Моральная нормативность – .

Результат

Шкалы 2-го уровня соответствуют шкалам опросника ДАН («Дезадаптационные нарушения»).
Астенические реакции и состояния (АС): баллов(а)
Психотические реакции и состояния (ПС): баллов(а)
Дезадаптационные нарушения» (ДАН): баллов(а)

Шкалы 3-го и 4-го уровня.
Достоверность: баллов(а)
Поведенческая регуляция (ПР): баллов(а)
Коммуникативный потенциал (КП): баллов(а)
Моральная нормативность (МП): баллов(а)
Личностный адаптационный потенциал (ЛАП): баллов(а)

«Сырые» баллы по шкалам всех уровней следует перевести в Т-баллы, а затем переходить к интерпретации
Таблица перевода шкал 1-го уровня
Таблица перевода шкал 2-го уровня
Таблица перевода шкал 3-го уровня
Таблица перевода шкал 4-го уровня

Смысловая интерпретация результатов обследования с применением 1-го уровня МЛО «Адаптивность»
Шкала достоверности (L). Включает те утверждения, которые выявляют тенденцию представлять себя в более выгодном свете, продемонстрировать очень строгое соблюдение правил. Высокие показатели по данной шкале (70 Т и выше) указывают на умышленное стремление приукрасить себя, отрицая наличия в своем поведении слабостей, присущих любому человеку.
Шкала надежности (F). Высокие показатели (70 Т и выше) свидетельствуют об излишней самокритичности. Тенденции к преувеличению существующих проблем, стремление подчеркнуть дефекты своего характера. Признаки отсутствия гармонии и психологического комфорта. Признаки защитных реакций: возможно, неосознанная попытка изобразить другое (выдуманное) лицо, а не свои личностные особенности. Повышенные значения по данной шкале, возможно, являются следствием излишней взволнованности при проведении процедур обследования.
Шкала коррекции (К). Тенденция к искажению результатов обследования, что связано с чрезмерной осторожностью, высоким самоконтролем в ходе обследования и (или) желанием показать себя «в лучшем свете». Также возможен неосознанный контроль поведения.
Шкала ипохондрии (Hs). Тенденция к астеноневротическому типу реагирования. Склонность к социальной пассивности, подчиняемости. Медленная адаптация к профессиональным условиям деятельности, климатическим факторам и новому коллективу. Плохая переносимость смены обстановки. Плохое самообладание в ходе межперсональных конфликтов.
Шкала депрессии (D). Направлена на выявление депрессивных состояний. Тенденция к сниженному фону настроения, неуверенности в своих силах, тревоге, повышенном чувстве вины, ослаблении волевого контроля. Признаки излишней сензитивности (повышенная чувствительность, обидчивость). Низкая толерантность (устойчивость) к психическим и физическим нагрузкам. Неспособность быстро принимать самостоятельные решения. При неудачах — склонность впадать в отчаяние.
Шкала истерии (Ну). Повышение показателей по шкале выявляет эмоциональную лабильность, вытеснение сложных психологических проблем, социальную и эмоциональную незрелость личности, вплоть до истерических проявлений (при повышении показателей выше 80 Т). Признаки истероидных черт характера. Стремление казаться значительнее, лучше, чем это есть на самом деле. Склонность к эгоцентризму и самосожалению. Выраженное желание во что бы то ни стало обратить на себя внимание окружающих.
Шкала психопатии (Pd). Признаки социальной дезадаптации. Тенденция к повышенной агрессивности, межперсональной конфликтности, частой перемене настроения, интересов и привязанностей, обидчивость. Склонность к аффектам, особенно в ситуациях ущемления чувства собственного достоинства. В ходе принятия решений преобладает импульсивность. Зачастую — пренебрежение к социальными и корпоративным нормами и ценностями. Временный подъем по этой шкале, возможно, вызван какой-нибудь ситуационной причиной.
Шкала мужественности-женственности (Mf). Шкала измеряет степень идентификации пациента с мужским или женским ролевым поведением. По-разному интерпретируется в зависимости от пола пациента. Высокие показатели в мужском варианте профиля характеризуют наличие женских черт характера: чувствительность, ранимость, способность тонко чувствовать нюансы межличностных отношений, гуманистическую направленность интересов.
Шкала паранойяльности (Ра). Склонность к ригидной (негибкой) системе в подходе к решению различных жизненных проблем, медленной смене настроения, постепенному накапливанию аффекта. Конкретность мышления, излишняя детализации и педантизм. Тенденция к упорному и активному насаждению своих взглядов и ценностей, что является причиной частых конфликтов с окружающими. Зачастую — переоценка собственных удач и достижений, формирующих совершенную идею исключительности. Склонность к соперничеству, ревности, злопамятству, мстительности, формированию сверхценных идей отношений.
Шкала психастении (Рt). Характерна излишняя тревожность по любым причинам, нерешительность и боязливость в принятии решений. Постоянные сомнения в правильности выбора решения и поставленных целей. Тенденция к тщательной перепроверке своих поступков и проделанной работы. Повышенное чувство вины за малейшие неудачи и ошибки. Мнительность, неуверенность в себе. Обязательная ориентация на мнение коллектива (группы), приверженность к общепринятым нормам. Склонность к альтруистическим проявлениям, действиям на маргинальном (предельном) уровне своих возможностей, только чтобы заслужить одобрение со стороны окружающих лиц.
Шкала шизоидности (Sc). Шизоидный тип поведения, проявляющийся сочетанием повышенной чувствительности с эмоциональной холодностью и отчужденностью в межличностных отношениях. Выраженная интуитивность, способность тонко чувствовать и воспринимать абстрактные образы. Повседневные (житейские) радости и горести, как правило, не вызывают должного эмоционального отклика. Склонность к фантазированию, ориентация на своё субъективное видение сущности явлений, нежели на общепринятые, устоявшиеся, шаблонные представления. Иногда — продуцирование нелепых и труднообъяснимых поступков, странных и непонятных идей и высказываний.
Шкала гипомании (Ma). Гипертимный тип поведения (независимо от обстоятельств, приподнятое настроение, чрезмерная активность, бурная деятельность). Хорошая коммуникабельность (охотное и быстрое установление контактов с окружающими людьми). Постоянное стремление к поиску «острых ощущений». Желание испытать себя и свои силы в экстремальных и нестандартных ситуациях. Ориентация на работу с частыми командировками, сменой коллективов и мест проживания. Однако, интересы, как правило, скоротечны, поверхностны, неустойчивы. Все быстро «приедается», дефицит выдержки и настойчивости. Эгоцентризм, эмоциональная незрелость, ненадежность моральных установок и привязанностей.
Шкала социальной интроверсии (Si). Склонность к ограничению социальных контактов. Определенные сложности в установлении межперсональных контактов. Ориентация на общение в узком кругу друзей и знакомых.

Смысловая интерпретация результатов шкал 2-го уровня
Шкала «Астенических реакций и состояний» (АС)
Высокий уровень ситуационной тревожности, расстройства сна, ипохондрическая фиксация, повышенная утомляемость, истощаемость, слабость, резкое снижение способности к продолжительному физическому или умственному напряжению, низкая толерантность к неблагоприятным факторам профессиональной деятельности, особенно при чрезвычайных нагрузках, аффективная лабильность с преобладанием пониженного настроения, слезливость, гнетущая безысходность, тоска, хандра, восприятие настоящего окружения и своего будущего только в мрачном свете, наличие суицидальных мыслей, отсутствие мотивации к профессиональной деятельности и др.
Шкала «Психотические реакции и состояния» (ПС)
Выраженное нервно-психическое напряжение, импульсивные реакции, приступы неконтролируемого гнева, ухудшение межличностных контактов, нарушение морально-нравственной ориентации, отсутствие стремления соблюдать общепринятые нормы поведения, групповых и корпоративных требований, делинквентное поведение, чрезмерная агрессивность, озлобленность, подозрительность, иногда: аутизм, деперсонализация, наличие галлюцинаций и др.
Интегральная шкала ДАН
Выраженные (достаточно выраженные) признаки дезадаптационных нарушений. Требуется консультация психиатра. Показана комплексная психологическая и фармакологическая коррекция.

Интерпретация результатов 3-4 уровня
Для решения задач профконсультирования достаточно использовать характеристики 3-го и 4-го уровней.
Шкала достоверности, оценивает степень объективности ответов. В случае если общее количество баллов по данной шкале превышает 10 баллов, то полученные результаты целесообразно считать необъективными, вследствие стремления пациента как можно «больше» соответствовать социально желаемому личностному типу.
Поведенческая регуляция.
Низкий уровень, определённая склонность к нервно-психическим срывам, отсутствие адекватности самооценки и адекватного восприятия действительности.
Высокий уровень нервно-психической устойчивости и поведенческой регуляции, высокая адекватная самооценка, адекватное восприятие действительности.
Коммуникативный потенциал.
Низкий уровень, затруднение в построении контактов с окружающими, проявление агрессивности, повышенная конфликтность.
Высокий уровень коммуникативных способностей, быстрое становление контактов с окружающими, не конфликтность.
Моральная нормативность.
Низкий уровень социализации, неадекватная оценка своего места и роли в коллективе, отсутствие стремления соблюдать общепринятые нормы поведения.
Высокий уровень социализации, адекватная оценка своей роли в коллективе, ориентация на соблюдение общепринятых норм поведения.

Личностный адаптационный потенциал (ЛАП).
Группа 1-2, группа хороших адаптационных способностей.
Лица той группы легко адаптируются к новым условиям деятельности, быстро «входят» в новый коллектив, достаточно легко и адекватно ориентируются в ситуации, быстро вырабатывают стратегию своего поведения и социализации. Как правило, не конфликтны, обладают высокой эмоциональной устойчивостью. Функциональное состояние лиц этой группы в период адаптации остаётся в пределах нормы, работоспособность сохраняется.
Группа 3, группа удовлетворительной адаптации.
Большинство лиц этой группы обладают признаками различных акцентуаций, которые в привычных условиях частично компенсированы и могут проявляться при смене деятельности. Поэтому успех адаптации во многом зависит от внешних условий среды. Эти лица, как правило, обладают невысокой эмоциональной устойчивостью. Процесс социализации осложнён, возможны асоциальные срывы, проявление агрессивности и конфликтности. Функциональное состояние в начальные этапы адаптации может быть нарушено. Лица этой группы требуют постоянного контроля.
Группа 4, группа сниженной адаптации.
Эта группа обладает признаками явных акцентуаций характера и некоторыми признаками психопатий, а психическое состояние можно охарактеризовать как пограничное. Процесс адаптации протекает тяжело. Возможны нервно-психические срывы, длительные нарушения функционального состояния. Лица этой группы обладают низкой нервно-психической устойчивостью, конфликтны, могут допускать делинквентные поступки.

Перевод в стандартные баллы результатов, полученных по шкалам 1-4 уровней

К результатам

www.eztests.xyz

Многоуровневый личностный опросник «Адаптивность» (МЛО-АМ) А.Г. Маклакова и С.В. Чермянина

Опросник «Адаптивность»  

Инструкция

Ответьте «Да» или «Нет» на приведенные ниже утверждения. Для этого поставьте в  соответствующем столбце знак – «Х».

Тестовое задание

Спасибо!

Ключ к личностному опроснику «Адаптивность»

Описание

Многоуровневый личностный опросник «Адаптивность» (МЛО-АМ) А.Г. Маклакова и С.В. Чермянина предназначен для диагностики адаптивности испытуемого по параметрам:

• адаптивные способности;
• нервно-психическая устойчивость;
• моральная нормативность.

Соответственно, в тесте используют шкалы оценки:

• адаптивные способности;
• нервно-психическая устойчивость;
• коммуникативные особенности;
• моральная нормативность.

Ключ к тесту

Проверка достоверности (Д)

«Нет»: 1, 10, 19, 31, 51, 69, 78, 92, 101, 116, 128, 138, 148.

Адаптивные способности (АС = ЛАП)

«Да» на вопросы: 4, 6, 7, 8, 9, 11, 12, 14, 15, 16, 17, 18, 20, 21, 22, 24, 27, 28, 29, 30, 33, 36, 37, 39, 40, 41, 42, 43, 46, 47, 50, 56, 57, 59, 60, 61, 63, 64, 65, 67, 68, 70, 71, 72, 73, 75, 77, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 86, 88, 89, 90, 91, 93, 94, 95, 96. 98, 99, 102, 103, 104, 106, 108, 109, 110, 111, 112, 113, 114, 115, 117, 118 119, 120, 121. 122. 123, 124, 125, 126, 129, 131, 133, 135, 136, 137, 139, 141, 142, 143, 145, 146, 149, 150, 151, 152, 153, 154, 155, 156, 157, 158, 161, 162, 164, 165.

«Нет» на вопросы: 2, 3, 5, 13, 23, 25, 26, 32, 34, 35, 38, 44, 45, 48, 49, 52, 53, 54, 55, 58, 62, 66, 74, 76, 85, 87, 97, 100, 105, 107, 127, 130, 132, 134, 140, 144, 147, 159, 160, 163.

Нервно-психическая устойчивость (НПУ)

«Да» на вопросы: 4, 6, 7, 8, 11, 12, 15, 16, 17, 18, 20, 21, 28, 29, 30, 37, 39, 40, 41, 47, 57, 60, 63, 65, 67, 68, 70, 71, 73, 75, 80, 82, 83, 84, 86, 89, 94, 95, 96, 98, 102, 103, 108, 109, 110, 111, 112, 113, 115, 117, 118, 119, 120, 122, 123, 124, 129, 131, 135, 136, 137, 139, 143, 146, 149, 153, 154, 155, 156, 157, 158, 161, 162.

«Нет» на вопросы: 2, 3, 5, 23, 25, 32, 38, 44, 45, 49, 52, 53, 54, 55, 58, 62, 66, 87, 105, 127, 132, 134, 140.

Коммуникативные особенности (КС)

«Да» на вопросы: 9, 24, 27, 33, 46, 61, 64, 81, 88, 90, 99, 104, 106, 114, 121, 126, 133, 142, 151, 152.

«Нет» на вопросы: 26, 34, 35, 48, 74, 85, 107, 130, 144, 147, 159.

Моральная нормативность (МН)

«Да» на вопросы: 14, 22, 36, 42, 50, 56, 59, 72, 77, 79, 91, 93, 125, 141, 145, 150, 164, 165.

«Нет» на вопросы: 13, 76, 97, 100, 160, 163.

Обработка результатов

Обработка результатов осуществляется путем подсчета количества совпадений ответов испытуемого с ключом по каждой из шкал.

Начинать обработку следует со шкалы достоверности, чтобы оценить стремление обследуемого представить себя в более социально привлекательном виде.

Если обследуемый набирает по шкале достоверности более 10 баллов, результат тестирования следует считать недостоверным и после проведения разъяснительной беседы необходимо повторить тестирование.

Таблица перевода сырых баллов в стены

Интерпретация

Интерпретация основных шкал методики «Адаптивность»

Итоговую оценку по шкале «Личностный адаптивный потенциал» (ЛАП) можно получить путем простого суммирования сырых баллов по трем шкалам:

ЛАП = «Нервно-психическая устойчивость» + «Коммуникативные способности» + «Моральная нормативность»;

с последующей интерпретацией по нижеприведенной таблице.

Интерпретация адаптивных способностей по шкале «ЛАП» методики «Адаптивность»

hr-portal.ru

Социальная регуляция и мораль (к вопросу об источниках нравственной нормативности) Текст научной статьи по специальности «Социология»

СОЦИАЛЬНАЯ РЕГУЛЯЦИЯ И МОРАЛЬ (к вопросу об источниках нравственной нормативности)*

А.В. Прокофьев

Сектор этики Институт философии Российской академии наук ул. Волхонка, 14-5, Москва, Россия, 119991

В статье проанализировано то понимание источников нравственной нормативности, которое использует в качестве отправной посылки комплексную потребность обществ во внутренней упорядоченности, сплоченности и внешней конкурентоспособности. В числе его основных недостатков — необоснованная претензия на исключительный статус среди прочих этических теорий, неспособность объяснить некоторые из свойств морали и, наконец, неспособность совместить адекватное объяснение морали с ее адекватным обоснованием.

Ключевые слова: мораль, источники нормативности, социальная регуляция, обоснование морали, Э. Дюркгейм, Т. Парсонс.

Содержание и исторические прецеденты социально-регулятивного понимания истоков нравственной нормативности

Одним из центральных вопросов этической теории является вопрос об источниках морали — не в смысле истории ее формирования, а в смысле постоянно действующих факторов, воспроизводящих мораль в качестве специфического явления культуры и индивидуального духовного опыта, а также заставляющих людей считаться с ее нормативным содержанием. Первым шагом в ходе исследования этой проблемы, на мой взгляд, должно быть выявление особенностей того феномена, который обозначается с помощью понятия «мораль».

Мне представляется, что базовыми, фундаментальными свойствами морали, фиксируемыми вне и до любых ее теоретических образов (концепций), являются следующие.

Во-первых, объективно предписательный характер суждений, который порожден объективным характером обосновывающих эти суждения ценностей, принципов и норм.

Во-вторых, универсализуемый характер суждений, который порожден тем, что обосновывающие эти суждения ценности, принципы и нормы универсальны (то есть требуют действовать одним и тем же образом во всех ситуациях определенного типа). Следует при этом иметь в виду, что наряду с универсальностью требований в морали присутствует тенденция к сохранению высокой степени их «обобщенности». Наибольшее доверие у обладателей морального сознания вызывают те требования, которые не предполагают оговорок о том, в рамках какой

* Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ, исследовательский проект № 14-03-00429, тема «Моральная императивность: источники, природа, формы репрезентации».

ролевой позиции и в каком ограниченном ряде типичных ситуаций их следует исполнять, то есть те требования, которые должны исполняться всегда и просто в качестве человека.

В-третьих, приоритетный характер суждений, а также обосновывающих их ценностей, принципов и норм по отношению к тем суждениям, ценностям, принципам и нормам, которые выражают другие типы долженствования (эстетическое, религиозное, познавательное, обычное, правовое и т.д.).

В-четвертых, обязательное сочетание и взаимная поддержка двух типов нормативного содержания: требований, предписывающих совершение определенных действий или воздержание от них, и требований, относящихся к формированию определенных черт характера, переживаний, мотивов.

В-пятых, неиституциональный характер регулирования поведения, выражающийся: а) в опоре на идеальные (нефизические) и преимущественно внутренние санкции, б) в исключительно горизонтальной направленности оценок, то есть в отсутствии инстанций, которые специально уполномочены интерпретировать ценности, принципы и нормы или выносить на их основе оценочные суждения.

В-шестых, убеждение в равной, внутренней, неинструментальной и неустранимой ценности каждого человека, которое находит свое выражение в конкретизированных принципах и нормах, требующих не причинять, предотвращать и смягчать вред, а также осуществлять заботу.

В данной статье я хотел бы проанализировать то понимание источников морали, которое использует в качестве отправной посылки потребности организованных социальных коллективов, если точнее — их базовую комплексную потребность во внутренней упорядоченности, сплоченности и внешней конкурентоспособности. Общая логика этого похода такова.

Для того, чтобы эффективно поддерживать внутренний порядок, проходить через изменения без угрозы распада и сохранять себя в противостоянии с другими сообществами, каждый такой коллектив нуждается в обеспечении двух типов социальной дисциплины. Первый из них является специализированным, то есть предполагает дифференциацию требований в соответствии с многообразием общественных практик и институтов, задающих множество социальных статусов и ролей. Участвующие в этих практиках и институтах индивиды выполняют функции, необходимые для сохранения сообщества и стабилизации его несущих структур.

Кроме специализированного характера, этот тип дисциплины отличается тем, что является вертикальным и иерархизированным. Многие специализированные социальные роли вписаны в порядок соподчинения, существующий внутри институтов, они предполагают асимметричные возможности взаимного воздействия индивидов. Наряду со специализированным и вертикальным типом дисциплины сообщества нуждаются в обеспечении и другого ее типа — общего и горизонтального. Любые социальные институты и практики могут быть эффективны только в том случае, если участвующие в их функционировании индивиды контролируют свою агрессивность и иные психологические импульсы, которые имеют результатом причинение вреда другим людям, если они соблюдают обещания

и готовы оказывать друг другу помощь (хотя бы в тех случаях, когда она не сопряжена со значительными жертвами). Именно таким образом сохраняется и преумножается потенциал общественной полезности исполнения частных социальных ролей.

Условно говоря, наряду с такими ролями, как «хороший солдат», «хороший военный командир», «хороший судья», «хороший учитель», «хороший инженер» и т.д., необходимо исполнение такой роли, как «хороший человек», то есть способный сдерживать себя и вызывающий доверие член определенного сообщества.

Потребность сообществ во втором типе социальной дисциплины позволяет довольно логично объяснить основные свойства морали. Объективный характер ее предписаний может быть возведен к потребности сообщества сформировать у своих членов убеждение в том, что такую роль, как «хороший человек», они должны исполнять вне зависимости от своих субъективных особенностей. Их универсальный характер — к потребности сообщества блокировать стремление индивида к поиску исключений из правил для себя в качестве действующего лица или для каких-то других людей в качестве объектов воздействия.

Обобщенность предписаний выражает ту же необходимость, но в акцентированной форме, подчеркивая, что невреждение и взаимопомощь должны поддерживаться в отношениях между людьми безотносительно к их статусам и выполняемым ролям. Приоритетность моральных предписаний может получить объяснение в свете потребности сообщества обеспечить исполнение тех требований, которые выступают в качестве основы горизонтальной и неспециализированной дисциплины, в случае конфликта с теми или иными представлениями о прекрасном, священном, истинном и т.д.

Наличие предписаний, которые обращены к одним только мотивам или к поступкам и мотивам одновременно, может быть объяснено в качестве попытки регулировать поведение членов сообщества на самом глубоком уровне, недоступном для тех систем дисциплинирования, которые опираются на внешние награды и наказания. Отсюда же следует и особый характер нравственных санкций — глубочайшая интериоризация ценностей, принципов и норм, характерная для морали, требует такой системы поддержки их исполнения, которая является исключительно внутренней, то есть построенной на само-стимулировании и самонаказании. Наконец, содержание нравственных требований напрямую определяется задачами горизонтальной и неспециализированной дисциплины.

Российский этик Р.Г. Апресян, обозначающий этот подход как «социально-имманентный», дал ему следующую характеристику: «Мораль рассматривается как сущностно социальный феномен, производный от социальности, социальный по своему происхождению. Она представляется существующей лишь в социуме и обслуживающей его потребности. Нравственная нормативная программа мыслится заданной социумом и исчерпывающейся социумом. Основные функции нравственности сводятся к социальной организации (нередко понимаемой как репрессия)» [1. С 20].

Данное объяснение источников нормативного содержания морали и его обязывающей силы неоднократно воспроизводилось в истории этической мысли. Предельно упрощенную, но очень ясную его модель можно обнаружить у Б. Ман-

девиля, описывающего обработку естественного человека политиками и моралистами, ту обработку, которая сделала из него общественное, цивилизованное, или, что тоже самое, — моральное существо.

Для того, чтобы управлять значительным количеством людей, политики и моралисты (в собственных интересах и в интересах самих управляемых) вынуждены были, используя различного рода манипулятивные методики, внедрить в качестве всеобщего образца человеческого совершенства фигуру индивида, который «ведет постоянную войну с самими собой, чтобы способствовать спокойствию других», который «ставит своей целью содействие общественному благу и обуздание… собственных страстей» [4. С 67].

Более современные прецеденты такого понимания морали встречаются в социологически ориентированных ее концепциях. К примеру, Э. Дюркгейм видел в моральных правилах средство, с помощью которого общество сохраняет солидарность своих членов. «Нравственная или юридическая регламентация выражает главным образом социальные потребности», среди которых основная — потребность «в согласии и урегулированности», в преодолении главной социальной болезни — «аномии» [3. С 9].

Общий вывод Дюркгейма звучал следующим образом: «Право и нравственность — это совокупность уз, привязывающих нас друг к другу и к обществу, создающих из массы индивидов единый связный агрегат. Морально, можно сказать, все то, что служит источником солидарности, все, что заставляет человека считаться с другими, регулировать свои движения не только эгоистическими побуждениями» [3. С 369]. Нравственность (или совокупность «чисто моральных правил») при этом отличается от права большей ролью «диффузной» регламентации и «диффузных санкций», а также меньшей определенностью своих предписаний.

Т. Парсонс, идущий вслед за Дюркгеймом, связывал существование морального регулирования с потребностями социальной системы такого типа, которая «удовлетворяет все существенные функциональные требования за счет собственных ресурсов». Именно ее он называл «обществом» [6. С 81]. Эта система должна обладать устойчивостью — то есть формировать порядок или поддерживать упорядоченный характер своих изменений. Выполнение этой задачи требует: а) достаточного количества членов общества, которые готовы действовать в соответствии с его ролевой структурой, б) «культурных эталонов», которые направлены на сохранение порядка и оказываются выполнимыми для всей этой массы людей.

Ключевой проблемой, с которой сталкивается общество, является обеспечение контроля «за потенциально разрушительным поведением». «Здесь имеется в виду действие, которое мешает другим людям выполнять их роли внутри социальной системы. Сюда может включаться либо агрессивное действие против других, либо действие, которое совершено без каких-либо агрессивных намерений, но имеет вредные последствия как для других, так и для какого-то аспекта системы» [6. С 101]. Отдельные проявления такой тенденции снижают эффективность социальной системы, а их массовые и организованные формы — угрожают ее стабильности. Предотвращение «разрушительного поведения» в значительной мере обеспечивается именно за счет морального самоограничения.

Критические соображения

С какими проблемами сталкивается подобное понимание морали? Во-первых, возникает вопрос о том, не могут ли и иные факторы способствовать возникновению нравственных ценностей, принципов и норм, а также и сохранению их обязывающей силы?

В отношении простейшего рассуждения, развернутого Мандевилем, этот вопрос поставил Д. Юм. Действия политиков и моралистов, по его мнению, не могли стать «единственной причиной различия, проводимого нами между пороком и добродетелью». «Самое большее, что могут сделать политики, — это распространить естественные чувства за их первичные границы; но все-таки природа должна доставить нам материал и дать некоторое понятие о моральных различиях» [7. C. 540].

По отношению к более сложным социологическим теориям то же самое возражение может быть артикулировано на основе данных специализированных эмпирических дисциплин. В качестве удобной основы для его артикуляции может стать обобщение этих данных, проделанное американскими психологами Л. Скит-ка, К. Бауманом, Э. Муллен. Они попытались проследить, как в культурной антропологии, разных отраслях психологии, а также исследованиях поведения животных формулируется и подтверждается тезис о том, что «люди имеют врожденную способность к озабоченности вопросами морали, что они предрасположены поддерживать кооперативные системы, вознаграждая тех, кто ведет себя морально, и наказывая тех, кто не делает этого» [9. P. 2]. Из фрагментов эмпирических исследований, по их мнению, складывается единая «интегральная теория моральных убеждений», позволяющая показать, что нравственное поведение не может быть объяснено на основе теоретических моделей homo economicus и homo socialis.

Ключевым основанием для возникновения этой теории являются экспериментальные данные психологии развития, показывающие, что уже на ранних стадиях своего становления дети демонстрируют понимание разницы между реализацией предпочтений и исполнением норм, а также между конвенциональными и моральными нормами. Последние рассматриваются как имеющие большую обязывающую силу, распространяющиеся на всех, и опознаются в том же порядке, как опознаются эмпирические факты или самоочевидные математические положения. Непонимание этого различия характеризует лишь психопатических личностей. «Моральная мотивация, — подытоживают американские исследователи, — приходит в большей мере изнутри, чем извне личности, например, из общества или от инстанций, обладающих властью и авторитетом» [9. P. 5].

Отсюда следует, как минимум, ограничение роли социально-регулятивных источников морали по отношению к тем, которые имеют а) генетическую основу, б) универсальную коммуникативную основу, проявляющуюся в межличностных отношениях на социальном микроуровне.

Во-вторых, социально-регулятивное объяснение не охватывает всей полноты моральных феноменов, ее сторонникам приходится игнорировать некоторые характеристики или компоненты морали либо вводить довольно слабые, поверх-

ностные их объяснения. Это касается, например, тех проявлений моральной озабоченности положением другого человека, которые выходят за пределы ограничения неспровоцированной агрессивности и минимальной взаимопомощи. Они часто не способствуют, а препятствуют гладкому и слаженному функционированию общества, расшатывают горизонтальную и вертикальную дисциплину. Они являются избыточными в смысле общественно полезного эффекта согласованных действий членов общества.

Так, в свете социально-регулятивного объяснения оказывается проблематичной забота о тех людях, которые не могут выполнять общественно полезные функции. Такая забота, без сомнения, ведет к потерям общества в целом и конкретных людей, осуществляющих свои социальные функции полноценно. Дюркгейм проявлял отчетливое понимание этой проблемы и, обсуждая ее, противопоставлял свое представление о социальных источниках морали тому, которое укореняет последнюю в простой и прямолинейной общественной полезности (например, теории Г. Спенсера).

В расширенном введении к первому изданию «О разделении общественного труда», не вошедшем в последующие издания работы и, соответственно, в ее русский перевод, он вел речь о том, что подобная «щедрость», или «благотворительность», является крайне «неэкономичной добродетелью» [8. P. 416].

Однако эта ее характеристика, по мнению Дюркгейма, не противоречит социальной природе морали. Общественная полезность, выявляющаяся в результате эволюционного отбора институтов, решает судьбу лишь тех практик, которые прямо препятствуют функционированию общества, угрожая ему исчезновением или полной потерей конкурентоспособности. Для остальных случаев действует то правило, которое артикулировано в заключительной части «О разделении общественного труда»: «в сети уз, составляющих нравственность, есть такие, которые неполезны или имеют силу, непропорциональную степени их полезности», однако они сохраняются, поскольку обеспечивают единство социального целого и солидарность его частей» [3. С 370].

В отношении других проявлений моральной жертвенности, не имеющей простого и очевидного социального смысла, Дюркгейм предпочитает не апеллировать к солидарности, а попросту пересмотреть общераспространенное употребление понятия «мораль», несмотря на многочисленные предварительные заявления о том, что он не создает какого-то догматического определения морали. К примеру, он пишет: «отец семейства рискует своей жизнью ради совершенно чужого человека; кто решится сказать, что это было полезно? То, что нам нравится в этом — свободное использование моральной силы, независимо от реальных последствий» [8. P. 431].

В качестве «свободного использования моральной силы» это действие оказывается трудно объяснимо через призму потребностей общества. Поэтому Дюрк-гейм утверждает, что, хотя оно и опирается на «обычаи и тенденции», приобретаемые в «моральной жизни», его нельзя признать частью морали. Для Дюркгейма это особая часть эстетического опыта (1).

Не меньшие проблемы для социально-регулятивного понимания морали создает необходимость объяснять универсальность последней и особенно — ее тенденцию к выдвижению предельно обобщенных требований. Если моральные ценности, принципы и нормы являются частью регулятивного механизма относительно самодостаточной общественной системы, а таких систем много и они противостоят друг другу, то распространение защиты со стороны нравственных требований на всех людей, чьи интересы могут быть затронуты действиями морального субъекта, не увеличивает, а уменьшает конкурентоспособность каждого конкретного организованного коллектива. Оно преодолевает разделение на «своих» и «чужих», заставляя каждого из нас с одинаковой силой стремиться к предотвращению потерь членов собственного сообщества и конкурирующих с ним групп. Дюркгейм пытался дать объяснение появлению идеала «общечеловеческого братства», сохраняя социально-регулятивную теоретическую перспективу. «Великий переворот», в результате которого в праве и нравственности понятие «человек» заменяет собой понятие «представитель общины», с его точки зрения является результатом «возрастания объема обществ и их плотности». «Единственная сила, способная умерять индивидуальный эгоизм, — это сила группы; единственная сила, способная умерять эгоизм групп, — это сила другой, охватывающей их группы». Соответственно, «если мы связаны с человечеством и должны быть с ним связаны, то потому, что оно — общество, которое находится в процессе самореализации и с которым мы солидарны» (курсив мой — А.П.). Однако в силу того, что это «неосуществленное» общество и у нас нет гарантий его осуществления, «наши обязанности относительно него не имеют преимущества над теми, которые связывают нас с нашим отечеством» [3. С 376].

Подобное объяснение оказывается проблематичным, ведь мораль формулирует свои требования, прежде всего, по отношению к людям и в отношении их действий, затрагивающих интересы людей. Специальные обязанности, связывающие нас с членами отдельных сообществ, для того чтобы получить статус моральных, нуждаются в обосновании в свете универсальных и предельно общих обязанностей. Институциональное воплощение «общечеловеческого братства», скорее всего, в действительности зависит от степени «осуществления» человечества как единого сообщества.

Однако возникновение представлений о моральной значимости каждого человека от этого явно не зависит. Во всяком случае, оно имело место задолго до того, как такое общество начало осуществляться. В этом смысле гораздо больше доверия вызывает мнение А. Бергсона, утверждавшего, что «любовь к человеческому роду» или соблюдение «права всех на уважение» представляют собой такую обязанность, которая «надстраивается над социальным давлением» [2. С 32]. Что также заставляет вести речь о многообразии источников морали (2).

Наконец, последняя проблема — насколько социально-регулятивное понимание морали соответствует естественной самоидентификации обладателей морального сознания и поддерживает возможности сохранения последнего. В случае

с теоретическими объяснениями ценностных феноменов это очень существенное обстоятельство. Оно связано с тем, что обсуждение источников этих феноменов не может быть нейтральным по отношению к их устойчивости. Оно или поддерживает определенные ценности в смысле подтверждении их значимости для людей, либо, напротив, подрывает их. Вторую роль выполняет любое объяснение, которое не претендует на роль обоснования, то есть не имеет сцепления с моти-вационной сферой принимающих решения и выносящих оценочные суждения людей, не убеждает их в оправданности ориентации именно на эти ценности и на вытекающие их них принципы и нормы.

Автор подобного объяснения как будто бы говорит своей аудитории: «В том, что вы рассматриваете как непреложное основание своих оценок и поступков, на самом деле нет ничего такого, что могло бы вас принудительно мотивировать». Если он при этом не делает скептических выводов по поводу морали, то есть не утверждает отсутствие значимости тех ценностей, которые объясняет, и продолжает считать их обязательным основанием собственных оценок и поступков, то он занимает противоречивую позицию. Одновременно можно утверждать, что он не дает полного объяснения ценностного феномена. Ведь, отвечая на вопрос, почему другие люди руководствуются определенной ценностью, не зная, что стоит за ней на уровне источников, он игнорирует вопрос о том, почему он сам продолжает руководствоваться ею, имея вполне отчетливое представление об этих источниках.

Американский этик К. Корсгаард выразила эту мысль при помощи тезиса о том, что задача этики не только в том, чтобы найти разумное объяснение моральным практикам, а в том, чтобы найти такое разумное объяснение, уверенность в правильности которого позволила бы сохраниться нашей верности этим практикам. Именно в этом состоит суть «нормативного вопроса» в этической теории. Его решение позволяет отклонить моральный скептицизм, неизбежно возникающий на основе тех объяснений морали, которые не выявляют причин глубочайшей заинтересованности каждого человека в постоянном исполнении нравственной нормы, несмотря на возможность масштабных и безвозвратных потерь, связанных с ним.

Если теория полноценно отвечает на «нормативный вопрос», она имеет одновременно «объяснительную» и «обосновательную» адекватность. В противном случае признающий ее человек будет либо уклоняться от исполнения нравственных норм, либо исполнять их в силу укоренившихся привычек, но без признания объективной правильности или высокого нравственного качества своих поступков. Среди теорий, которым не удается совместить «объяснительную» и «обосно-вательную» адекватность, Корсгаард указывает на концепции эволюционно-гене-тической и социально-регулятивной обусловленности морали [10. P. 9, 14—16]. И в этом смысле она, безусловно, права. Если общественная полезность нравственных норм убеждает меня в необходимости им следовать, то это значит, что у меня есть какое-то отдельное, не сводящееся к самой по себе общественной

полезности, «объяснение-обоснование» индивидуальной значимости такого блага, как польза общества.

Социально-регулятивные концепции морали обычно нечувствительны к подобной аргументации, они не видят возникающего противоречия. К примеру, Дюркгейм рассуждает о поверхностном характере тех этических теорий, которые связывают источники морали не с социальной зависимостью, а с индивидуальной свободой. Он утверждает, что «сознание — плохой судья того, что происходит в глубине бытия» [3. С 369].

Невозможно не заметить, что это утверждение относится не только к теориям особого рода, но и к живому моральному сознанию, для которого нравственный поступок оказывается хорош в силу того, что он выражает независимое от социального запроса совершенство личности. В этой связи моральное сознание оказывается уязвимым по отношению к любым «глубинным» объяснениям морали. Однако Дюркгейм не видит этой уязвимости или считает ее несущественной.

Если же сторонник социально-регулятивного понимания морали все же обращает внимание на то, что оно не решает «нормативного вопроса», то он, как правило, выступает в качестве критика и ниспровергателя нравственных ценностей. К примеру, у Ф. Ницше раскрытие «внеморального происхождения» моральной интерпретации мира выступает важным средством дестабилизации и разрушения последней.

В этом смысле показателен рукописный фрагмент 1884 г. «Мораль правдивости в стаде». В нем Ницше демонстрирует социально-регулятивные истоки заповеди «не лги»: «Ты должен быть познаваем, должен выражать свое внутреннее четкими и постоянными знаками — иначе ты опасен; а если ты зол, то способность твоя к притворству — самое вредное для стада» [5. С 557]. Воспитание в социуме, по Ницше, формирует у людей убеждение, что правдивость есть выражение «человеческой сущности» или безусловного человеческого совершенства. Однако в действительности за ней стоит лишь потребность общества в сохранении внутреннего порядка и безопасности. Знание действительного положения дел не поддерживает, а подрывает добродетель правдивости. Представим себе человека, который обосновывает свой отказ от лжи тем, что, повинуясь диктату общества, он стремится быть «как все» — таким же прозрачным и безопасным для окружающих. Подобное обоснование выглядит крайне сомнительным, почти смехотворным.

Неспособность соединить «объяснительную» и «обосновательную» адекватность — это существенный недостаток социально-регулятивного понимания источников нравственной нормативности и ее обязывающей силы. Он отчасти преодолевается в тех превращенных вариантах этой концепции, в которых социально-регулятивный эффект морали принимается за точку отсчета не сам по себе, а в договорной перспективе. Однако выявление их теоретического потенциала — тема отдельного исследования.

ПРИМЕЧАНИЯ

(1) Парсонс тоже чувствует определенное неудобство, обсуждая те нравственные требования, которые он называет «утопическими моральными стандартами». Они выбиваются из общей нормативной системы общества, создают у его членов дополнительную напряженность в силу своей неисполнимости и т.д. и т.п. Однако Парсонс не выводит эти стандарты за пределы морали, а всего лишь ведет речь о невозможности их институциона-лизации [6. С. 130].

(2) Парсонс дает очень прозрачное описание универсальных и партикулярных составляющих нравственной нормативности [6. С. 138—140], однако не предъявляет какого-то объяснения их сосуществованию, которое соответствовало бы социально-регулятивному пониманию морали.

ЛИТЕРАТУРА

[1] Апресян Р.Г. Понятие общественной морали / Общественная мораль: философские, нормативно-этические и прикладные проблемы / Под ред. Р.Г. Апресяна. — М.: Альфа-М,

2009. — С. 15—35.

[2] Бергсон А. Два источника морали и религии. — М.: Канон, 1994.

[3] Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. — М.: Наука, 1991.

[4] Мандевиль Б. Басня о пчелах. — М.: Мысль, 1974.

[5] Ницше Ф. Полное собрание сочинений: В 13 т. — Т. 10. — М.: Культурная революция,

2010.

[6] Парсонс Т. О социальных системах. — М.: Академический проект, 2002.

[7] Юм Д. Трактат о человеческой природе // Юм Д. Сочинения в 2 т. — Т. 1. — М., 1996. — С. 53—656.

[8] Durkheim E. The Division of Labor in Society. — Glencoe: Free Press, 1947.

[9] Skitka L.J., Bauman C. W., Mullen E. Morality and Justice: An Expanded Theoretical Perspective and Review // Advances in Group Processes / Ed. by K.A. Hedgvedt, J. Clay-Warner. Vol. 25. Bingley, UK: Emerald Group, 2008. — P. 1—27.

[10] Korsgaard Ch.M. Sources of Normativity. — Cambridge: Cambridge University Press, 1996.

SOCIAL REGULATION AND MORALITY (on the issue of sources of moral normativity)

A.V. Prokofyev

Department of Ethics Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences Vokhonka str., 14/5, Moscow, Russia, 119991

The paper analyzes the interpretation of sources of moral normativity that is based on the combined need of human societies to maintain their order, unity and competitive strength. The main flaws of this interpretation are the ungrounded pretension to the exclusive position in ethical theory, the lack of ability to explain some features of morality, and the incapacity to combine its adequate explanation with adequate justification.

Key words: Morality, sources of moral normativity, social regulation, E. Durkheim, T. Parsons.

Вестннк Py^H, cepua &unoco$ufi, 2014, № 2

REFERENCE

[1] Apresjan R.G. Ponjatie obshhestvennoj morali / Obshhestvennaja moral’: filosofskie, normativno-jeticheskie i prikladnye problemy / pod. red. R.G. Apresjana. M.: Al’fa-M, 2009. S. 15—35.

[2] Bergson A. Dva istochnika morali i religii. M.: Kanon, 1994.

[3] Djurkgejm Je. O razdelenii obshhestvennogo truda. Metod sociologii. M.: Nauka, 1991.

[4] Mandevil’ B. Basnja o pchelah. M.: Mysl’, 1974.

[5] Nicshe F. Polnoe sobranie sochinenij: V 13 tomah. T. 10. M.: Kul’turnaja revoljucija, 2010.

[6] Parsons T. O social’nyh sistemah. M.: Akademicheskij proekt, 2002.

[7] Jum D. Traktat o chelovecheskoj prirode // Jum D. Sochinenija v 2 t. T. 1. M., 1996. S. 53—656.

[8] Dürkheim E. The Division of Labor in Society. Glencoe: Free Press, 1947.

[9] Skitka L.J., Bauman, C. W., Mullen E. Morality and Justice: An Expanded Theoretical Perspective and Review // Advances in Group Processes / Ed. by K. A. Hedgvedt, J. Clay-Warner. Vol. 25. Bingley, UK: Emerald Group, 2008. P. 1—27.

[10] Korsgaard Ch.M. Sources of Normativity. Cambridge: Cambridge University Press, 1996.

cyberleninka.ru

Специфика моральной нормативности Текст научной статьи по специальности «Философия»

Д. А. Гусев

СПЕЦИФИКА МОРАЛЬНОЙ НОРМАТИВНОСТИ

Мораль как социальный институт обладает тем одновременно замечательным и парадоксальным свойством, что в качестве нормативной социальной системы содержит и явный набор требований к субъекту, и присутствующее в скрытой форме требование самообоснования. Речь идет не о том, что моральный субъект, склоняемый каким-либо регулятором к тем или иным действиям, оказывающимся в горизонте компетенции морали, вынужден каждый раз осуществлять своеобразную редукцию планируемого им поступка к моральным основаниям, или же наоборот, он сам предъявляет морали требование обосновать конкретное долженствование, с которым он сталкивается в обществе. Локальные сомнения в обоснованности моральных норм, бунт против ценностных установок, наконец, нигилистические и скептические настроения в отношении общепринятой морали являются, скорее, критикой конкретной моральной системы по существу, чем сущности морали вообще.

Можно предположить, что для исследователя основная проблема морали обнаруживается не в ее так называемой моральности, т. е. уже заданном культурой или обществом наборе ценностей, смыслов и стратегий поведения, а в нормативности, т. е. принципиальном присутствии морали в обществе в качестве непреодолимой и неконтролируемой напряженности всего социального поля, как сказал бы П. Бурдье. Мораль как историческое и локальное социальное явление предельно понятна исследователю (хотя бы в чисто культурологическом аспекте), но совершенно не ясна в качестве дисциплинарной матрицы, скрытого феномена принуждения, имманентным образом организующего социальное взаимодействие.

Обращаясь к проблеме моральной нормативности, необходимо учитывать во многом неоднозначный и принципиально неопределенный характер данного словосочетания. С одной стороны, мораль, понимаемая как фактор и механизм социальной регуляции и компонент конституирования идентичности субъекта, уже является сугубо нормативной системой — типом социальной дисциплинарности, — институционализированной в различных формах, обладающей конкретными механизмами упорядочивания индивидов и контроля над ними и их действиями, воплощающимися в определенных практиках и моделях поведения. С другой стороны, для исследователя оказывается неочевидным источник собственно нормативности самой морали, понимаемой в качестве способа установления дисциплинарности. Другими словами, мораль демонстрирует возможность реконструкции как действующей схемы упорядочивания и регуляции общества и одновременно с этим — невозможность четкого установления механизма действия морали в качестве императивной силы.

С этой позиции смысл и значение конкретных моральных требований можно редуцировать к более широким ценностным и смысловым установкам; аналогичным образом моральные требования per se возможно представить и описать в виде моделей (паттернов) поведения. Однако саму идею подчинения моральным смыслам и требованиям

© Д. А. Гусев, 2011

достаточно проблематично анализировать и тем более реконструировать, хотя бы с той точки зрения, что моральная нормативность, о которой собственно и идет речь, не являет себя непосредственно, но (в)скрывается в качестве периферийного обстоятельства осуществления моральных норм или имплицитного условия существования (разворачивания) морального дискурса.

Моральный дискурс становится возможным исключительно в форме императивов, причем не кантовского типа, т. е. опирающихся вовсе не на идею долга и рационального субъекта. Здесь имеются в виду прежде всего императивы другого порядка, однозначно связывающие всякое действие и суждение субъекта с моральным горизонтом, что и позволяет говорить в итоге о моральном субъекте. Приведенная формулировка в принципе ничего не дает для понимания сути логики морального дискурса, т. e. моральной нормативности, кроме того, что в очередной раз демонстрирует оригинальность самой проблемы феномена моральной нормативности в рамках теоретической этики, обращенной традиционно в сторону содержательных вопросов (функция морали, роль в обществе, механизмы действия морали и ее происхождение и т. п.).

Итак, ключевой вопрос для исследователя морали должен формулироваться следующим образом: как все мы оказываемся субъектами морали (т. е. включаемся в систему нормативности), автономность воли которых определяется степенью интегрированности в моральный дискурс? Другими словами: что позволяет нам безошибочно обнаруживать в своих действиях и суждениях моральный компонент, а также безоговорочно вводит моральное измерение во всякую интенцию или мотив еще на дорефлексивном этапе?

Ст. Тулмин в статье «The Logic of Moral Reasoning» [1] формулирует, с его точки зрения, самый простой и рядовой вопрос, который может быть поставлен в отношении морали вообще или же морального суждения и действия в частности: «Правильно ли так поступать с позиций морали?». В дальнейшем этот вопрос трансформируется в другой: «Почему именно так необходимо поступать?». Однако данное вопрошание опять же подвергает сомнению конкретную форму морали, некий частный моральный дискурс, но не саму мораль с ее нормативностью. Для автора оказываются невозможными вопросы типа: «Почему я вообще обязан поступать “правильно”?» и «Почему я обязан быть обязанным в каком-то смысле и в особенности в моральном смысле?». «В пределах морали можно отвечать только на первый тип вопросов, но не на второй, так как мораль не содержит ни механизма, ни даже самой возможности самообоснования», — продолжает Тулмин. Аналитическая традиция, которой следует в данном случае автор, посредством логико-языковых процедур демонтажа морального дискурса демонстрирует полное отсутствие базовых аксиом в моральном дискурсе, которые бы позволили закрепить столь проблематичную императивность морали.

Для классической философско-этической традиции, начиная с Сократа и заканчивая, скажем, Ницше, вопрос о морали ставился всегда как вопрос о сути морали, ее сущности, но практически никогда как вопрос о ее логике и самой возможности. Смена метафизической оптики, осуществленная в философском горизонте экзистенциализмом и получившая в ХХ столетии громкое название «онтологического поворота», фактически не затронула этическую сферу (философию морали), тщательно маскируемый упадок которой и обнаружил себя позже в радикальном стремлении представить ло-гицистскую картину морального дискурса, т. е. устранить собственно моральное (нормативное) из морали, заменив его на терминологию философии языка и логики со все-

ми последующими коннотациями. Попытки выйти из аналитического тупика свелись к психологизации морали и дальнейшему стремлению вписать ее в естественно-научную парадигму (антропология, этология, психология, нейробиология и т. п.). В конечном итоге один только психоанализ в лице Ж. Лакана, А. Миллера, Дж. Батлер и некоторых других рискнул вернуться к проблематике морали не как языковой конструкции или же репрезентации синаптических сигналов, но как к самостоятельной поведенческой и семиотической структуре, как принадлежащей субъекту, так и внеположенной ему, с которой он, с одной стороны, вынужден считаться, а с другой — по сути вынуждаем ею действовать. Впрочем, и здесь аналитика морали не выходила за рамки «духовного» и «психического» аспекта морального субъекта, игнорируя неудобный вопрос о существе моральной нормативности.

Существующие традиционные способы аналитики морали оказываются ограниченными в силу того, что они изначально обращены к той сфере, которая и составляет мораль в классическом понимании, но на самом деле оказывается внешней по отношению к последней и к работе всего морального дискурса. Возьмем, к примеру, наиболее распространенный подход к исследованию морали (и ее нормативности в том числе) — представление морали через проблематику «сущего и должного». Вопрос о взаимосвязи сущего и должного для моральной философии от Аристотеля до Канта всегда ставился принципиально: «…сменялись преимущественные ориентации то на сущее, то на должное; сущее и должное трактовались как совершенно разнородные и несопри-касающиеся области, предпринимались попытки снять их противоположность путем сведения одного к другому и вовсе отбросить одну из сторон» [2, с. 62]. Сфера этического трактовалась преимущественно сквозь категорию должного, в которое было введено ценностно-нормативное измерение. Исходя из онтологического понимания должного как идеального конструкта, трансцендентного жизненному миру сущего, и решалась проблема моральной нормативности. Есть нечто, к чему все люди стремятся: некий идеал, цель, благо и т. п. — некая проективная установка, с которой невозможно не соотносить собственно сущее — поступки, суждения и максимы. Транскрипция должного в сущем осуществляется известным инструментарием — это и концепт пользы, и удовольствия, и добродетели, и долга.

Второй не менее известный подход — раскрытие идеи морального через дилемму «общественного и индивидуального». В рамках этого подхода мораль и моральность есть социальное качество, источник которого требуется однозначно установить в условиях биполярного феномена человека, трактуемого и как уникального индивида, и как существо коллективное (общественное). Сторонники данного подхода заявляют тезис о неоднородности и «симфоничности» морали, которые обнаруживаются вследствие различия между «двумя нормативно-ценностными системами: “моралью нравственно совершенствующейся личности” и “общественной моралью”» [3, с. 52]. В связи с этим одним из главных вопросов этики становится вопрос о том, как соотносятся эти две локальные моральные системы и как возможно сосуществование этих двух самостоятельных механизмов регуляции. В рамках данной концепции моральная нормативность предстает набором индивидуальных и общественных интуиций в связи с теми или иными ценностями, смыслами и представлениями о пользе. Моральный дискурс становится неоднородной, разноуровневой структурой, которая существует в виде снятия конфликта общественного и индивидуального, — своего рода система сдержек и противовесов в обществе.

Очевидно, что оба подхода при всей их практической эффективности в исследовании феномена морали неудовлетворительно отвечают на вопрос об источнике морали, т. е. об инстанции моральной нормативности — о таком ее свойстве, которое по сути и определяет мораль как таковую. Возможно, это происходит по причине того, что сам вопрос в них ставится некорректно по отношению к предмету изучения, а именно морали, что связано в свою очередь с ограниченным пониманием морали в качестве социального феномена1.

Зачастую морали изначально приписывается характеристика, выводимая из тех ее локальных функций и ролей, которые она исполняет, однако которыми она не ограничивается. Важным, по-видимому, оказывается не то, что мораль регулирует отношения в обществе, определяет их порядок и интенсивность, а также конституирует субъективность, но то, что она вообще производит постоянную внутреннюю работу по принудительному сопряжению субъектов в своеобразные паттерны, проявляющиеся в схемах поведения, получающих импульс от ценностных структур в культуре. Скрытая внутренняя логика морального дискурса, выражаемая в понятии моральной нормативности, должна стать основным центром аналитики морали. При исследовании источника морали, т. е. ее сути, принципиальным должны быть не результирующие состояния морального дискурса, такие как нормы, ценности, правила, кодексы, суждения, оценки, концепты, хабитус и т. п., но исключительно сама работа по производству и воспроизводству морального дискурса.

Исследование, заинтересованное в прояснении сути морали, обязано своим объектом избрать не столько имеющиеся инстанции морали, сколько условия и способы формирования морали (морального дискурса), а следовательно, и моральной нормативности. При такой постановке проблемы требуется «концептуализация» не самой морали, но форм осуществления морального дискурса (а не его репрезентации)2.

Ряд современных теорий позволяет последовательно перевести и переформулировать имеющуюся моральную проблематику необходимым нам образом. На базе коммуникативной теории Ю. Хабермаса и герменевтического метода П. Рикера оказывается возможным выделить неотъемлемые элементы-условия разворачивания и осуществления морального дискурса, по-видимому и производящие моральную нормативность. Здесь важно иметь в виду следующее: с одной стороны, в теории коммуникативного действия Хабермаса открывается специфический механизм формирования морали как коммуникативной процедуры, т. е. изначального процесса, в который включены все члены общества, поддерживающие общий код смыслов. С другой стороны, Рикер через концепцию полей справедливости и признания первичности фигуры Другого для конституирования субъекта определяет социальный фактор происхождения морали: этика, моральный дискурс, мораль, согласно Рикеру, возникают и фиксируются не в рамках работы индивидуального и автономного сознания (разума), как это было в эти-

1 Налицо необходимость герменевтического подхода: с одной стороны, мы хотим дать ясную и непротиворечивую дефиницию морали, но с другой — предполагаем это сделать из ее наличествующего содержания и существующего контекста, которые мы обнаруживаем только благодаря предпосылочному знанию о том, что такое мораль. Таким образом, всякое различение внутри морального дискурса становится возможным лишь благодаря признанию и рефлексии о целостной моральной системе.

2 М. Фуко предпринимает аналогичную процедуру в своем методе «археологии знания», когда приоритетными и центральными категориями всей теории становятся косвенно обнаруживаемые и по большей части предполагаемые концепты власти и дискурса и их отношение в форме знания, а не их доступные диспозитивы.

ке Канта, но вырабатываются в процессе коллективного волеизъявления, каковым принято считать поле политического действия3.

Таким образом, в современной этической и социальной мысли в работах Ю. Хабермаса, П. Рикера, а также Э. Энском и А. Пятигорского происходит до некоторого предела возвращение к аристотелевскому пониманию сущности морали, но уже с позиции ее разворачивания как самостоятельной формы действия человека, исходящей из реальных условий собственного осуществления, а не сложившихся функций. Ведь если обратиться к концепции Аристотеля, то анализ комплементарного отношения морали и политики позволяет обнаружить укорененность первой в практическом деятельностном дискурсе, причем не с позиции нормы, но с позиции факта сознания, направленного как на собственное действие, так и на действие другого; вторая же, как ни парадоксально, берет на себя функцию источника приоритетов и ценностей (идеи Блага у Аристотеля). Итак, смысл морали заключается не в ее содержании, а в ее всеобщности и универсальности для каждого члена общества. В терминах всеобщности и строится вся этика Аристотеля, начиная от понятия блага как соразмерной каждому разумному существу цели, заканчивая понятием золотой середины как рационально достигаемого оптимума решений относительно множества целей прочих людей.

В связи с вышесказанным представляется возможным выделить базовые условия разворачивания моральной нормативности: во-первых, таким условием выступает коммуникация (коммуникативные процедуры), которую можно принять за поле формирования моральных суждений. Коммуникация выступает возможностью признания и одновременно репрезентации Другого, что вводит в моральный дискурс идею множественности моральных субъектов4.

Во-вторых, это собственно дискурсивность как способность морали интегрироваться в структуру субъекта, его когнитивный и смысловой горизонты, связывать последние с социальным миром. Идея Другого принципиальна для сознания в том смысле, что несет иную, чем прежде, логику действия и поведения субъекта в силу появления новой для него логики жизненного мира. Репрезентация реальности субъекту, как, впрочем, и субъекта самому себе, организуется в соответствии с интерпретацией социального мира как множественности автономных моральных инстанций, что в свою очередь создает герметичную синтетическую систему коллективного действия, чем и оказывается мораль.

Наконец, последняя, ключевая характеристика (условие) разворачивания морального дискурса — это его плюральность и контекстуальность моральных норм. Моральный дискурс с этой точки зрения реализуется как одновременная кантоминация разнородных ситуаций, перспектив и ретроспектив действий5, тем самым демонстрируя колоссальную емкость в поглощении и ассимиляции взаимодействий Других друг с другом. Контекстуальность позволяет мгновенно перестраивать схемы интерпретации

3 Например, у Х. Арендт.

4 Ср. с идеей многого и единого в политической философии Ж.-Л. Нанси, который характеризует поле политического и этического с точки зрения многого, но не единого, т. е. обнаруживает Других в поле контакта и действия субъекта.

5 Вспомним А. Бадью и его радикальную концепцию «этики ситуаций», который выступает против универсалистской модели морального дискурса, охватывающей все пространство действия. Данной модели он противопоставляет гораздо более ресурсоемкую, но и более эффективную в смысле решения моральных дилемм идею производства морального дискурса единомоментно, в каждой конкретной локальной ситуации.

и соответственно интеграции всякого действия в общий моральный континуум. Скажем так, моральный дискурс не обладает заданной внешней нормативностью, но сам ее производит, включая в себя новые формы и форматы действия6.

Вышеперечисленные условия и обстоятельства разворачивания морального дискурса, очевидно, результируют в итоге в феномен моральной нормативности, который по отношению ним выступает предметной фактичностью действия субъекта и социальной нормы, которые мы вынуждены констатировать, говоря о морали. То есть можно предполагать, что приведенная редукция сферы моральной нормативности к своим фундаментальным условиям не является конечной и настоятельно требует дальнейшего уточнения.

Литература

1. Toulmin St. The Logic of Moral Reasoning // Contemporary Ethics: Selected Readings / Ed. by James P. Sterba. New Jersey: Prentice-Hall, 1989. 84 p.

2. Перов Ю. В. Судьбы моральной философии // ЛОГОХ. Ленинградские международные чтения по философии культуры. 1991. Кн. 1.

3. Прокофьев А. В. Концептуализация понятия «общественная мораль»: некоторые проблемы и трудности // Вопросы философии. 2008. № 3. С. 52.

Статья поступила в редакцию 16 декабря 2010 г.

6 Этим можно обосновать трансформацию теоретической этики и множества ее субэтик в прикладные этики: биоэтику, экологическую этику, медицинскую этику, этику права и т. п.

cyberleninka.ru

Многоуровневый личностный опросник «адаптивность» (мло)

Инструкция: Сейчас вам будет предложено ответить на ряд вопросов, касающихся некоторых особенностей вашего самочувствия, поведения, характера. Будьте откровенны, долго не раздумывайте над содержанием вопросов, давайте естественный ответ, который первым придет вам в голову. Помните, что нет «хороших» или «плохих» ответов. Если вы отвечаете на вопрос «Да», поставьте в соответствующей клетке регистрационного бланка знак «+» (плюс), если вы выбрали ответ «Нет», поставьте знак «-» (минус). Внимательно следите за тем, чтобы номер вопроса анкеты и номер клетки регистрационного бланка совпадали. Отвечать нужно на все вопросы подряд, ничего не пропуская. Если у вас возникнут вопросы — поднимите руку.

Опросник.

1. Бывает, что я сержусь.

2. Обычно по утрам я просыпаюсь свежим и отдохнувшим.

3. Сейчас я примерно так же работоспособен, как и всегда.

4. Судьба определенно не справедлива ко мне.

5. Запоры у меня бывают редко.

6. Временами мне очень хотелось покинуть свой дом.

7. Временами у меня бывают приступы смеха или плача, с которыми я никак не могу справиться.

8. Мне кажется, что меня никто не понимает.

9.Считаю, что, если кто-то причинил мне зло, я должен ему ответить тем же.

10. Иногда мне в голову приходят такие нехорошие мысли, что лучше о них никому не рассказывать.

11. Мне бывает трудно сосредоточиться на какой-либо задаче или работе.

12. У меня бывают очень странные и необычные переживания.

13. У меня отсутствовали неприятности из-за моего поведения.

14. В детстве я одно время совершал мелкие кражи.

15. Иногда у меня появляется желание ломать или крушить все вокруг.

16. Бывало, что я целыми днями или даже неделями ничего не мог делать, потому что никак не мог заставить себя взяться за работу.

17. Сон у меня прерывистый и беспокойный.

18. Моя семья относится с неодобрением к той работе, которую я выбрал.

19. Бывали случаи, что я не сдерживал своих обещаний.

20. Голова у меня болит часто.

21. Раз в неделю или чаще я без всякой видимой причины внезапно ощущаю жар во всем теле.

22. Было бы хорошо, если бы почти все законы отменили.

23. Состояние моего здоровья почти такое же, как у большинства моих знакомых (не хуже).

24. Встречая на улице своих знакомых или школьных друзей, с которыми я давно не виделся, я предпочитаю проходить мимо, если они со мной не заговаривают первыми.

25. Большинству людей, которые меня знают, я нравлюсь.

26. Я человек общительный.

27. Иногда я так настаиваю на своем, что люди теряют терпение.

28. Большую часть времени настроение у меня подавленное.

29. Теперь мне трудно надеяться на то, что я чего-нибудь добьюсь в жизни.

30. У меня мало уверенности в себе.

31. Иногда я говорю неправду.

32. Обычно я считаю, что жизнь — стоящая штука.

33. Я считаю, что большинство людей способны солгать, чтобы продвинуться по службе.

34. Я охотно принимаю участие в собраниях и других общественных мероприятиях.

35. Я ссорюсь с членами моей семьи очень редко.

36. Иногда я сильно испытываю желание нарушить правила приличия или кому-нибудь навредить.

37. Самая трудная борьба для меня — это борьба с самим собой.

38. Мышечные судороги или подергивания у меня бывают крайне редко (или почти не бывают).

39. Я довольно безразличен к тому, что со мной будет.

40. Иногда, когда я себя неважно чувствую, я бываю раздражительным.

41. Большую часть времени у меня такое чувство, что я сделал что-то не то или даже плохое.

42. Некоторые люди до того любят командовать, что меня так и тянет делать все наперекор, даже если я знаю, что они правы.

43. Я часто считаю себя обязанным отстаивать то, что нахожу справедливым.

44. Моя речь сейчас такая же, как всегда (не быстрее и не медленнее), нет ни хрипоты, ни невнятности.

45. Я считаю, что моя семейная жизнь такая же хорошая, как и большинства моих знакомых.

46. Меня ужасно задевает, когда меня критикуют или ругают.

47. Иногда у меня бывает такое чувство, что я просто должен нанести повреждение себе или кому-нибудь другому.

48. Мое поведение в значительной мере определяется обычаями тех, кто меня окружает.

49. В детстве у меня была такая компания, где все старались стоять друг за друга.

50. Иногда меня так и подмывает с кем-нибудь затеять драку.

51. Бывало, что я говорил о вещах, в которых не разбираюсь.

52. Обычно я засыпаю спокойно, и меня не тревожат никакие мысли.

53. Последние несколько лет я чувствую себя хорошо.

54. У меня никогда не было ни припадков, ни судорог.

55. Сейчас масса моего тела постоянная (я не худею и не полнею).

56. Я считаю, что меня часто наказывали незаслуженно.

57. Я легко могу заплакать.

58. Я мало устаю.

59. Я был бы довольно спокоен, если бы у кого-нибудь из моей семьи были неприятности из-за нарушения закона.

60. С моим рассудком творится что-то неладное.

61. Чтобы скрыть свою застенчивость, мне приходится затрачивать большие усилия.

62. Приступы головокружения у меня бывают очень редко (или почти не бывают).

63. Меня беспокоят сексуальные (половые) вопросы.

64. Мне трудно поддерживать разговор с людьми, с которыми я только что познакомился.

65. Когда я пытаюсь что-то сделать, то часто замечаю, что у меня дрожат руки.

66. Руки у меня такие же ловкие и проворные, как и прежде.

67. Большую часть времени я испытываю общую слабость.

68. Иногда, когда я смущен, я сильно потею, и меня это раздражает.

69. Бывает, что я откладываю на завтра то, что должен сделать сегодня.

70. Думаю, что я человек обреченный.

71. Бывали случаи, что мне было трудно удержаться от того, чтобы что-нибудь не стащить у кого-либо или где-нибудь, например в магазине.

72. Я злоупотреблял спиртными напитками.

73. Я часто о чем-нибудь тревожусь.

74. Мне бы хотелось быть членом нескольких кружков или обществ.

75. Я редко задыхаюсь, и у меня не бывает сильных сердцебиений.

76. Всю свою жизнь я строго следую принципам, основанным на чувстве долга.

77. Случалось, что я препятствовал или поступал наперекор людям просто из принципа, а не потому, что дело было действительно важным.

78. Если мне не грозит штраф и машин поблизости нет, я могу перейти улицу там, где хочется, а не там, где положено.

79. Я всегда был независимым и свободным от контроля со стороны семьи.

80. У меня бывали периоды такого сильного беспокойства, что я даже не мог усидеть на месте.

81. Зачастую мои поступки неправильно истолковывали.

82. Мои родители и (или) другие члены моей семьи придираются ко мне больше, чем надо.

83. Кто-то управляет моими мыслями.

84. Люди равнодушны и безразличны к тому, что с тобой случится.

85. Мне нравится быть в компании, где все подшучивают друг над другом.

86. В школе я усваивал материал медленнее, чем другие.

87. Я вполне уверен в себе.

88. Никому не доверять — самое безопасное.

89. Раз в неделю или чаще я бываю очень возбужденным и взволнованным.

90. Когда я нахожусь в компании, мне трудно найти подходящую тему для разговора.

91. Мне легко заставить других людей бояться меня и иногда я это делаю ради забавы.

92. В игре я предпочитаю выигрывать.

93. Глупо осуждать человека, обманувшего того, кто сам позволяет себя обманывать.

94. Кто-то пытается воздействовать на мои мысли.

95. Я ежедневно выпиваю необычно много воды.

96. Счастливее всего я бываю, когда остаюсь один.

97. Я возмущаюсь каждый раз, когда узнаю, что преступник по какой-либо причине остался безнаказанным.

98. В моей жизни был один или несколько случаев, когда я чувствовал, что кто-то посредством гипноза заставляет меня совершать те или иные поступки.

99. Я очень редко заговариваю с людьми первым.

100. У меня никогда не было столкновений с законом.

101. Мне приятно иметь среди своих знакомых значительных людей — это как бы придает мне вес в собственных глазах.

102. Иногда, без всякой причины, у меня вдруг наступают периоды необычной веселости.

103. Жизнь для меня почти всегда связана с напряжением.

104. В школе мне было очень трудно говорить перед классом.

105. Люди проявляют по отношению ко мне столько сочувствия и симпатии, сколько я заслуживаю.

106. Я отказываюсь играть в некоторые игры, потому что это у меня плохо получается.

107. Мне кажется, что я завожу друзей с такой же легкостью, как и другие.

108. Мне неприятно, когда вокруг меня люди.

109. Как правило, мне не везет.

110. Меня легко привести в замешательство.

111. Некоторые из членов моей семьи совершали поступки, которые меня пугали.

112. Иногда у меня бывают приступы смеха или плача, с которыми никак не могу справиться.

113. Мне бывает трудно приступить к выполнению нового задания или начать новое дело.

114. Если бы люди не были настроены против меня, я достиг бы в жизни гораздо большего.

115. Мне кажется, что меня никто не понимает.

116. Среди моих знакомых есть люди, которые мне не нравятся.

117. Я легко теряю терпение с людьми.

118. Часто в новой обстановке я испытываю чувство тревоги.

119. Часто мне хочется умереть.

120. Иногда я бываю так возбужден, что мне бывает трудно заснуть.

121. Часто я перехожу на другую сторону улицы, чтобы избежать встречи с тем, кого я увидел.

122. Бывало, что я бросал начатое дело, так как боялся, что не справлюсь с ним.

123. Почти каждый день случается что-нибудь, что пугает меня.

124. Даже среди людей я обычно чувствую себя одиноким.

125. Я убежден, что существует лишь одно-единственное правильное понимание смысла жизни.

126. В гостях я чаще сижу где-нибудь в стороне или разговариваю с кем-нибудь одним, чем принимаю участие в общих развлечениях.

127. Мне часто говорят, что я вспыльчив.

128. Бывает, что я с кем-нибудь посплетничаю.

129. Часто мне бывает неприятно, когда я пытаюсь предостеречь кого-либо от ошибок, а меня понимают неправильно.

130. Я часто обращаюсь к людям за советом.

131. Часто, даже тогда, когда для меня складывается все хорошо, я чувствую, что для меня все безразлично.

132. Меня довольно трудно вывести из себя.

133. Когда я пытаюсь указать людям на их ошибки или помочь, они часто понимают меня неправильно.

134. Обычно я спокоен, и меня нелегко вывести из душевного равновесия.

135. Я заслуживаю сурового наказания за свои поступки.

136. Мне свойственно так сильно переживать свои разочарования, что я не могу заставить себя не думать о них.

137. Временами мне кажется, что я ни на что не пригоден.

138. Бывало, что при обсуждении некоторых вопросов я, особо не задумываясь, соглашался с мнением других.

139. Меня весьма беспокоят всевозможные несчастья.

140. Мои убеждения и взгляды непоколебимы.

141. Я думаю, что можно, не нарушая закона, попытаться найти в нем лазейку.

142. Есть люди, которые мне настолько неприятны, что я в глубине души радуюсь, когда они получают нагоняй за что-нибудь.

143. У меня бывали периоды, когда из-за волнения я терял сон.

144. Я посещаю всевозможные общественные мероприятия, потому что это позволяет мне бывать среди людей.

145. Можно простить людям нарушение тех правил, которые они считают неразумными.

146. У меня есть дурные привычки, которые настолько сильны, что бороться с ними просто бесполезно.

147. Я охотно знакомлюсь с новыми людьми.

148. Бывает, что неприличная или даже непристойная шутка у меня вызывает смех.

149. Если дело идет у меня плохо, то мне сразу хочется все бросить.

150. Я предпочитаю действовать согласно собственным планам, а не следовать указаниям других.

151. Люблю, чтобы окружающие знали мою точку зрения.

152. Если я плохого мнения о человеке или даже презираю его, я мало стараюсь скрыть это от него.

153. Я человек нервный и легко и возбудимый.

154. Все у меня получается плохо, не так как надо.

155. Будущее мне кажется безнадежным.

156. Люди довольно легко могут изменить мое мнение, даже если до этого оно казалось мне непоколебимым.

157. Несколько раз в неделю у меня бывает такое чувство, что должно случиться что-то страшное.

158. Большую часть времени я чувствую себя усталым.

159. Я люблю бывать на вечерах и просто в компаниях.

160. Я стараюсь уклониться от конфликтов и затруднительных положений.

161. Меня очень раздражает то, что я забываю, куда кладу вещи.

162. Приключенческие рассказы мне нравятся больше, чем рассказы любви.

163. Если я захочу сделать что-то, но окружающие считают, что этого делать не стоит, я могу легко отказаться от своих намерений.

164. Глупо осуждать людей, которые стремятся ухватить от жизни все, что могут.

165. Мне безразлично, что обо мне думают другие.

Регистрационный бланк.

Обработку результатов проводят по четырем «ключам», соответствующих шкалам: «достоверность», «поведенческая регуляция», «коммуникативный потенциал», «моральная нормативность», «личностный адаптивный потенциал». На каждый вопрос теста обследуемый может отвечать «да» или «нет». Поэтому при обработке результатов учитывается количество ответов, совпавших с «ключом». Каждое совпадение с «ключом» оценивается в один «сырой» балл.

Шкала достоверности оценивает степень объективности ответов. В случае, если общее количество «сырых» баллов превышает 10, то полученные данные следует считать недостоверными вследствие стремления тестируемого соответствовать социально желаемому типу личности.

При массовом обследовании, а также при дефиците времени, процесс определения социально-психологической адаптации тестируемых может быть ускорен. Для этого достаточно иметь два «ключа» — для шкалы достоверности и шкалы личностного адаптивного потенциала. Шкала ЛАП является шкалой более высокого уровня. Она включает в себя шкалы «поведенческая регуляцию», «коммуникативный потенциал», «моральная нормативность» и дает представление в целом об адаптивных возможностях личности, но не позволяет получить дополнительную информацию о психологических особенностях обследуемых.

Ключ.

Перевод в стэны результатов,полученных по шкалам методики «Адаптивность».

Интерпретация адаптивных способностей по шкале методики «Адаптивность».

studfiles.net

mlo — Психологическая диагностика

 
 
                                 МЕТОДИКА:                                  
              Многоуровневый личностный опросник "Адаптивность"             
                                 (МЛО-АМ)                                   
                      (А.Г. Маклаков и С.В. Чермянин).                      
  
      Методика предназначена для изучения адаптационных возможностей  инди- 
 вида на основе оценки некоторых психофизиологических и  социально-психоло- 
 гических характеристик личности, отражающих интегральные особенности  пси- 
 хического и социального развития.                                          
      МЛО используется для решения  задач  профессионально-психологического 
 отбора и психологического сопровождения профессиональной деятельности.     
      При работе с военнослужащими МЛО рассчитан на  использование  специа- 
 листами с различным уровнем специальной подготовки: командирами, офицерами 
 по работе с личным составом, психологами, психофизиологами и  психиатрами. 
 В зависимости от подготовки пользователя результаты  тестирования  по  МЛО 
 могут быть интерпретированы от простейших суждений ("годен-не годен") до   
 подробной личностной характеристики.                                       
      Данный тест оценивает адаптационные возможности индивида,  исходя  из 
 особенностей не только психологического, но и нравственного развития,  что 
 позволило практически объединить в  одном  тесте  теоретические  положения 
 различных психологических школ относительно проблемы адаптации.            
      Теоретической основой теста является представление об адаптации как о 
 постоянном процессе активного приспособления индивида к условиям  социаль- 
 ной среды, затрагивающего все уровни  функционирования  человека.  Процесс 
 адаптации чрезвычайно динамичен. Его успех во многом зависит от целого ря- 
 да объективных и субъективных условий: функционального состояния, социаль- 
 ного опыта, жизненной установки и др. Однако можно выделить ряд личностных 
 характеристик, которые отличаются относительной стабильностью и во  многом 
 определяют успех процесса адаптации в самых различных условиях деятельнос- 
 ти. На основании анализа литературных данных и мнения специалистов-экспер- 
 тов в области психодиагностики, а также по  результатам  экспериментальных 
 исследований к таким характеристикам могут быть отнесены: уровень  нервно- 
 психической устойчивости и  поведен

sites.google.com