом избегая всякой декларативности. Это делает ее стихи – теплыми, искренними, убедительными. Сохраняя симпатию к шведскому Стокгольму, где живет и работает, ценя ту индивидуальную свободу, которой одарил ее этот шведский город, она пишет пронзительные стихи о родном городе на Неве, без всяких «ностальгических» банальностей:

Мой долг пока что не избыт,

мой город мною не покинут,

мой город мною не забыт –

он просто в душу опрокинут.

Он отражается во мне

дворцами, скверами, мостами…

Моими слабыми устами

мне вряд ли выразить вовне

то, что внутри меня поет

под слоем вялости наносной,

когда проходит невский лед

моей системой кровеносной!

Любовь, человеческое достоинство, честь, дружество, верность лучшему, чем была наполнена молодость, и многие другие темы – грустные, болевые, радостные, жизнеутверждающие – составляют дневниковые страницы поэта и неисповедимо касаются жизни любого современника. Залог того, что, как она говорит в одном из своих стихотворений, слова «не пролетят впустую».

Юрий Перфильев. Элейская гавань: Стихи. «Старые русские», 2013
Юрий Перфильев. Ковчег. № 45, 2014.
Юрий Перфильев. Арион. № 1, 2015.

Поэтика Юрия Перфильева богата и разнообразна. Порой диву даешься, когда на протяжении многих страниц не повторяются метрика стиха, система рифмовки, поэтические приемы, метафорические решения и образность мировидения. Не говоря уже о яркой аллитерации, о множестве оттенков звукописи.

У Перфильева жанровое разнообразие не знает границ, но еще интересней смешение жанровых границ, когда стихотворение можно со всеми основаниями определить как философскую лирику, пейзажное стихотворение и поэтическую историю любви одновременно:

агонизируют сугробы

поиздержавшейся зимы

неблизкий путь развозят чтобы

друг друга избежали мы

и неслучайно разминулись

среди отпетой суеты

поди прознай в путине улиц

что это непременно ты

спешишь отваживая слякоть

make—up снежинок с глаз долой

один уже готов заплакать

другой смеяться надо мной

Тематика стихов, их культурная аура – воплощение обширной эрудиции автора, которая не давит искусственностью отсылок, а обогащает читателя, особенно если читатель даст себе труд прочтения порой сложных для восприятия стихотворений поэта. Стихи Юрия Перфильева изобретательны – скучать не приходится в этой череде поэтических всплесков, метафорических озарений, образных интерпретаций:

Гуляние под вечер и оркестр

в саду с победной выправкой. По году

проходу нет от местных Клитемнестр,

и от войны недавней нет проходу.

Трофейного наследия приют –

великой блажи детские задворки,

как если б этот лучший мир-май-труд

придумали законченные орки.

Загадочны теперь издалека

границы сообщения сосуда

где прошлое витает в облаках

грядущего неясного оттуда.

«Читать эти стихи – мука мученская и наслаждение», – справедливо отмечает в предисловии к книге Перфильева другой замечательный поэт Владимир Строчков, имея в виду многосложность смысловых построений автора. Соглашусь и с другим суждением Владимира Строчкова о Перфильеве: «Безо всяких оговорок элитарный поэт».

Даниил Чкония, Кёльн

magazines.gorky.media

Книжный ряд. Литературная Газета 6259 ( № 55 2010)

Cовместный проект «Евразийская муза»

Книжный ряд

Между Каллином и Галлом

Жанна Толысбаева. Сонет в поэзии Казахстана конца XX?– начала XXI вв. ?– 80 с. Элегия в поэзии Казахстана конца XX?– начала XXI?вв.?– 64 с.?– Семей: Талант, 2009.

Две небольшие книжечки, в аннотации скромно обозначенные как учебные пособия, пожалуй, стоят гораздо более уважительного отношения. Автору на чрезвычайно небольших печатных площадях удалось разместить очень много информации. Информации, которую не так просто разыскать даже в наше время, позволяющее через Интернет обращаться практически к любым источникам. И филологически неравнодушный читатель получает приятный подарок.

Обстоятельно автор рассматривает как всемирную историю жанров, так и проблематику их определений.

Так, генезис сонета до конца не прояснён. В литературоведении существует гипотеза, согласно которой сонет первоначально был отдельной строфой в провансальской лирике и входил составной частью в кансону трубадуров. И автором первых сонетов считается Джакомо де Лентино (XIII век). Актуализация же сонета началась с творческих экспериментов А. Данте, Ф. Петрарки, П. Ронсара, Ж. дю Белле, Лопе де Веги, Камоэнса, У.?Шекспира.

Противоречив и генезис элегии: первые из них, написанные элегическим дистихом (сочетание гекзаметра с пентаметром), исполнялись на похоронах под аккомпанемент флейты. Позже содержание элегии изменилось: в них стали прославляться подвиги воинов, поднимались вопросы философского,   значения. И родоначальником этой элегии считается поэт Каллин (VII в. до н.э.). Особенную роль в становлении элегии сыграла эллинистическая эпоха, когда в элегию проникла любовная тематика. В элегиях Катулла, Проперция, Овидия устойчивым источником эмоции становится ситуация безответной любви. Это содержание закрепил за элегией Гай Корнелий Галл (69–68 г. до н. э.?–

26 г. до н. э.).

Далее прослеживается путь указанных жанров через русскую литературу к казахстанской и выход на современность. Отдельная глава отведена венку сонетов в творчестве казахстанских поэтов. Также отдельно рассматриваются и гекзаметры Б. Канапьянова как жанр?– модификация элегии.

Понимая, что даже современный читатель не всегда имеет свободный доступ к художественным текстам, созданным в конце прошлого?– начале текущего столетий, автор включил в пособия приложения, в которые вошли наиболее интересные элегические эксперименты казахстанских поэтов, среди которых Александр Жовтис, Андрей Корчевский, Исраил Сапарбай, Любовь Медведева, другие поэты и (что особенно приятно) нынешний сотрудник «ЛГ» Елена Зейферт.

Тем самым вековые теоретические положения получают возможность быть проверенными самым современным поэтическим звучанием.

Сказанья бескнижной вечности

Амо Сагиян. Всё равно?– приду .?– Ереван: Издательство Российско-Армянского (Славянского) Университета, 2009.?– 232 с.

Амо Сагиян (Амаяк Саакович Григорян, 1914–1993), наверное, самый популярный поэт сегодняшней Армении. По достоинству оценён он и в России. Достаточно сказать, что его произведения переводили такие мастера, как Б. Пастернак, Ю. Ряшенцев, М. Петровых. А Михаил Дудин не только переводил, но и писал посвящения:

Поэт, воспевший Зангезур,

Мне по душе твоя натура

И взгляд бездонный, как прищур

Пещер в ущелье Зангезура.

И утверждал, что стихи Сагияна стоят «прочно На тихой верности любви, Растрачиваемой построчно».

Ценители и знатоки отмечают сложность его поэзии по существу и простоту по форме. «Потому что наш поэт ни в чём и никогда не мельчит… скуп на слова и богат мыслями, строке его свойственна удивительная ёмкость» (Арсений Тарковский):

Похоронят?– приду,

Закопают?– приду,

С самой дальней планеты приду,

Даже от Господа Бога…

(Перевод А. Марченко)

Понятно, что армянская культурная традиция во многом отличается от русской. Если наш фольклор обращён к берёзке, то армянский?– к камню. Ведь именно из него складываются дом и очаг. У поэта?– так: «Я от камней зачат в камнях, мне в колыбели камни пели…» Но значит ли это, что Сагиян?– поэт сугубо национальный? «Более того, поначалу Сагиян даже несколько удивляет отсутствием видимого интереса к историческому прошлому своей родины. Потом понимаешь, что всё гораздо сложней: Сагиян чувствует глубоко и сильно и эту?– «библейскую» Армению» (Алла Марченко):

Из безъязыкой, из бескнижной вечности

сказанья нам нашёптывает мир.

(Перевод Н. Кремневой)

Выход новой книги-билингвы столь значительного поэта в переводах в основном русских переводчиков?– своевременное напоминание о давних культурных связях двух добрососедских народов и необходимости постоянно укреплять эти связи.

Александр ВАСИЛЬЕВ

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии: