Федеративные республики унитарные и: 5. Страны по форме правления и государственному устройству

5. Страны по форме правления и государственному устройству

Страны по форме правления

По форме правления государства мира делятся на республики и монархии.

Республики — страны, в которых верховная власть (президент, парламент) избирается населением.

В настоящее время преобладающей формой правления является республиканская (более \(160\) стран мира).

 

Выделяются \(2\) основных вида республики: президентская и парламентская. 

Отличительной особенностью президентских республик является сосредоточение в руках президента функций главы государства и главы правительства. Президент имеет большие полномочия.

 

Парламентская республика основывается на главенстве парламента. Роль президента в таких республиках значительно меньше. Правительство возглавляет премьер-министр.

 

Существуют и смешанные республики (президентско-парламентская, парламентско-президентская), в которых соблюдается баланс между президентом и парламентом.

Монархии — страны, где пожизненная и наследуемая верховная власть принадлежит одному человеку — монарху (королю, султану, императору и др. )

В настоящее время в мире существуют \(29\) монархий: в Азии — \(13\), в Европе — \(12\), в Африке — \(3\), в Океании — \(1\). В странах, которые раньше являлись колониями Великобритании, существует особая форма правления — государство в составе Содружества.

 

В зависимости от титула монарха государства могут называться княжествами, королевствами, империями, герцогствами, эмиратами.

Страны по государственному устройству

Государственный строй любой страны характеризуется также формой политико-территориального устройства. В современном мире существуют \(2\) главные формы политико-территориального устройства — унитарная и федеративная. Большинство стран является унитарными государствами.

Унитарное государство — форма государственного устройства, при котором его составные части являются административно-территориальными единицами и не имеют статуса государственного образования.

Для унитарных государств характерны единая законодательная и исполнительная власть, единая конституция, все административно-территориальные единицы (области, районы) подчиняются центральным органам власти.

 

Федеративное государство — форма государственного устройства, при которой части государства являются государственными образованиями, обладающими юридически определённой политической самостоятельностью в рамках федерации.

Федеративные единицы (республики, земли, штаты, провинции) обладают определённой самостоятельностью и имеют собственные законодательные и исполнительные органы, конституцию, суд. Федерациями являются США, Германия, Россия и др.

Итальянская Республика: от унитарного государства к федеративному

Преподаватель кафедры правого обеспечения управленческой деятельности Генри Сардарян считает, что «будущее итальянского государства однозначно — оно будет единым. Однако единство Италии может быть обеспечено различными путями».

В современном мире активно протекают процессы по поиску новых интеграционных государственно-правовых форм, объединяющих народы. Яркими примерами являются Европейский Союз, НАТО, зарождается Евразийский Союз и т. д.

В то же время далеко неоднозначна перспектива развития более традиционных государственно-правовых форм, таких, как унитарные и федеративные государства. Сегодня между ними фактически стирается грань, и можно говорить о сложных унитарных государствах как о некоей промежуточной форме на пути к все большей автономизации регионов и возможной федерализации государств.

Данный процесс охватил значительную часть Европы. Ярким примером является Великобритания, где в последнее время идут разговоры о возможным проведением референдума о независимости Шотландии. Этот пример является наиболее наглядным, так как он демонстрирует, что социально-экономический уровень развития и уровень жизни не всегда являются определяющим фактором, когда речь идет о сосуществовании различных этносов в рамках одного государства. Данная проблема может решиться, вероятнее всего, вступлением Шотландии в ЕС, что позволит невелировать последствия возможной независимости. Однако существует грань политической культуры и неприемлимости подобного разъединения.

Схожие процессы можно наблюдать в Испании, отчасти во Франции. Но особое внимание я бы хотел уделить Италии.

В отличие от Испании и Великобритании, где речь фактически идет о различных этносах, объединенных в рамках одного государства, в случае с Италией можно говорить о более или менее однородном этносе со значительными региональными особенностями.

Важность Италии для Российской Федерации определяется рядом факторов, в первую очередь, экономических, которые не могут остаться незатронутыми в случае серьезных перемен в государственном устройстве наших партнеров.

Традиционно принято считать, что некий цивилизационный и социальный конфликт в Италии существует между Севером и Югом. Это сложно отрицать, в особенности учитывая постоянно растущую популярность политических сил, в той или иной мере призывающих обособить Север Италии.

В то же время проблема значительно глубже. Можно с уверенностью говорить о серьезных различиях между не то что регионами, а даже городами в рамках одного региона. Причин тому много, начиная с искусственного определения границ ряда регионов и заканчивая особенностями политической системы Италии. Констатировать можно одно — проблема существует и требует решительных шагов со стороны итальянского правительства.

Само происхождение данной проблематики имеет очень глубокие корни.

Достаточно учесть, что вплоть до объединения Италии в 1861 году на разных территориях государства действовали разные правовые и административные системы. Жизнь части территорий, в частности ряд Северных регионов, уже была пронизана Наполеоновским кодексом и французской системой управления. Папское государство находилось под прямым управлением Папы Римского, в то время как Королевство Двух Сицилий подчинялось династии Бурбонов. После объединения Италии на территорию всего государства просто была распространена Пьемонтская правовая система, а чиновники-назначенцы из Турина приступили к исполнению обязанностей на территории всей Италии.

Удивителен сам факт образования Италии в качестве унитарного государства. Практически все действующие лица объединительного процесса выступали за Италию как минимум федеративную, а желательно и вовсе конфедеративную. За унитарное государство выступали лишь отдельные представители республиканского движения, которые отличились лишь теоретическими трактатами.

Вообще, весь процесс объединения Италии можно назвать удивительным. Вряд ли где-либо еще можно найти пример, когда ярый республиканец (Гарибальди) самостоятельно захватывает половину страны и дарит ее Королю (Виктору-Эммануилу II).

В последствии в Италии была выстроена крайне централизованная система управления, при которой префект, наиболее значимая фигура на региональном уровне, назначался из центра. От префекта зависело практически все, начиная от результатов национальных выборов и заканчивая социально-экономическим развитием того или иного региона.

За 150 лет Италия прошла через фашизм, образовала республику, которую условно принято делить на две (до 1990-х и после), однако проблема государственного устройства сохранилась, обретя еще и правовые основания.

Италию принято считать унитарным государством, об этом фактически говорится в Конституции государства, в которой, однако, также устанавливается, что «Законодательная власть принадлежит государству и областям», «области могут заключать соглашения с иностранными государствами» и т.д.

Устанавливается также особый статус для 5 регионов, у которых уровень автономии еще выше. Данные нормы кажутся естесственными, если учитывать искусственный характер рамок унитарного государства, в которых существует Италия. Фактически, номинально определяя себя в качестве унитарного государства, Италия на деле является более федеративной, чем ряд современных федераций.

Реформа избирательной системы, проведенная еще при премьер-министре Берлускони в 2005 году, создала условия для крайне высокого представительства регионального мнения в парламенте. Выборы в Сенат организовываются по мажоритарной системе, и избирательные округа формируются в границах регионов (за исключением 6 округов для итальянской диаспоры).

При этом партия, набравшая относительное большинство в регионе, автоматически получает 55% мандатов данного региона.

При пропорциональных выборах в Палату Депутатов партии представляют региональные списки. То есть жители Турина и, скажем, Неаполя, голосуя на выборах за одну и ту же партию, голосуют за разные партийные списки, а затем, при распределении мандатов, обеспечивается равное представительство всех регионов, проголосовавших за данный список.

В итоге, благодаря данной системе такие партии, как Лига Севера, пропогандирующие идеи обособленности Севера и Юга страны, получают возможность не то что пройти в парламент, но и стать частью правительственной коалиции, обладая голосами части избирателей в ряде северных регионов.

Несмотря на недавнюю отставку лидера Лиги Севера Умберто Босси, популярность его партии, в особенности после ее перехода в оппозицию, будет расти.

Будущее итальянского государства однозначно — оно будет единым. Однако единство Италии может быть обеспечено различными путями. Это может быть централизация и закручивание гаек, а может быть еще большая федерализация и предоставление более широких полномочий регионам страны. Уровень политической культуры итальянского народа позволяет с уверенностью утверждать, что развал, которого опасались главные действующие лица периода объединения Италии, ей не грозит.

В современных искусственных рамках унитарного государства развитие конституционного и текущего законодательства Италии проходит в направлении федерализации, что приводит к частичной деформации политической и правовой системы. Однозначно одно: каким бы ни было следующее правительство Итальянской Республики (технократичным, популистским, харизматичным), ему прийдется иметь дело с данным вопросом, на который от него уже скоро будут ждать ответа.

Точка зрения авторов, комментарии которых публикуются в рубрике
«Говорят эксперты МГИМО», может не совпадать с мнением редакции портала.

Коммерческое использование данной информации запрещено.
При перепечатке ссылка на Портал МГИМО обязательна.

Заполните таблицу !На 5 !

ПРЕЗИДЕНТСКАЯ  РЕСПУБЛИКА (Унитарные государства):
 Афганистан  Ангола  Бенин  Боливия  Бурунди  Чили  Колумбия
 Республика Конго  Коста-Рика  Кипр  Доминиканская Республика Эквадор  Сальвадор  Гамбия  Гана  Гватемала  Гондурас  Индонезия Иран  Кения  Либерия  Малави  Мальдивы  Никарагуа   Палау  Панама Парагвай  Филиппины  Сан-Марино  Сейшельские Острова  
 Сьерра-Леоне   Суринам   Уругвай   Замбия  Армения  Азербайджан Белоруссия  ЦАР  Камерун  Чад  Республика Корея  Кот-д’Ивуар  Гвинея Экваториальная Гвинея  Габон  Казахстан  Мозамбик  Намибия  Перу Руанда  Шри-Ланка  Танзания  Того  Уганда  Узбекистан  Йемен

——————————————————————————————

ПРЕЗИДЕНТСКАЯ РЕСПУБЛИКА (Федеративные государства):
 Аргентина   Бразилия   Коморы   Мексика  Судан   Нигерия   
Южный Судан    США   Венесуэла 

——————————————————————————————

ПАРЛАМЕНТСКАЯ РЕСПУБЛИКА (Унитарные государства):
 Албания  Бангладеш  Болгария  Кабо-Верде  Чехия  Доминика Восточный Тимор  Эстония Финляндия   Греция  Исландия  Ирландия Италия  Израиль  Кирибати  Латвия  Ливия  Литва  Македония  Мальта Маврикий  Молдавия  Черногория  Польша  Самоа  Сербия  Сингапур Словакия  Сомали  Тринидад и Тобаго  Тунис  Турция  Венгрия  Вануату

——————————————————————————————

ПАРЛАМЕНТСКАЯ РЕСПУБЛИКА  (Федеративные государства):
 Австрия   Босния и Герцеговина   Эфиопия   Германия   Индия  Ирак  Непал 

——————————————————————————————

КОНСТИТУЦИОННАЯ МОНАРХИЯ (Унитарные государства):
 Бахрейн  Бутан  Иордания  Кувейт (эмираты)  Лихтенштейн (княжество) Монако (княжество)  Марокко  Тонга   Андорра (княжество)  Антигуа и Барбуда    Багамы Барбадос   Белиз  Камбоджа   Дания  Гренада  Ямайка  Япония (империя) Лесото  Люксембург (Великое Герцогство)   Нидерланды  Новая Зеландия Норвегия  Папуа — Новая Гвинея  Великобритания   Сент-Люсия  Сент-Винсент и Гренадины  Соломоновы Острова  Испания  Швеция  Таиланд  Тувалу                                                                   ——————————————————————————————

КОНСТИТУЦИОННАЯ МОНАРХИЯ (Федеративные государства):
 ОАЭ (федеративные эмираты)   Австралия   Бельгия   Канада  Малайзия (федеративные султанаты)   Сент-Китс и Невис 

———————————————————————————————

АБСОЛЮТНАЯ МОНАРХИЯ ( Только Унитарные государства, федеративных нет):
 Бруней (султанат)  Оман (султанат)  Катар (эмираты)  
Саудовская Аравия  Свазиленд  Ватикан

Из них абсолютная теократическая монархия:  Ватикан Бруней Саудовская Аравия 
——————————————————————————-

Непонятно, что подразумевается под государствами Британского Сожружества. Если по форме правления, то Королевства Содружества, т.е. 16 государств (из 53) Британского Содружества Наций, в которых главой государства является Королева Великобритании:

УНИТАРНЫЕ:
 Антигуа и Барбуда
 Багамские Острова
 Барбадос 
 Великобритания
 Белиз
 Гренада
 Новая Зеландия
 Папуа — Новая Гвинея
 Сент-Винсент и Гренадины
 Сент-Люсия
 Соломоновы Острова  
 Тувалу
 Ямайка

ФЕДЕРАТИВНЫЕ:
 Австралия
 Канада
 Сент-Китс и Невис 

Журнал Международная жизнь — Архив 4 номера 2019 года Нуждается ли российский федерализм в модернизации и какой?

К проблемам теории и истории, политики и практики федерализма приковано самое пристальное и неуклонно возрастающее внимание как в нашей стране, так и в мире в целом. Казалось бы, по этой теме уже изданы сотни книг и тысячи статей, проведено множество научных конференций и семинаров. Так почему же не только не угасает, но и усиливается интерес к этой проблематике? Прежде всего потому, что в реальной жизни объективно возрастают место и роль федерализма в современном мире. Большое значение имеет и тот факт, что, несмотря на несомненно серьезные и очевидные достижения научной теории федерализма, пока еще, по-видимому, не удалось вполне адекватно выразить суть, сложность и противоречивость феномена федерализма, что вызывает к жизни все новые его концепции и доктрины. Нельзя также сбрасывать со счетов особый динамизм современных процессов изменения политико-территориальных структур во многих странах и регионах, в результате чего за последние десятилетия в мире произошли достаточно глубокие и широкие перемены на поле федерализма, возникли новые многообразные формы его проявления.

Россия за короткий исторический срок пережила кризис советского федерализма и распад СССР, трансформировалась в самостоятельное независимое государство, преодолела угрозы собственного развала и приняла принципиально новую Конституцию РФ. Страна сделала свой важнейший выбор, связала свое будущее с демократическим федерализмом и ищет пути его дальнейшего совершенствования.

Федерализм в современном мире

Поскольку попытки обоснования ненужности федерализма в России нередко сопровождаются достаточно произвольным истолкованием мирового опыта федерализма, принижением его места и роли в истории и современности, постольку прежде всего необходимо разобраться с этой стороной проблемы.

В современном мире насчитывается два с половиной десятка федеративных государств, расположенных на всех континентах: в Европе — Россия, ФРГ, Австрия, Бельгия, Босния и Герцеговина; в Америке — США, Канада, Бразилия, Аргентина, Мексика, Венесуэла, Федерация Сент -Китс и Невис; в Азии — Индия, Пакистан, Малайзия, ОАЭ; в Африке — Нигерия, Эфиопия, Танзания, Коморские острова; в Австралии и Океании — Австралия и Микронезия. Сюда же с некоторыми издержками можно отнести отличающиеся от остальных по уровню централизации конфедеративную Швейцарию и даже Евросоюз. Составляя немногим более одной десятой части всех стран мира.

Несмотря на распад некоторых бывших федераций и преобразование отдельных прежних федераций в унитарные государства, численность федеративных государств в мире в XX веке неуклонно возрастала и за послевоенный период увеличилась более чем в три раза. Только за последнее десятилетие возник ряд новых федераций: современная Югославия (1992 г.), Бельгия (1993 г.), Эфиопия (1994 г. ), хорвато-мусульманская Федерация Боснии и Герцеговины (1994 г.). К этому следует добавить, что в современном мире появились такие государства, политико-территориальное устройство которых находится как бы на стыке унитаризма и федерализма, сочетает в себе черты обеих этих основных государственно-территориальных форм (например, Великобритания, Италия, Испания, Шри-Ланка, Папуа — Новая Гвинея и др.) и которые поэтому нередко именуются «полуфедерациями», «квазифедерациями», «псевдофедерациями», «государствами автономий», «регионалистскими государствами» и т. д. Есть все основания полагать, что применение принципа федерализма в политико-территориальном устройстве стран мира и в дальнейшем будет расширяться.

Возможности федерализма, по всей вероятности, могут быть широко использованы в перспективе не только во внутригосударственном, но и межгосударственном плане. Уже сегодня интенсивно расширяющиеся и углубляющиеся процессы региональной интеграции и глобализации вызывают к жизни многообразные межгосударственные объединения конфедеративного типа, часть из которых может явиться переходной формой на пути движения к федеративному объединению соответствующих стран. Это видно сегодня на примере Европейского союза, который, несмотря на сегодняшние определенные трудности с его реально действующими общими представительными, исполнительными и судебными органами, очевидно, перерос рамки конфедерации.

Федерализм показал свою применимость и жизненность в условиях как высокоразвитых (США, ФРГ, Канада, Бельгия, Швейцария, Австрия, Австралия и др.), так и среднеразвитых (Россия, Индия, Бразилия, Мексика, Аргентина, Югославия и др.) и слаборазвитых (Нигерия, Малайзия, Эфиопия, Танзания и др.) стран. Было бы неверным устанавливать жесткую связь между федерализмом и уровнем развития демократии, политическим режимом, формой правления. Мировой опыт наглядно свидетельствует, что федерациями (по крайней мере, в формально-юридическом смысле) были как подлинно демократические, так и тоталитарные страны, как республики, так и монархии (например, Бельгия, ОАЭ, часть субъектов Малайзии и др.).

Более заметна и непосредственна связь федерализма с территориальным фактором. Это находит свое выражение прежде всего в том, что из восьми крупнейших по размерам территорий (свыше 2,5 млн. кв. км каждое) государств мира семь (Россия, Канада, США, Бразилия, Австралия, Индия, Аргентина) являются федерациями уже многие годы. Речь идет вовсе не о том, что все обширные по занимаемой площади страны мира не могут быть унитарными (таковыми являются, например, Китай, Египет, Саудовская Аравия, Индонезия и др.), и не о том, что небольшие по территории государства не могут быть федеративными (таковыми, например, являются Бельгия, Австрия, ОАЭ и др.). Федерациями могут быть и страны средней по площади величины (например, Эфиопия, Нигерия, Танзания, Пакистан, Венесуэла и др.).

Подробнее необходимо остановиться на влиянии этнического фактора на форму политико-территориальной организации страны. Фактором является то, что большинство федераций мира построено по общетерриториальному принципу без учета этнического момента (например, США, ФРГ, Бразилия, Аргентина, Австрия, Австралия, Венесуэла, ОАЭ и др. ). Среди них есть и полиэтнические по составу населения страны, в которых, однако, иноэтничное население либо не составляет сколько-нибудь значительную часть населения, либо проживает некомпактно, разрозненно. Но большинство из таких федераций — это моноэтничные в своей основе страны, наличие в которых сравнительно небольших иноэтничных включений не вызывает потребности в создании особого, построенного на этнотерриториальной базе субъекта федерации. Не менее очевиден и тот факт, что отнюдь не все полиэтничные страны избирают федеративную государственную форму (например, Китай, Испания, Вьетнам, Индонезия, Судан и др.)

Но невозможно отрицать более или менее тесную связь федерализма с этническим фактором. Более трети всех федераций мира построены по национально-территориальному принципу или с учетом этого фактора. Россия, Бельгия, хорвато-мусульманская Федерация Боснии и Герцеговины, Эфиопия, Индия, Швейцария, Канада, Пакистан. Часть из них (Россия, Индия, Канада, Эфиопия, Пакистан) сочетает в своей структуре общетерриториальные и этнотерриториальные начала: в России 57 общетерриториальных (края, области, города федерального значения) и 32 национально-территориальных (республики, автономная область, автономные округа) субъектов федерации; в Канаде — девять англоязычных провинций и франкоязычный Квебек; в Швейцарии, которая исторически складывалась преимущественно на общетерриториальной основе, тем не менее уже давно выделяются немецкоязычные, франкоязычные, италоязычные и смешанные в языковом отношении кантоны. В многонациональной Нигерии федерация строится по общетерриториальному принципу, а этнонациональный фактор учитывается как бы наоборот, то есть она построена так, чтобы способствовать преодолению традиционно сильных этноплеменных связей и отношений в социально-политической жизни страны, без учета этнотерриториальных границ, а точнее, вопреки им.

Кризис межнациональных отношений, серьезное усиление сепаратистских тенденций и почти одновременный распад трех полиэтничных федераций (СССР, Югославии и Чехословакии) в конце 1980-х — начале 1990-х годов резко оживили антифедералистские настроения, прежде всего настроения национально-государственного нигилизма.

Все шире и громче стали раздаваться голоса в пользу отказа от федерализма и национальной государственности и перехода России к унитаризму. Однако не только время, но и реальные условия для строительства наднационального государства были выбраны неправильно. Идея самоидентификации и строительства национального государства была в разгаре (Чечня, Татарстан, Башкортостан и др. ) не только на окраинах, но и самой России.

Указанные взгляды и предложения не получили поддержки в практике строительства новой российской государственности, были отвергнуты при заключении Федеративного договора в марте 1992 года и при разработке и принятии Конституции РФ в конце 1993-го, а позже и при утверждении Концепции государственной национальной политики РФ в середине 1996 года, в ходе принятия мер по модернизации современной российской государственности в 2000-2001 годах. Это не означает, что проблема рассосалась сама собой и не возникает в разных вариациях и по самым разным случаям.

Как уже отмечалось, было бы неверным устанавливать жесткую, необходимую связь между федерализмом и демократизмом, между федерализмом и республиканизмом, ошибочно считая, что федерация — это всегда демократическое государство. Но тот факт, что федерация в формально-юридическом смысле может иметь место и в стране с авторитарным и даже тоталитарным политическим режимом, вовсе не опровергает истинность достаточно широко признанного положения, что подлинный федерализм возможен лишь в условиях действительного демократизма, гражданского общества и правового государства и что такой федерализм — это одно из важнейших направлений и средств реализации демократии, особенно ее принципа разделения властей по вертикали.

Неслучайно такое широкое признание у нас и за рубежом получила формула: федерация — это особая, территориальная форма демократии. Они, как правило, складывались двумя путями — «снизу», чаще всего как договорные федерации, чему предшествовала переходная ступень конфедерализации (США, Швейцария, Германия после 1866 г., СССР, бывшая Югославия, Танзания, ОАЭ и др.), или «сверху», то есть путем принятия верховной государственной властью, прежде всего унитарного государства, новой соответствующей конституции или поправок к старой. Благодаря этому они признаются конституционными, а не договорными федерациями, а их субъекты складываются чаще всего на основе расширения самостоятельности, автономности прежде негосударственных территориальных единиц. Таким образом возникли федерации в России и Австрии в 1918 году, в Индии — в 1948-м, в ФРГ — в 1949-м, в Пакистане — в 1970-м, в Бельгии — в 1993 году и др.

При этом совершенно не обязательно, чтобы федерации строились по этническому принципу, или полиэтничная страна всегда и при всех условиях должна иметь федеративную форму государственности, или что моноэтничные в своей основе страны не могут избрать также федеративную форму. То, что многие народы (этносы) мира живут и развиваются в рамках унитарных (простых и сложных) государств, не может опровергнуть то, что в иных случаях, когда в многонациональной стране утверждается федеративное устройство, этнический фактор обычно играет в этом совсем не малозначную роль, а нередко так или иначе определяет структуру федерации, приводит к ее построению полностью или частично по национально-территориальному принципу.

Факт, что сегодня примерно треть федераций мира строится и функционирует с учетом этнонационального фактора, свидетельствует, что Россия не стоит в этом плане особняком. Более того, нельзя обвинять большевиков и марксизм в целом, что именно они являются авторами образования национально-территориального федерализма. Хорошо известно, что марксизм отстаивал в принципе, при прочих равных условиях, преимущества унитарного демократически централизованного государства и отвергал федерализм в общем и целом, допуская его лишь в особых, исключительных случаях, прежде всего в условиях решения обострившегося национального вопроса. В.И.Ленин называл К.Маркса «принципиальным врагом федерализма», который никогда не был сторонником «ни мелких государств, ни государственного дробления вообще, ни принципа федерализма» [1, 2]. В.И.Ленин и его партия в дооктябрьский период не только полностью разделяли эту принципиальную позицию, но и решительно выступали против федерализации дореволюционной России и за построение в будущей России унитарного демократически-централизованного государства с обеспечением национально-территориальной автономии [3, 4, 5, 6].

Эволюция взглядов большевиков на форму национально-государственного устройства России — от областного самоуправления к все более широкой областной автономии и от нее к национально-территориальному федерализму — была объективно обусловлена бурным ростом национальных движений и национального самосознания народов в тогдашней России.

В 1917 году, особенно в середине и во второй его половине, в стране складывалась совершенно реальная ситуация угрозы распада России, когда на местах все более громко стали раздаваться голоса в пользу федерализации России и даже отделения от нее. Такие требования выдвигались на Украине, в Белоруссии, Закавказье, Прибалтике и других местах. Напомним в этой связи, что через полгода после Октября 1917 года, в мае 1918-го, В.И.Ленин вынужден был констатировать, что «от России ничего не осталось, кроме Великороссии».

Мы далеки от мысли отрицать во многом номинальный, фиктивный характер советского федерализма и допущенные в его рамках ошибки в области национальных отношений. Но очевидно, что советскому федерализму было суждено сыграть важную роль в предотвращении полного распада одной из самых многонациональных и самой обширной по территории страны мира, в этнокультурной консолидации и сохранении самобытности народов, в стремлении выравнивания уровней социально-экономического и культурного развития этносов, в сочетании передового и национально-специфического в образе жизни, культуре и языковом развитии общества, в сближении народов.

Вместе с тем то, что и СССР, и находящаяся в его составе РСФСР по факту были жестко централизованными унитарными государствами давно и широко признано в политико-правовой литературе, сперва за рубежом, потом и у нас.

С другой стороны, Российская Федерация — это федерация особого рода, олицетворявшая собой государственное объединение русского народа с десятками других народов страны. Особенность этого объединения в том, что Россия по численности населения, по культурно-экономическому развитию, по территории несопоставимо превосходила свои субъекты, бывшие окраины Российской империи. То есть это объединение во многом содержало в себе большой цивилизационный заряд. Как известно, русские составляли более четырех пятых населения РФ, проживали и ныне проживают по всей ее территории и в большинстве регионов — это подавляющее большинство их населения.

При таких объективных характеристиках наша страна теоретически могла избрать и иную, унитарную форму своей политико-территориальной организации с теми или иными автономными включениями, что предлагалось многими в период до 1917 года. Однако в силу причин, указанных выше, историческое развитие страны пошло по пути ее федерализации. Нельзя также не учитывать, что РСФСР в те годы развивалась как «федерация в федерации» и поэтому не могла быть равноправной союзной федерации. Следовательно, не национально-территориальный федерализм породил тоталитаризм и национализм, а тоталитарный режим и его национальная политика привели к кризису советского квазифедерализма, резкому обострению межнациональной напряженности и конфликтам, росту национализма, а в конечном счете и распаду СССР. Точно так же не федерализм породил кризис советской экономики, а последний явился экономической основой кризиса советского федерализма.

Все это означает, что СССР распался отнюдь не потому, что его государственная конструкция была якобы изначально несостоятельна, а потому, что прочный, устойчивый и подлинный федерализм возможен только в условиях реальной демократии, гражданского общества, правового государства, широкого местного самоуправления и т. д.

Итак. Юридико-правовая, политико-экономическая обоснованность федеральной формы государственного устройства России не подлежит сомнению и является безальтернативной. Вместе с тем открытым остается главный вопрос: целесообразность существующего сегодня национально-территориального принципа организации Российской Федерации. В пользу приоритетности географически-экономического принципа над национально-территориальным принципом в сегодняшних условиях огромное число аргументов.

Во-первых, федеративное устройство нашей страны, ее политическая стабильность, живучесть межфедеральных отношений — состоявшиеся факты и возникла необходимость перехода к новой, экономически и политически более целесообразной модели дальнейшего существования.

Во-вторых, приоритетность географически-экономического принципа в организации современной Российской Федерации не означает, что национально-этнические особенности данного региона не будут соблюдаться. Одновременно также надо учитывать, что дальнейшая демократизация страны, несомненно, поднимет новые проблемы: почему отдельные этносы имеют свою высокую автономную субъектность в составе Российской Федерации, а такие, вполне сопоставимые с ними по уровню развития, численности, национальному самосознанию, как аварцы, лезгины, лаки, черкесы и другие, нет. Мы специально не углубляемся в эту проблему с учетом ее многогранности, да и чувствительности. Просто логично дать ответ, почему из сотни российских этносов только пять-шесть получили статус субъекта федерации, притом составляя меньшинство на данной территории.

Продолжение расширения деятельности и существования национального принципа как одного из основополагающих в организации Российской Федерации более чем архаично в сегодняшних условиях и никак не вписывается в мировые тренды образования политических наций, где демократические и экономические свободы — доминантные мотивации в любых, в том числе в государственно-образующих процессах. Одновременно мы уверены, что религиозные и национальные предпочтения, национальная культура еще имеют долгосрочную перспективу развития и здесь необходимо работать в русле толерантности и взаимоуважения. Тем не менее нужно понимание, что в сегодняшних условиях национально-религиозная обособленность не может быть решающим фактором в жизни общества. Доказательство этому — процессы глобализации, когда сотни миллионов людей мигрируют в поисках прежде всего экономического благополучия, понимая, что им придется снизить уровень своей национально-культурной идентификации в пользу новой культурной среды. Укрупнение российских субъектов сыграет ту же интеграционную роль, как и сегодняшние глобализационные процессы в мировом масштабе.

Наконец, приоритетность географически-экономического принципа в организации Российской Федерации приведет не только к укрупнению ее субъектов, но и сделает их экономически более самостоятельными. Ведь сегодня российские субъекты по уровню экономического развития, по их объему и доходности, по численности населения и размерам территории никак не сопоставимы. Такая реальность не только алогична, но и приводит, по сути, к искажению отношений федерального центра со своими субъектами. Непомерно усиливается его роль как распределителя бюджетных средств и уравнителя по социально-экономическим и другим параметрам, что может явиться причиной возникновения несогласия и конфликтов между субъектами и федеральным центром.

Очевидно, что в плане долгосрочного развития России ее субъекты должны развиваться более или менее синхронно, что в сегодняшних условиях не совсем легкая задача. Разумеется, что одни субъекты Российской Федерации не могут бесконечно дотировать и опекать другие, менее развитые и динамичные. Абсолютно очевидно, что сегодняшняя сугубо национально-территориальная организация федерации никак не способствует равномерному развитию и интеграции российских регионов. Культурно-цивилизационная непохожесть одних с остальными не может быть причиной их обособленности в рамках одной страны и неучастия в общем русле развития.

Необходима политическая воля федерального центра, чтобы экономическую помощь конкретному региону сочетать с требованием интегрироваться и развиваться по общим правилам.

Приходится констатировать, что в этом плане российский федерализм не в полной мере исполняет свою обобщающую и интегрирующую роль, а это острая проблема с возможными большими последствиями.

 

Первое практическое воплощение теории федерализма произошло в США в 1789 году. Она и сегодня является классическим образцом для сравнения. Одно из главных преимуществ федеративного государственного устройства в том, что власть более децентрализована и сбалансирована. За субъектами федерации, являющимися политическими единицами, закреплен защищенный федеральной конституцией и конституцией субъектов ряд самостоятельных социально-политических прав, что свидетельствует о более высоком политико-правовом уровне их защиты, особенно в части прав и свобод личности.

Второе преимущество федеративного устройства в том, что любые возникающие конфликты и противоречия проходят сначала местный фильтр и, если там не решаются, как правило, поднимаются на федеральный уровень в более смягченном варианте. Федеративное устройство показало свою эффективность и динамичность, особенно в сфере решения межнациональных и межэтнических проблем. В условиях федерации любые национально-этнические меньшинства принимают более непосредственное участие в решении их проблем как на местном, так и на федеральном уровнях уже через своих представителей. Таким образом, местное население не только вовлекается в сферу федерального управления, но и из их среды образовывается местная политико-управленческая элита, которая со временем становится на местах опорой и проводником общефедеральной власти и, что немаловажно, носителем ее управленческой культуры.

Безусловно, демократическим цивилизационным максимумом для любого многонационального образования остается модель наднационального федерализма, что означает более высокий уровень защищенности прав и свобод граждан страны вне зависимости от национально-расовой, гендерной, идеологической и т. д. непохожести конкретного индивида на большинство населения. Считается, что так или иначе к этому образу ближе находятся США. Но последние радикал-либеральные годы развития этой страны вызывают определенные сомнения в абсолютной универсальности федерализма. Можно достичь уровня полного равенства всех групп населения страны в возможностях реализации своих гражданских и политических прав. Но, разумеется, не все они в состоянии одинаково успешно интегрироваться в обществе, так как наделены природой неодинаковыми интеллектуальными, духовными или моральными качествами. Это аксиома. Именно по этой причине, несмотря на значительные усилия государства, уровень благополучия и доходы населения в исчислении ВВП на душу населения в США очень сильно разнятся.

С.Хантингтон в своей монографии «Кто мы?» приводит несколько таблиц и множество цифровых данных, показывающих уровень успешности и интегрированности различных национально-этнических групп в социально-политическую жизнь страны. И везде после белых, европейского происхождения, самыми успешными оказываются евреи, японцы, корейцы, китайцы, индусы, массово хлынувшие в страну латиносы (термин используется в США), а в самом низу неподвижно обосновались афроамериканцы и краснокожие индейцы, тогда как самые большие разноплановые преференции государство делает именно для них. Только один пример, 18% всех бюджетных мест в вузах США квотированы для черных американцев, что по причине своей несправедливости вызывает бурное негодование белых и других американцев и приводит к бесконечным протестам и судебным разбирательствам [6].

Абсолютное большинство существующих ныне 26 федеративных государств объединяет представителей одной цивилизации, расы и вероисповедания. Политико-правовая наука, руководствуясь соображениями политкорректности, долго старалась держать в тени цивилизационные, расовые, национальные проблемы общественной жизни, концентрируясь на обсуждении схожестей и расхождений юридико-правовых сторон государственного строительства и федеративных государств, федерализма как социально-правового явления с акцентированным цивилизационно-национальным креном.

Распад Советского Союза, югославской и чехословацкой федераций еще раз показал, что многонациональные, многоконфессиональные федеративные государства менее устойчивы и им труднее сохранить государственно-правовое единство. Из всех ныне существующих федеративных государств только Россия и Индия имеют в своем составе субъекты, представляющие исламскую цивилизацию (именно субъекты, а не население), что касается федеративной Республики Босния и Герцеговина, здесь своя оригинальная ситуация. Босняки в период турецкого владычества — насильно исламизированные южные славяне, другие субъекты этой федерации представляют сербов (православные) и хорватов (католики). Они примерно составляют одинаковое количество — соответственно 51% и около 45% (остальные цыгане и др.). Но мусульманская часть в прошедшие примерно 20 лет не только догнала христиан по численности, но и несравненно быстро увеличивается сейчас. Исламской цивилизации федеративные государства — Пакистан, Нигерия, ОАЭ, Малайзия, Республика Ирак, Судан, Южный Судан — в своем составе субъектов какой-либо другой, тем более христианской цивилизации не имеют, более того, в существующих условиях это и невозможно.

Приблизительно в полувековой перспективе, с учетом многократно ускоренного демографического роста субъектов Российской Федерации исламской цивилизации (Татарстан, Башкортостан, Чечня, Ингушетия, Дагестан, Кабардино-Балкария и Карачаево-Черкесия) по сравнению с русскими и остальным христианским населением, угроза потери своей цивилизации будет стоять и перед Россией. Демократические процедуры, и в первую очередь всеобщие выборы, с учетом хлынувших в страну около 20 млн. мусульман из Средней Азии, позволят формировать властные структуры с большинством людей исламской цивилизации.

Пример мирового развития последних 20-25 лет показывает, что ни в одной исламской стране (Турция, Иран, Ирак, Сирия, Египет, весь африканский континент) бывшие компактно проживающие христианские анклавы (за исключением коптов в Египте) не сохранились и их население перебралось в Европу или Россию (из Средней Азии, Азербайджана и Северного Кавказа) или еще дальше — в Америку и Австралию. В последующие полвека чуда в России точно не произойдет, то есть русско-христианская часть населения резко не повысит свою демографическую активность или, наоборот, исламское население массово не перейдет к самосдерживанию и демографическому самоконтролю. Исламские ментальность и социально-культурные критерии, организация своего быта и будущего своих поколений уж очень заметно отличаются от русских. Перед Россией встает проблема нового распада или новой самоидентификации путем сужения размеров своей территории с чисто русско-христианским населением. Другого не дано…

Мы думаем, что процесс федерализации мирового пространства с включением новых государств и территорий будет продолжаться и дальше. В Европе такая перспектива возможна для  Великобритании, Испании и, возможно, Италии. Ожидаемо образование самостоятельных государств одним-двумя субъектами ФРГ. Это в первую очередь Бавария и Саксония. Уверен, будет продолжаться дальнейшая фрагментаризация Украины. Речь пойдет минимум о создании двух-трех новых субъектов. Пока жестоким насилием Турции удается сохранить территориальную целостность страны. Но процесс начат, и утихомирить его вряд ли получится. Речь идет о мощном курдском движении за свою государственную независимость. Бурлит Африка, где процессы создания наций-государств, пройденные Европой в период Средневековья, только начинаются.

Немалые геополитические изменения ждут Мексику и Канаду, возможно, также Бразилию и Колумбию. Вряд ли XXI век будет менее активным, чем XX. Объединение, разъединение, национальная идентификация различных стран и народов продолжается. Цивилизации, особенно европейская и американская, отчасти Россия, будут под угрозой поглощения лавинообразной исламской демографии, и проникновения в их пространства глухо закроются. Похожие по цивилизации страны выберут путь сотрудничества и безвизового передвижения в своих пространствах. К сожалению, главной причиной всех новых катаклизмов будет геометрическая демография исламских народов и населения стран Африки. Сотни миллионов новых, социально необеспеченных, бедных и голодных, никому не нужных людей под лозунгом глобализации, свободы движения и миграции попытаются перебраться в благополучные регионы мира. Кто сможет защититься, выживет, кто нет, будет возвращен в Средневековье, но не европейское, а азиатско-исламское — с неравенством, несвободой и грязью.

 

Литература:

1. Ленин В.И. ПСС. Т. 25. С. 306; т. 27. С. 64;  т. 7. С. 105, 233-234; т. 24. С. 143-144; т. 25. С. 70; т. 36. С. 341.

2. Гаман-Голутвина О.В. Сравнительная политология. М.: Аспект Пресс, МГИМО (У) МИД России,  2015.

3. Енгибарян Р.В., Краснов Ю.К. Теория государства и права. 3-е изд., пересмотр. и доп. М.: Норма, 2018.

4. Енгибарян Р.В. Время переоценки ценностей. М.: Норма, 2018.

5. Карапетян Л.М. Федеративное устройство Российского государства. М.: Норма, 2001.

6. Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности. М.: АСТ, 2008.

о взаимоотношении культурного разнообразия, развития и демократии

[стр. 87—112 бумажной версии номера]

Введение

В этой статье федерализм рассматривается в сравнительной перспективе, ориентированной на Африку. Статья разделена на шесть коротких разделов. В первом из них описываются характерные особенности, присущие Африке в целом, а во втором предпринимается обобщение того, что я называю «федеративным опытом» континента – здесь бегло анализируются различные типы инициированных африканскими политиками федеральных экспериментов, а также их последствия. В третьем разделе критически описываются усилия по учреждению федераций и федеративных союзов, предпринятые в постколониальное десятилетие 1960-х, в то время как четвертый посвящен подробному исследованию Федеративной Республики Нигерии. Наконец, в пятом разделе нигерийский кейс вписывается в общеафриканский контекст, а в шестом делаются выводы, связывающие африканский федерализм с культурным разнообразием, демократией и развитием.

Прежде, чем приступить к выполнению намеченных задач, полезно сделать некоторые предварительные замечания о природе самого федерализма как политического понятия, а также о том, как его следует применять в специфическом контексте Африки. В основном имеющаяся федералистская литература исходит из того, что федерализм, зачастую обозначаемый как «федеративная идея», базируется на представлении, согласно которому признание многочисленных форм различия и разнообразия выступает главной движущей силой утверждения федерации (федеративного государства), институционально воплощающего эту идею. Проще говоря, различия и разнообразие порождают федерализм, а федерализм генерирует федерацию. Однако, подобно тому, как существуют непохожие друг на друга типы государства, есть много разновидностей федерализма и федерации. Например, можно встретить федерализм без формальной федерации – по той простой причине, что некоторые варианты федерализма, не выливаясь в полноценную федерацию, ограничиваются созданием предельно децентрализованного государства, которое допускает самую широкую местную автономию.

Отличительной особенностью федерации выступает конституционное закрепление автономии регионов в некоторых ключевых сферах реализации государственной политики, а также их гарантированное представительство в центральных институциях, принимающих политические решения. Главное различие между федерацией и конфедерацией состоит в том, что в первом случае властные решения непосредственно влияют на единый народ (демос) в государстве, тогда как во втором случае единого государства нет вовсе, а вместо него имеется союз государств – и по этой причине принимаемые решения затрагивают только входящие в союз составные части, но не его народ целиком. В конфедерации общенациональное правительство воздействует на население только косвенно, через правительства составных частей союза.

Эти предварительные наблюдения важны, когда мы обращаемся к федеральному опыту Африки. Иногда, говоря о нем, мы будем ссылаться на «федерализм внутреннего типа» (intra-state federalism), имея в виду отношения внутри отдельного государства, а иногда, напротив, речь пойдет о «федерализме внешнего типа» (inter-state federalism), описывающем отношения между самостоятельными государствами и напоминающем только что упомянутые конфедеративные образования. По мере того, как мы будем продвигаться вперед, станет очевидным, что местных вариаций на федеральную тему великое множество – и что их никогда не удастся «загнать» в рамки жестких определений или упорядочивающих категорий. Если же кого-то интересуют только строгие дефиниции, то работать с Африкой ему будет очень и очень сложно. В своих федеральных экспериментах африканский мир не знает порядка – напротив, он предельно хаотичен. И одна из причин такого положения дел отсылает нас к особенностям, свойственным африканскому контексту.

Специфика африканского контекста

Исключительно важно, чтобы мы не только осознавали широкую социальную неоднородность, отличающую африканские общества, но и принимали в расчет историческое прошлое, которое продолжает жить в сохраняющихся формах традиционного управления. В Африке властные центры неизменно концентрировались вокруг групп, объединенных кровным родством, причем иногда соответствующие политические объединения были довольно крупными. В подобных ситуациях отношения низовых уровней управления к верховной власти были отношениями субординации. Иногда подчинение было тотальным, а местный правитель представал надежным орудием и верным слугой центрального властителя: так было, например, в Бенине и Нигерии, где каждый житель именовался «человеком оба (царя)». В других случаях субординация была косвенной, больше напоминая отношения феодального вассалитета: в частности, именно такие узы связывали какого-нибудь местного царька из нигерийского племени хауса с эмиром более крупного территориального образования или с духовным политическим лидером («саркин мусульми») халифата Сокото в северной Нигерии. Наконец, порой отношения оставались для местных владык весьма свободными, что символизировалось лишь выплатой «наверх» ежегодной дани или участием в важных церемониальных мероприятиях.

Эти основания социальной иерархии в африканских обществах были поколеблены так называемой «дракой за Африку» и увенчавшей ее Берлинской конференцией 1884–1885 годов, на основе решений которой ведущие европейские державы в лице Великобритании, Франции, Германии, Бельгии, Италии, Португалии и Испании к 1914 году поделили между собой весь континент. Тем не менее стародавние социально-политические структуры с приходом европейцев не исчезли полностью. Как и прежде, в Африке продолжает существовать широкий спектр традиционных форм управления, которые функционируют наряду с современной и секулярной политической властью, консультируя и поддерживая ее. Так, в нынешней Нигерии сохраняется иерархия старейшин и вождей, представляющих различные племена, кланы и общины, с которыми необходимо советоваться относительно внедрения тех или иных форм публичной политики. В некоторых случаях сотрудничество племенных лидеров имеет исключительное значение, выступая единственной гарантией эффективности проводимого властями политического курса. Таким образом, это своеобразная параллельная вселенная политической власти, которую лучше называть «правлением», а не «правительством» и которая по этой причине не конкурирует со светской властью.

Иначе говоря, в Африке сохраняется вполне живое историческое наследие социальной иерархии, связанной с политической властью. Оно значимо во всех частях континента, и поэтому, рассматривая африканский федеративный опыт, его нельзя игнорировать. Там, где обстоятельства позволили этим формам неформального правления выжить, они успешно адаптировались к условиям государственной независимости. В значительной мере такой исход был обусловлен тем, что после утверждения новых порядков центральная власть той или иной новорожденной страны зачастую была вынуждена опираться на сеть кровнородственных сообществ. Это в свою очередь заставляло ее практиковать «квазифедерализм», выражавшийся в признании самобытной идентичности различных территориальных, этнических или исторических образований, находящихся в пределах государства.

С социальным разнообразием вынуждены были считаться даже унитарные центры власти. Традиционная система самоуправления стимулировала свои составные части к тому, чтобы они договаривались и сотрудничали друг с другом, вырабатывая взаимовыгодные компромиссы. Подобное взаимное признание, предусматривающее сохранение больших и малых этнокультурных различий, было перенесено в современную территориальную государственность, помогая упорядочивать пестрое лоскутное одеяло культурных сообществ, не все из которых в полной мере досягаемы для формальной и секулярной политической власти.

Африканский федеративный опыт в историческом разрезе

При обсуждении федерализма в самом широком смысле всегда существует опасность обращения к абстракциям или схемам, которые не основаны на реальности. В случае Африки подобное искушение присутствует постоянно – главным образом из-за ее колониальной истории. По этой причине, рассуждая о федеративной идее, крайне важно помнить о прочной связи между ее прошлым, настоящим и будущим. Следовательно, будет уместно проводить различия между доколониальной, колониальной и постколониальной Африкой, поскольку в каждом из этих отчетливых исторических периодов можно обнаружить свои федеративные, конфедеративные и квазифедеративные механизмы.

Подступаясь к тому, что я называю «федеративным опытом Африки», хотелось бы подчеркнуть фрагментарность и дискретность местных воплощений федеративной идеи – политического инструментария, который исторически экспортировался в Африку британскими и (иногда) французскими колонизаторами, находя себе весьма разнообразное применение. Неудивительно, что даже сегодня политическая элита и общество в разных частях освободившейся от колониализма Африки относятся к ней по-разному. Оценки федеративной идеи и ее практические воплощения нередко плохо сочетались друг с другом, а так называемый федеративный опыт одних исторических периодов заметно отличался от аналогичного опыта других.

Лучшим средством избежать вышеуказанной опасности, обусловленной практическими затруднениями федерализма в тех или иных регионах Африки, мне представляется краткий концептуальный и исторический обзор, предваряющий дальнейшее исследование. Оставляя в стороне доколониальный федеральный опыт некоторых коренных народов – например, историю конфедерации народа ашанти, живущего на территории нынешней Ганы, – наш анализ целесообразно начать с имперско-колониального федеративного наследия, которое досталось потом постколониальной эпохе, начавшейся в 1950–1960-х годах. Именно оно позволяет выявить четыре базовых категории, которые в совокупности оставили наиболее заметный отпечаток на развитии федерализма на африканском континенте: а) имперские административные и политические установления, внедряемые для удобства колониального управления; б) имперские связи с метрополией-«родиной»; в) коммерческие инициативы, направленные на укрепление сотрудничества и торговли в рамках континента; г) процессы государственного и национального строительства.

Не забывая о специфических особенностях каждого конкретного кейса, можно констатировать, что федеральный принцип в Африке воплощался предельно разнообразно и гибко; способы, какими это делалось, накладывались и смешивались, создавая ту мозаику, которая на сегодняшний день и составляет массив африканского федеративного опыта. Ранней иллюстрацией первого принципа – внедрения имперских административных и политических установлений ради управленческого удобства – было инициированное англичанами в 1914 году создание Нигерии, объединившей в себе три ранее обособленных территории. Более свежим примером из того же разряда стало учреждение Центрально-Африканской федерации, которая объединила три непохожих друг на друга британских владения в составе Северной и Южной Родезии, а также Ньясаленда и просуществовала с 1953-го по 1963 год. В 1950-е тот же чисто административный подход французы применили при образовании Французской Западной Африки в составе Сенегала, Гвинеи, Верхней Вольты, Дагомеи, Берега Слоновой Кости, Нигера, Французского Судана (Мали) и Мавритании – и Французской Экваториальной Африки, включившей Габон, Чад, Конго и нынешнюю Центральноафриканскую Республику.

Что касается имперских по своей природе связей с метрополией-«родиной», то они, в частности, обеспечивались Французским Союзом во времена Четвертой республики (1946–1958) и Французским Сообществом в эпоху голлистской Пятой республики. Это породило интересный феномен двухуровневого федерализма: первичные федерации в лице Французской Западной Африки и Французской Экваториальной Африки одновременно выступали составными единицами более крупных и федеральных по сути Французского Союза и Французского Сообщества. Далее, примером экономического сотрудничества, теоретически способного привести к общему рынку, стала предпринятая в 1963 году попытка учредить Восточно-Африканскую Федерацию в составе Кении, Уганды и Танганьики. У ее истоков был таможенный союз, заключенный еще в 1917 году и обеспечивавший свободную торговлю между тремя колониальными владениями. Это начинание поощрялось британцами, которые видели в федерализации трех своих колоний способ сделать управленческую систему более эффективной. Кроме того, их привлекала идея расширения внутреннего рынка Восточной Африки, которое могло бы подстегнуть экономическое развитие. В ходе этого эксперимента удалось сформировать важные элементы общей экономической системы, прежде всего в финансовой сфере, и даже образовать единую законодательную ассамблею, но военный переворот, совершенный в 1971-м в Уганде Иди Амином, серьезно подорвал весь проект. И, хотя политические элиты региона по-прежнему симпатизировали федерализму, предпринимая солидарные инициативы в политике и экономике, интеграционные процессы постепенно застопорились, а уход Кении, состоявшийся в 1977-м, обрек федерацию на гибель.

Наконец, в качестве примеров федераций, формирующихся в ходе государственного и национального строительства, можно упомянуть Нигерию, Эфиопию и Южную Африку. В первом случае федералистский дискурс зародился еще 1946 году при британцах: согласно принятой тогда «конституции Ричардса» (названной так по имени тогдашнего английского губернатора), в колонии была проведена территориальная реорганизация, в процессе которой три этнорелигиозных «региона» обзавелись собственными правительствами и парламентами. Далее, наследие эфиопского федерализма включало федеративный союз Эфиопии и Эритреи, существовавший в 1952–1962 годах. За ним, впрочем, последовал период неустанных усилий императора Хайле Селассие по превращению страны в сильное национальное и унитарное государство, которые вылились в установление в 1974-м марксистского военного режима, рухнувшего лишь в 1992-м. Пройденный страной тернистый путь во многом объясняет, почему образованная впоследствии эфиопская этнолингвистическая и территориальная федерация сохраняет некоторые признаки этнического федерализма, существовавшего ранее в социалистических странах. Что касается Южной Африки, то она начала экспериментировать с федерализмом раньше двух вышеупомянутых государств: здесь можно сослаться на инициированный Великобританией Селборнский меморандум 1906 года. Интересно, что федеральные элементы присутствовали в политической культуре Южной Африки всегда, включая и мрачную эпоху апартеида, длившуюся с конца 1940-х до начала 1990-х. Благодаря этому сегодня этнические меньшинства – как африканеры, так и зулу – занимают в государстве конституционно очерченные и политически гарантированные позиции. Тем не менее не стоит удивляться тому, что в глазах черного большинства, представляемого Африканским национальным конгрессом (АНК), федерализм по-прежнему остается заметно дискредитированным. Считается, что он был опорочен политикой «черных хоумлендов», проводимой правительством Хендрика Фервурда с конца 1950-х, и сменившим ее в конце 1970-х курсом правительства Питера Боты на создание «конфедеративного союза» бантустанов с «большой белой республикой». Дискредитации федерализма способствовало также и конституционное признание режимом апартеида белых, цветных и индийцев (но не черных), получивших квоты в трехпалатном парламенте. Иначе говоря, у АНК не было оснований сочувствовать федеративной идее.

Постколониальный федерализм 1960-х

Конец 1950-х и все 1960-е стали для Африки периодом бурной деколонизации. Как этот процесс соотносился с популярностью федеративной идеи? Далее будет показано, что эта взаимосвязь была сложной и запутанной. В начале 1960-х федерализм привлекал широкое внимание африканцев как своеобразный «средний путь», пролегающий между явными крайностями унитарного централизма и откровенной сецессии, но уже к концу десятилетия, по мере крушения многих африканских федераций, первоначальный оптимизм превратился в пессимизм. Отвечая на поставленный вопрос более детально, нужно прежде всего вновь упомянуть о двух разновидностях федеральных конструкций: о федерализме «внутреннего» (intra-state) и «внешнего» (inter-state) типа. В первую категорию вписывались федерации, создаваемые внутри отдельных государств – сюда входили, в частности, Нигерия, Кения, Уганда и Заир. Ко второй категории относились федеративные союзы, заключавшиеся между самостоятельными государственными образованиями – такими, как Французский Камерун и Британский Камерун, Эфиопия и Эритрея, Сенегал и Французский Судан, Танганьика и Занзибар, – а также не получившее заметного развития квазифедеративное объединение Ганы, Мали и Гвинеи. По целому ряду причин в Гане, Замбии и Танганьике федеративное устройство отстаивалось оппозиционными силами. Одновременно правящими элитами разрабатывались все новые интеграционные схемы, распространявшиеся на два государства (Сенегамбия), на несколько государств (Восточноафриканское сообщество) или даже на континент в целом.

Исторически федералистская идея не раз использовалась для разрешения конфликта между единством и разнообразием; по этой причине в африканском контексте «внутренний» федерализм рассматривался как чуть ли не единственный способ, позволяющий вписать племенное, этническое и языковое разнообразие в рамки единой политической системы. В отличие от Запада, в Африке федерализм редко связывали с либерально-демократическими концепциями местной автономии, самоуправления и разделения властей; его локальное предназначение виделось в основном в предотвращении тирании какой-то одной группы населения в гетерогенном обществе. В связи с этим кенийские федералисты, например, стремились защитить этнические, а не идеологические меньшинства; суданский Южный фронт желал предотвратить арабскую гегемонию, а не установить либеральную демократию; угандийская монархическая партия «Кабака Йекка» пыталась гарантировать выживание традиционного королевства Буганда, а не демонстрировать лояльность западным ценностям; нигерийский Северный народный конгресс и кенийский Африканский демократический союз были озабочены интересами отсталых этнических групп и регионов, а не западными представлениями о свободе. Кроме того, богатые федералисты из конголезской Конфедерации племенных объединений Катанги, нигерийской Группы действий и танзанийской Партии независимости видели в федерализме прежде всего инструмент, помогающий предотвратить перераспределение богатств в унитарном государстве. Иначе говоря, в начале 1960-х желание поддержать федеративную идею на африканском континенте вдохновлялось самыми разнообразными мотивами.

Тем не менее, несмотря на все это разнообразие, иерархия стимулов выстраивалась вполне четко: этнические сдержки и противовесы казались важнее институциональных или идеологических; этническое самоуправление преобладало над демократическим; желание не допустить одноплеменного правления брало верх над отрицанием правления однопартийного. Идеалом, безусловно, выступала федеративная нация – но не обязательно федеративная демократическая нация. И, хотя при оценке федерализма в Соединенных Штатах его, вполне в духе Мэдисона, неизменно связывали с легитимацией разнообразия во всех его формах, в Африке внимание федералистов фокусировалось почти исключительно на этнокультурном измерении. Кроме того, здесь важно подчеркнуть значение двух факторов привлекательности федерализма, связанных с имперским наследием. Во-первых, лоскутное одеяло этнических идентичностей, завещанное Африке уходящими колонизаторами, не совпадало с оставленными ими территориально-государственными границами. Европейские властители вообще не обращали внимания на потенциал возможных этнокультурных бурь, посеянных их правлением. Во-вторых, федеративное строительство, развернувшееся в новых государствах, по своей природе напоминало деволюцию: в его основе лежало нечто, переданное бывшей имперской властью, а не добровольный союз прежде независимых государств. Неудивительно, что многие африканские политики не усматривали в федерализме никакой ценности, считая его лишь краткосрочной целесообразностью, от которой следует отказаться при первой же возможности.

Чем же искажалось воплощение федеративной идеи в контексте деколонизации? Почему, несмотря на воодушевляющее начало, она столь скоро утратила привлекательность? Причины провала федерализма в Африке в тот период многочисленны и разнообразны. В каждом из упоминаемых мной случаев были свои факторы, способствовавшие краху. Тем не менее можно предложить их обобщающий список:

– Экономический дисбаланс между богатыми (развитыми) и бедными (слаборазвитыми) группами и сообществами;
– Существенная разница в размерах между составными частями федераций;
– Идеологические противоречия между партнерами по федеративному союзу;
– Различия в социально-политических структурах составных частей федерации;
– Персональная вражда лидеров и слабое (или расколотое) политическое руководство;
– Укорененное чувство территориальной или национальной идентичности;
– Восприятие федерализма сугубо в качестве инструмента, позволяющего достичь независимости или сецессии;
– Отсутствие социально-экономических условий для становления либеральной демократии;
– Слабая приверженность федералистским ценностям.

Рассматривая все эти факторы в совокупности, нельзя не удивляться тому, до какой степени часто провалы федеративных экспериментов в Африке были обусловлены экономическими причинами. Упоминавшиеся выше Французская Западная Африка и Французская Экваториальная Африка были разрушены сопротивлением богатых Берега Слоновой Кости и Габона, которые отказались финансировать своих бедных партнеров по союзу, а противодействие федерализму в Уганде, Эфиопии и Нигерии (до 1966 года) было обусловлено жестким высокомерием экономически передовых племен баганда, эритрейцев и ибо по отношению к менее развитым сообществам ланго-ачоли, амхара и хауса-фулани.

Если же мы обратимся к фактору относительного размера составных частей африканских федераций, детально изученному в литературе, то доминирование Французского Камеруна, Эфиопии, Северной Нигерии и Южной Родезии с полным основанием можно назвать в ряду важнейших причин, вызвавших, соответственно, распад Камерунской федерации, федеративного союза Эфиопии и Эритреи, нигерийской «первой» федерации и Центрально-Африканской федерации. Некоторые из африканских федераций того периода были федеральными диархиями – то есть образованиями, состоявшими из двух частей. Подобные конструкции известны своей неустойчивостью, поскольку они провоцируют либо конфликты с «нулевой суммой», где одна сторона неизменно доминирует над другой, либо политический паралич, вытекающий из паритета сил. Хорошими примерами здесь выступают Эфиопия, Камерун и Мали.

Что касается идеологических противоречий, возникавших в федеральных экспериментах, то именно они сделали проблематичным объединение «марксистских националистов» Мали (бывший Французский Судан) с «либеральными капиталистами» Сенегала; «китайских социалистов» Танзании с «англосаксонскими капиталистами» Кении и «белых супрематистов» Южной Родезии с «черными националистами» Ньясаленда. Все эти эксперименты изначально были обречены на провал. Различия в социально-политических структурах создают еще одно препятствие для жизнеспособного федеративного единства в Африке. При ретроспективном анализе вполне ясно, что не было никаких оснований надеяться, что абсолютистскую Эфиопию и демократическую Эритрею удастся склеить друг с другом надолго. Столь же абсурдными были и ожидания, что расовое устройство Южной Родезии (очень похожее на апартеид в Южной Африке) и политическая практика, санкционированная британцами в Северной Родезии и Ньясаленде, смогут уживаться друг с другом на протяжении длительного времени. Задним числом остается лишь изумляться, что эта нежизнеспособная структура смогла продержаться на протяжении десяти лет, причем все это время Великобритании удавалось защищать чернокожих африканцев от крайностей расовой политики, разрабатываемой колонистами в Южной Родезии. Аналогичная структурная несовместимость между однопартийными режимами Кении и Танзании и военной диктатурой в Уганде делала почти невероятным успех (кон)федеративного союза между этими странами.

Личное соперничество и враждебность, проявляемые политическими руководителями, также вносили свой вклад в федералистские неудачи. В первые годы независимости в Африке было много целеустремленных и конкурировавших между собой политических лидеров, непосредственно влиявших на перспективы федеративных проектов. Среди наиболее известных случаев подобного соперничества можно упомянуть вражду, которую питали друг к другу президенты Сенегала и Мали Леопольд Сенгор и Модибо Кейта; скрытую взаимную неприязнь, которой руководствовались президенты Кении и Танзании Джомо Кениата и Джулиус Ньерере, а также пламенную ненависть, которая неизменно торжествовала в отношениях того же Ньерере и диктатора Уганды Иди Амина. Все эти личные поединки, несомненно, способствовали краху Малийской федерации и гибели Восточноафриканской федерации, так и оставшейся лишь проблеском надежды.

Падение некоторых федераций отчасти можно объяснять и нарастающим влиянием территориальной и национальной идентичности. Следует помнить, что стержневой политической идеей большинства независимых африканских государств в 1960-е было утверждение в центре сильной власти, способной «построить нацию». Торжествовало убеждение, что если могущественной центральной власти не будет, то и «новая нация» не состоится. В результате верховная администрация наделялась особым, почти религиозным, ореолом, а федеративная идея изображалась как нечто такое, что рассеивает национальную энергию и ресурсы, ослабляет государство путем рассредоточения властных полномочий, препятствует эффективному принятию решений и блокирует национальное строительство. Национальный суверенитет и территориальная идентичность шли рука об руку.

Еще одним важным обстоятельством стало сугубо инструментальное восприятие федеративной идеи. Федерализм был истолкован многими его африканскими сторонниками не в качестве самоцели, но просто как ступенька на пути к сецессии или окончательной независимости – тому есть многочисленные доказательства. Действительно, организационное устройство федерации могло предоставлять основу как для единства, так и для обособления. Обеспечивая конституционную автономию составных частей государства, оно укрепляло государственную целостность посредством разделения полномочий и территориального самоуправления, но одновременно создавало предпосылки, позволявшие отдельности и самобытности превращаться в сепаратизм. Не приходится удивляться, что этот парадокс, встроенный в саму сердцевину федеративной идеи, использовался ее оппонентами для дискредитации федерации как действенного рецепта «единства в многообразии». Попытка провинции Катанга в начале 1960-х отделиться от Конго (позже Заир, а ныне Демократическая Республика Конго) и гражданская война в Судане 1967–1972 годов свидетельствуют о том, что в некоторых случаях подобная опасность оставалась непреходящей.

Политологам, однако, нужно было разобраться не только с так называемыми «предпосылками» федеративных экспериментов в Африке, или, точнее, с минимальными требованиями, к ним предъявляемыми. Не менее важным делом было изучение социально-экономических условий самой либеральной демократии. Причина довольно проста: невозможно утверждать и поддерживать федеративные ценности и федеративные принципы там, где нет предварительной приверженности западному пониманию демократии. Многие африканские федерации распались из-за того, что в них «провалилась» парламентская демократия вестминстерского типа. И, хотя федеральные ценности человеческого достоинства, равенства, свободы, политической эмпатии и толерантности необходимо увязывать с федеральными принципами партнерства, автономии, компромисса, взаимности и доверия, такую связь невозможно гарантировать в авторитарных государствах с однопартийными правительствами и военными кликами, в которых права человека и гражданские свободы зачастую попираются. Только в тех странах, которые готовы практиковать либеральную демократию с присущей ей приверженностью политическому плюрализму, правам и свободам человека, а также рыночной экономике, можно было предотвратить тиранию централизованного государства и дать возможность процветать федеративной идее.

Иначе говоря, чтобы федеральное демократическое устройство стало для Африки реальностью, федерализм и демократия должны были развиваться бок о бок. Однако, как мы только что убедились, перспективы африканской демократии выглядели довольно мрачными, поскольку у нее не было корней. Задачи государственного строительства, национальной интеграции, экономического развития, демократизации и федерализации, решаемые одновременно, создавали для постколониальных государств беспрецедентные вызовы и неразрешимые проблемы. Анализируя препятствия, мешавшие развитию африканского федерализма, очень уместно сослаться на новаторские для своего времени выводы исследовательского проекта, посвященного «предпосылкам успешного федерализма», осуществленного под руководством Томаса Франка, результаты которого были обнародованы в книге «Почему федерации терпят крах?» . Франк и его коллеги из Центра международных исследований при Нью-Йоркском университете, провели, по сути, четыре «посмертных вскрытия» неудавшихся федеративных проектов: их интересовали Вест-Индия, Восточная Африка, Малайзия и Родезия–Ньясаленд . В каждом случае они рассмотрели ту роль, которую сыграла конституция в распределении власти между федеральным центром и составными частями федерации. Они также изучили относительную важность таких неконституционных социальных факторов, как региональные особенности, культура, язык и распределение ресурсов. Кроме того, они попытались определить значимость личных и психологических факторов, связанных с политическим лидерством: харизмы, преданности, дружбы, соперничества и личных амбиций. Но, хотя эмпирические данные многократно подтвердили, что все перечисленное весьма важно, исследователи пришли к заключению, что все эти факторы нельзя переоценивать. По их мнению, основную причину полного или частичного краха каждой из рассмотренных федераций невозможно было найти ни в анализе экономической статистики, ни в специфике социального, культурного или институционального разнообразия. Такой причиной всякий раз оказывалось отсутствие политико-идеологической приверженности федерализму или ценности федерации как таковой. Иначе говоря, чтобы федерация преуспела, федерализм должен был восприниматься как самодостаточная цель.

Во всех описанных кейсах приверженность федеральному идеалу отсутствовала на исходном этапе и не сформировалась впоследствии. Исследователи установили, что наличие определенных вторичных факторов, указанных выше – таких, как общее колониальное наследие, единство языка или перспектива извлечения дополнительных экономических выгод, – было полезным и даже необходимым, но отнюдь не достаточным условием для обеспечения успеха. Совокупная значимость всех этих факторов определялась тем, что они, в принципе, могли поддерживать общую приверженность федерации, но взятые в отдельности, сами по себе, они не способны были ни породить, ни поддержать ощущение ценности федерализма. Чтобы добиться этого, требовалась идеологическая приверженность федерации не только как средству – например, как подспорью в достижении политической независимости или обретении финансовой стабильности, – но также и как самодостаточной цели, как блага, самого по себе исключительного.

Нигерия: факторы успеха

Наш краткий обзор опыта африканских федераций, накопленного в 1960-е, свидетельствует, что в целом федерализм в Африке потерпел неудачу. Изначальная привлекательность федеративной идеи среди нескольких групп и сообществ в некоторых новорожденных независимых государствах к началу 1970-х почти полностью исчезла. Конголезская (Заирская) федерация, учрежденная в 1960 году, была упразднена в 1965-м; федеральную систему Уганды, внедренную в 1962-м ради безболезненного включения в новое государство королевства Буганда, та же участь постигла в 1966-м; а англо-французский проект Камерунской федерации, запущенный в 1962-м, провалился в 1972-м. В тот же период закончились неудачами федеративные эксперименты в Кении, Судане и Эфиопии. В результате к 1970-м на континенте уцелели лишь две федерации – Нигерия и Танзания, причем последняя представляла собой союз огромной континентальной части с двумя относительно небольшими островами, Занзибаром и Пембой, на которых проживали лишь 5% населения страны.

Учитывая столь дурное завершение прежних начинаний, есть ли основания для оптимизма в отношении федеральной идеи в современной Африке? Какие проблемы федерализм способен разрешать в местном контексте? Наиболее продолжительным африканским федеративным экспериментом остается кейс Нигерии, хотя недавно он был дополнен еще двумя – Эфиопией, в 1995 году формально ставшей многонациональной федерацией, и Южной Африкой, с 1996-го имеющей в своей Конституции важные элементы федерализма. В этом разделе мы сосредоточимся на самом успешном из упомянутых федеративных экспериментов – Нигерии. Это позволит нам понять, во-первых, что такое «успех» в африканском контексте и, во-вторых, почему именно нигерийский случай оказался таким показательным.

Названная в честь реки Нигер и расположенная на южном побережье Западной Африки, Нигерия граничит с Камеруном и Чадом на востоке, Нигером на севере и Бенином на западе. Называемая иногда «гигантом Африки», эта страна имеет огромную территорию, более чем в два раза превышающую территорию Калифорнии, и самое большое население на континенте – 120–130 миллионов человек (цифры неточны, поскольку результаты последней переписи 2005 года широко оспариваются). Это доминирующая экономическая и военная сила в Экономическом сообществе западноафриканских государств. Нигерия практиковала федерализм – в разных его ипостасях – с 1960 года, когда она обрела независимость от Британской империи.

На нынешнем этапе нигерийский федерализм закреплен в Конституции 1999 года, разработанной и представленной народу военными под занавес последнего периода авторитарного правления (1983–1999). В свою очередь действующая Конституция черпает свои истоки в Конституции 1979-го, которая по-прежнему считается наивысшей точкой в развитии местного конституционализма. Основной институциональной особенностью Конституции Федеративной Республики Нигерии является сочетание президентской формы правления с федеральной системой, в которой наличествуют три уровня власти: сильное федеральное правительство, 36 правительств штатов и 774 муниципальных совета. Власть в федерации в значительной степени сосредоточена в руках федерального правительства в Абудже, главная задача которого, по мнению политических и военных элит, заключается в том, чтобы сохранить единство страны.

Сменив с 1960 года шесть писаных конституций, Нигерия недавно отметила полувековой юбилей в качестве либерально-демократического государства, прошедшего весьма бурную эволюцию. Пик государственной стабильности был достигнут совсем недавно, в 2007-м, когда страна пережила первую в своей истории смену президента по итогам свободных выборов – и без вмешательства военных. Являясь крупнейшей африканской державой, Нигерия отличается значительным этническим разнообразием: наряду с тремя крупнейшими и территориально сконцентрированными этническими группами – йоруба, хауса-фулани и ибо, – в ней проживают еще около 250 племенных, религиозных и языковых меньшинств, разбросанных по всей стране. К этому надо добавить мощное социальное расслоение, религиозный раскол, межрегиональные социоэкономические различия, неэффективное распределение ресурсов, нефтяную зависимость, всепроникающую коррупцию и повсеместное присутствие военных. Такая картина позволяет понять, почему этой сложной политической системе постоянно приходится преодолевать те или иные проблемы. Ранняя история Нигерии сопровождалась регулярно повторяющимися сепаратистскими вызовами, и всего через семь лет после обретения независимости юго-восток страны попытался уйти «в самостоятельное плавание». В итоге федерация, учрежденная после ухода англичан, была разрушена первой и пока единственной гражданской войной 1967–1970 годов, когда созданная представителями народности ибо так называемая «Республика Биафра» ввергла Нигерию в затяжную и кровавую пучину насилия и голода. Однако разорванной на части стране удалось победить сепаратистов, одновременно усвоив урок, что будущее Нигерии как многонационального государства может быть связано только с федерализмом.

За полувековую историю независимости Нигерия на протяжении 28 лет находилась под властью военных режимов. После завершения в 1999 году последней такой диктатуры страна изо всех сил пытается сохранить демократическую стабильность. Дается это нелегко, поскольку в последнее время давние региональные и этнические расколы начали обретать вид еще более опасного конфликта – антагонизма мусульман и христиан. Точное соотношение представителей ислама и христианства в независимой Нигерии неизвестно, хотя принято считать, что мусульмане составляют 48–50%, а христиане 34–36% населения. Их территориальное распределение также важно, поскольку практически все мусульмане сконцентрированы в штатах, находящихся на севере страны, а христиане в основном (хотя и не исключительно) проживают в штатах юга и юго-запада. Целенаправленные попытки разрядить это противоречие и ослабить тем самым главную политическую угрозу национальному единству увенчались конституционной реформой 1999 года, реорганизовавшей федерацию. Желая не допустить преобладания какой-то одной конфессии на территории отдельных штатов, ее инициаторы увеличили число составных частей федерации до 36. К религиозному вызову, с которым сталкивается федеративное государство, мы вернемся ниже.

Многонациональная, поликонфессиональная и мультикультурная федерация в последнее время столкнулась с еще одной фундаментальной проблемой – масштабной зависимостью от нефти. В этом вызове можно выделить несколько аспектов. Богатый нефтяными месторождениями регион дельты Нигера, лежащий на юге страны, с 1970-х сделался центром политического насилия, коррупции и преступности. Здесь постоянно происходят захваты заложников, нападения на персонал нефтяных компаний, подрывы государственных нефтепроводов, межгрупповые конфликты за обладание связанными с нефтью ресурсами. Но самой важной, пожалуй, социально-политической проблемой остается глубочайшее разочарование этнических меньшинств, которые, проживая в богатейших нефтедобывающих районах, остаются нищими: их регион статистически беднее прочих нигерийских территорий. Плачевное положение вещей усугубляется также экологическим ущербом, причиненным региону безответственными методами разведки и добычи нефти, используемыми транснациональными корпорациями – в частности, «Shell Oil Company». Наконец, остро стоят вопросы, касающиеся нарушений прав человека в Нигерии.

Поскольку федеральное правительство в Нигерии доминирует над штатами и местными органами власти, именно ему принадлежит исключительное право собственности на нефть и иные минеральные ресурсы. Конституция учредила специальный Федеральный счет (Federation Account), на который поступают все доходы, собираемые федеральным правительством. Кроме того, она предусматривает специальную процедуру, призванную поощрять штаты, на территории которых извлекаются сырьевые ресурсы: 13% доходов, получаемых государством от добычи полезных ископаемых, должны возвращаться в этот штат. Эта мера, называемая «принципом деривации», была придумана еще в 1960-е, однако в 1970-е, по мере роста нефтяных доходов, ее начали игнорировать. На деле это объяснялось несколькими причинами: а) централизующим влиянием военных режимов; б) политической слабостью меньшинств, проживающих в нефтяных регионах, по отношению к трем главным этническим группам; в) стремлением не допускать чрезмерного выделения нефтедобывающих территорий в ряду прочих субъектов федерации. Новейшие тенденции и события свидетельствуют, что борьба меньшинств из дельты Нигера за восстановление прежних доходов от нефти или даже за полный контроль над ресурсами едва ли увенчается успехом, так как она ставит под вопрос весь базис централизованного и распределительного федерализма Нигерии. Тем не менее все упомянутые обстоятельства уже породили новые сепаратистские движения, вооруженные банды и группировки мятежников, добивающиеся того, что они считают «справедливостью» в региональных отношениях.

Возвращаясь к вопросу о религиозных конфликтах в федерации, необходимо отметить, что их недавнему обострению послужила реанимация и последующее распространение исламского права на мусульманском севере. Три религии, типичные для нигерийского общества, отличаются территориально-этнической «привязкой»: ислам – это север (хауса-фулани), христианство – юг и юго-восток (ибо), традиционные африканские культы, перемежающиеся с другими религиями, – запад (йоруба). Кроме того, напомним, что существуют примерно 250 этнорелигиозно-лингвистических меньшинств, которые не подпадают под классификацию базовых групп большинства и поэтому институционально как бы «невидимы». Проблема межрелигиозного сосуществования, то обострявшаяся, то затухавшая, была неотъемлемым аспектом нигерийского федерализма с самого его принятия в постколониальную эпоху. Более того, она сопровождала формирование федерации и при англичанах – по крайней мере с 1946 года.

В последнее время напряженность в отношениях мусульман и христиан переросла в спорадическое насилие в свете предполагаемых нарушений прав христианского населения на мусульманском севере. В роли исламского штата, который оказался пионером в утверждении и распространении шариата, выступил штат Замфара. Всего же с 1999 года нормы шариата получили законодательное закрепление в десяти преимущественно мусульманских штатах северной части страны. Поляризация особенно заметна там, где друг на друга накладываются несколько разломов в различных сферах – этнической и религиозной, социально-экономической, политической.

Там, где происходит подобное, можно ожидать тех или иных проявлений враждебности местного населения к другим группам и сообществам. В 2000 году в штате Кадуна давняя антипатия между мусульманами и последователями иных конфессий переросла в масштабные беспорядки. Это произошло после того, как власти попытались ввести здесь нормы шариата, невзирая на лишь незначительное преобладание сторонников ислама. Такое же сопротивление вызвало и применение шариатских наказаний за уголовные преступления к тем жителям штата Замфара, которые не исповедуют ислам. В последние десятилетия, вне всякого сомнения, религия чрезвычайно политизировалась, став одним из фундаментальных факторов общественного раскола.

Конституция 1999 года посредством статьи 14 пыталась упорядочить культурно-идеологические различия, унаследованные федеративным государством от колониальных времен . За этой идеей, впервые обозначенной еще в Конституции 1979 года, стоит признание, что живое разнообразие нигерийского социума можно инкорпорировать в систему общенациональных ценностей, посредством которых успешно защищается и продвигается любая самобытная идентичность. В переводе на язык практики это означало синтез самобытности отдельных частей государства со стремлением к национальному единству. Первоначально объектом приложения этого принципа выступала не религия как таковая, а этническое и территориальное представительство в учреждениях федерального правительства. Действующая Конституция ставит целью «активное поощрение» национальной интеграции, а также федеративного характера страны, причем изначально это касалось недопущения дискриминации по критериям места проживания, происхождения, пола, социального статуса, этнической принадлежности и языка, в то время как размежевание мусульман и христиан оставалось в стороне. С 1999 года, однако, внимание к межконфессиональным противоречиям стало выходить на первый план, поскольку в целом ряде штатов нарастало недовольство тем, как распределяются государственные должности. К счастью, все это этнорелигиозное напряжение пока удается сдерживать на уровне субъектов федерации, блокируя его выход на федеральный уровень.

Принцип приверженности федеративной природе государства вобрал в себя практически все современные вызовы, проблемы и сложности Нигерии. Степень его соблюдения выступает безошибочным барометром эффективности давления, оказываемого на власти страны ее гражданским обществом. Поскольку его предназначение в том, чтобы обосновывать лояльность и «чувство принадлежности» к единому народу в национально, конфессионально и культурно разнообразном контексте, основной вопрос заключается в том, насколько эффективно нигерийские институты способны реагировать на сложность нигерийского общества. Разумеется, подобный принцип содержит в себе важное символическое послание, адресованное всему нигерийскому социуму, но взятый по отдельности, сам по себе, он никогда не сумеет удовлетворить запросы современного «плюралистического национализма» (plurinational demands). Так, принцип приверженности федерации не помешал мусульманским политикам-северянам на четыре десятилетия, с 1960-го по 1999 год, монополизировать президентское кресло; точно так же его не хватает и для того, чтобы предотвратить нынешние манипуляции, оборачивающиеся групповым контролем над ключевыми государственными учреждениями, включая силовые структуры, по всей стране.

Подводя итог нигерийскому экспериментированию с федеративной идеей, продолжающемуся более полувека, мы констатируем, что его величайшим достижением стало сохранение Нигерии как единого целого. Никакая иная форма национального единства, кроме федерации, в этой стране невозможна. Таков главный урок, извлеченный из завершившейся в 1970 году гражданской войны в Биафре. С тех пор нигерийская федерация прошла сложный путь, на котором преодолевались многочисленные внутренние угрозы. В настоящее время двумя наиболее насущными проблемами страны стали политизация религии и неэффективное распределение ресурсов, которые, впрочем, усугубляются и другими слабостями: повсеместной коррупцией, нарушением прав человека, социальной несправедливостью, избыточной централизацией, электоральными манипуляциями, сохраняющимся влиянием военных, непоследовательностью модернизации и хрупкостью демократической культуры. Все перечисленные недуги в значительной степени уравновешиваются прежде всего самим выживанием государства, установлением относительного внутреннего мира и согласия, расцветом гражданского общества, постепенным приобщением к федеральной либеральной демократии, возросшим престижем Нигерии на континенте. Тем не менее нигерийским политикам, создавшим в 1960 году саму Нигерию, еще только предстоит создать нацию нигерийцев.

Нигерия в сравнительной перспективе: успехи и неудачи

Разумеется, федеративный кейс Нигерии порожден уникальными обстоятельствами. Тем не менее ему присущи общие особенности, сближающие его с другими аналогичными экспериментами, идущими сейчас, в частности, в Эфиопии и Южной Африке. Поэтому сопоставление с Нигерией помогает выявить те огромные проблемы, с которыми сталкиваются политические элиты, пытающиеся учредить федерацию и руководить ею. Нигерийский опыт также способствует осознанию внутренней сложности политических культур, сопровождающих каждый случай федерализации. Рассмотрим некоторые из этих сравнительных перспектив.

Наиболее бесспорной общей чертой, сближающей Нигерию с другими федеральными или квазифедеральными системами Африки, выступает экономическая неразвитость страны. Потенциально являясь одним из самых богатых африканских государств, Нигерия по-прежнему не использует своих ресурсов в полном объеме, предпочитая нефтяную зависимость экономической диверсификации. Модернизация пока затронула ее в очень незначительной степени, и это влечет за собой вполне очевидные социальные последствия. Коррупция, бедность и колоссальные дисбалансы в распределении общественного богатства сковывают и тормозят социальное развитие, увековечивая неравенство, а также укрепляя в массах цинизм, скептицизм и общее ощущение безнадежности.

Такое положение дел в свою очередь отражается на межплеменных отношениях, усугубляя конфликты и соперничество между соседними сообществами. Другими словами, социально-экономические противоречия в нигерийском обществе могут накладываться на традиционные межплеменные размежевания, подогревая и поляризуя их. Здесь уместно вновь указать на сохраняющуюся во многих, а то и во всех африканских странах значимость различных форм племенного и кланового управления, поддерживаемых населением и сосуществующих с секулярной и светской властью. В качестве примера можно сослаться на Сомали, где соперничающие племенные вожди играют ключевую роль в нынешней гражданской войне. Та же древняя форма политической власти хорошо знакома как Эфиопии, так и Южной Африке.

Другой общей особенностью Нигерии, Эфиопии и Южной Африки выступает многонациональный состав их населения, позволяющий некоторым исследователям говорить об их «этническом федерализме». Но данный термин не всегда используют правильно; строго говоря, об этническом федерализме можно говорить только там, где племенная или национальная идентичность оказывается доминирующим организационным принципом всего государственного устройства. В полном объеме этот принцип был реализован только в Эфиопии, в Конституции которой постоянно упоминаются «нации, народности и народы». Кроме того, в отличие от нигерийской Конституции, Основной закон этой страны тесно увязывает племенные или национальные идентичности с конкретной территорией их проживания, создавая девять самостоятельных частей федерации, которые отражают «расселение, язык, самобытность соответствующих сообществ». В Нигерии же, следует напомнить, метод предотвращения межэтнических конфликтов был противоположным: там решили «перетасовать» 36 штатов таким образом, чтобы максимально воспрепятствовать доминированию в каждом из них какой-то одной этнической, племенной или религиозной группы.

Теперь остановимся на риторике либеральной демократии, используемой в африканских федерациях. Не вызывает сомнений, что и в Нигерии, и в Эфиопии, и в Южной Африке в последние десятилетия заметно расширилась и укрепилась электоральная демократия – но это только вершина огромного айсберга. Чтобы работать должным образом, либеральная демократия не должна ограничиваться выборами: присущие ей ценности, убеждения и установки должны прорасти в государственных и общественных структурах, порождая то, что раньше называли «либерально-демократической политической культурой». Процесс демократизации в африканских странах не удалось завершить даже за полвека, поскольку ему препятствуют мощные силы инерции и активное сопротивление не заинтересованных в нем общественных слоев. Сочетание авторитарного наследия, чрезмерной централизации, коррупции, бедности, необразованности и неэффективного распределения ресурсов душит любые усилия, направленные на полноценный запуск либеральной демократии. Действительно, в большей части из 54 африканских государств по-прежнему нет стимулов, заставляющих отказаться от коррупционных практик, которые смазывают колесики тщедушных и хрупких демократий, усиливают взаимную подозрительность среди общественных групп и постоянно убеждают граждан в том, что никакой социальной справедливость нет и быть не может.

Каким же образом можно оценить успехи и неудачи немногочисленных федеральных систем, действующих в Африке? Какие критерии нужно использовать? Прежде всего стоит избегать абсолютизации оценочных терминов, ибо она оборачивается тем, что отсутствие очевидного успеха автоматически объявляется столь же очевидным провалом. В жизни, однако, есть обширные градации успеха и неудачи: преуспевая в одних вещах, люди и общества терпят неудачи в других. Далее, достижения и провалы каждой федерации следует оценивать в перспективе первоочередных целей, которые она перед собой ставит. Так, в случае Нигерии, самой давней африканской федерации, само ее долголетие уже является выдающимся достижением. Несмотря на длительное господство военных режимов, эта федерация устояла и подтвердила свой потенциал в урегулировании конфликтов. Разумеется, Нигерию нельзя сравнивать со Швейцарией или Соединенными Штатами Америки, но в свете ее африканского наследия и конкретных целей федеративного строительства она выглядит вполне достойно.

Мы уже знаем, что ценности и практики западной либеральной демократии с большим трудом усваиваются африканскими странами, причем Эфиопия и Южно-Африканская Республика не являются здесь исключениями. Тем не менее обе страны добились значительных успехов в федерализме: первой из них с 1995 года, несмотря на внутреннюю нестабильность, удается функционировать в виде многонациональной федеративной республики, а вторая с помощью федералистского инструментария успешно преодолевает наследие апартеида, а также постколониальные племенные и националистические вызовы. Бесспорно, к федеральной практике в Эфиопии можно предъявлять вполне обоснованные претензии – причина тому в сильной авторитарной традиции, рецидивах марксистско-ленинского демократического централизма, а в также военном доминировании Народного фронта освобождения Тыграй, ныне управляющего Эфиопией посредством коалиции этнических партий, которые поддерживаются лишь меньшинством населения. Все сказанное означает, что либерально-демократическая политическая культура по-прежнему не сформировалась. Тем не менее и в Южной Африке, и в Эфиопии процесс демократизации, который потребует немало времени, во многом будет зависеть от того, удастся ли им сформировать чувство принадлежности к единой стране («быть южноафриканцем» или «быть эфиопом»), способное противостоять узко этнической идентификации. Пока же все три африканские федерации следуют модели, типичной для других государств Африки, не знакомых с федерализмом: безопасность режима, политическую стабильность, государственное единство они ставят выше гражданского общества, политического доверия, разделения властей, реального стимулирования многопартийной демократии, прав человека и верховенства закона.

Заключение: о пользе федерализма для Африки

Из 54 государств Африки лишь три считаются по-настоящему действующими федеративными системами: это Нигерия (1999), Эфиопия (1995) и Южная Африка (1996). Конституция Демократической Республики Конго, принятая в 1996 году, тоже содержит федералистские положения, но в настоящий момент это скорее фиксация устремления, нежели политическая реальность. Аналогичным образом и в раздираемом войной Сомали «международное сообщество» (в основном представляемое США) стало именовать признанное местное правительство «федеральным правительством», хотя в настоящее время это всего лишь фраза, за которой ничего не стоит. Если же рассуждать исторически, то для африканцев были характерны прежде всего межгосударственные федеративные союзы – в частности, ненадолго складывавшиеся в Восточной и Центральной Африке. В последнее время мы наблюдаем попытки реактивировать восточноафриканский интеграционный процесс, используя модель Европейского союза.

Послевоенная деколонизация стала временем борьбы за создание жизнеспособных национальных государств, которые объединяют различные этнические и племенные общины в пределах территориальных границ, завещанных отступающими колониальными державами. Нередко в качестве образцового государства-нации рассматривалась Франция, причем во французской концепции квазифедеративного союза, сплачивающего бывшие колонии Парижа, без труда распознавали инструмент, посредством которого имперская власть старается сохранить контроль над африканцами. Тем не менее в сопоставлении с первичными этническими и племенными идентичностями, считавшимися символом отсталости, в этой модели все же усматривали знамение современности. В подавляющем большинстве случаев новорожденные африканские государства исходили из того, что этничность нельзя закладывать в основание политических партий или государственных институтов. По этой причине в 1960–1970-е африканские страны в большинстве своем были озабочены совмещением государственного строительства с национальной интеграцией. И, поскольку главной задачей им виделась замена этнической идентичности национальной идентичностью, эти десятилетия характеризовались подъемом государственного национализма как новой формы политической нации.

Тем не менее первичные этнические и племенные идентичности сохранились, так что влияние этничности на общественную жизнь сильнó и сегодня. Этнический национализм оказался мощной политической силой на всем континенте, а в некоторых случаях его подъему в последнее время способствует обострившийся интерес к религиозной самобытности – в частности, мусульманской. Цементирование этнической идентичности хауса-фулани исламскими верованиями, наблюдаемое в некоторых штатах нигерийского севера – таких, как Замфара или Кадуна, – углубило и поляризовало все типы общественных размежеваний, включая этнические, религиозные, территориальные, социально-экономические. Но федеративные системы Нигерии, Эфиопии и Южной Африки, как мы убедились выше, уже предприняли ряд шагов, направленных на признание базовых универсалистских идентичностей своих граждан, и подтвердили такое признание в своих конституциях. При этом, если Эфиопия успешно экспериментировала с авторитарным федерализмом этнического типа, то ни в Нигерии, ни в Южно-Африканской Республике федерализм не имеет никакой этнической основы.

Насколько целесообразно в свете всего изложенного говорить об оформлении на континенте особой федералистской традиции? Достаточно ли доказательств, подтверждающих наличие самобытного африканского федерализма, который обособлен как от англо-американской, так и от континентально-европейской традиций? Живой опыт федерализма в Африке, кратко рассмотренный выше, позволяет предположить, что федеративные эксперименты на континенте продолжатся и в обозримой перспективе. Они будут способствовать поискам институциональных ответов на проблемы, обусловленные противоречивостью колониального наследия, неустойчивостью проектов постколониальной национальной государственности, сложной природой местного политического лидерства, конкретными комбинациями внутренних противоречий в каждом государстве. Федерализм в Африке и дальше будет развиваться на стыке культуры, развития и демократии, а мы станем свидетелями новых федеральных или квазифедеральных экспериментов, которые скорее всего все меньше будут напоминать копии североамериканских или европейских кейсов и все больше начнут отражать африканскую самобытность. Соответственно, их успехи и неудачи будут восприниматься и оцениваться в сопоставлении с африканскими, а не какими-то иными критериями.

Перевод с английского Андрея Захарова, доцента факультета истории, политологии и права РГГУ

[1] Перевод осуществлен по: Burgess M. Federalism in Africa: An Essay on the Impacts of Cultural Diversity, Development and Democracy. Montreal: Federal Idea: Quebec Think Tank on Federalism, 2012.

[2] См.: Franck T.M. (Ed.). Why Federations Fail: An Inquiry into the Requisites for Successful Federalism. New York: New York University Press, 1968.

[3] Малайзия, которая, в отличие от трех других интеграционных проектов, остается федерацией и сегодня, была включена в список «неудачников» из-за состоявшегося в 1965 году исключения из ее состава Сингапура. По мнению группы Франка, это свидетельствовало о частичном провале малазийского федеративного эксперимента. Дальнейшие события, однако, показали, что уход Сингапура не ослабил, а укрепил федеративный союз. – Примеч. перев.

[4] Текст статьи 14 Конституции гласит: «1. Федеративная Республика Нигерия является государством, основанным на принципах демократии и социальной справедливости. 2. Исходя из этого она декларирует: а) государственный суверенитет принадлежит всему нигерийскому народу, который, посредством настоящей Конституции, наделяет правительство властью и полномочиями; б) безопасность и благосостояние народа должны быть главными целями правительства; в) участие народа в управлении государством должно обеспечиваться в соответствии с принципами настоящей Конституции. 3. Состав федерального правительства или его органов, а также осуществление его политики должны отражать федеративную природу Нигерии и ее стремление к национальному единству, а общегосударственная лояльность граждан должна обеспечиваться тем, что ни в правительстве, ни в его органах не допускается преобладание выходцев из отдельных территорий, этнических или прочих групп. 4. Состав правительства штата или муниципального органа, а также осуществление их политики должны обеспечиваться признанием разнообразия населения, проживающего на управляемой ими территории, а также обеспечением лояльности к федерации со стороны всех живущих в ней народов» (www.nigeria-law.org/ConstitutionOfTheFederalRepublicOfNigeria.htm#Chapter_2). – Примеч. перев.

Формы государственного устройства и политического управления

Формы государственного устройства и политического управления

Государство представляет собой особую форму организации политической власти и управления, которые имеют определенное устройство. Организацию, устройство и реализацию государственной власти отражает понятие «форма государства».

Форма государства включает три элемента: форму государственного устройства; форму правления; политический режим.

Форма государственного устройства – это национально-территориальная организация государства и взаимоотношения центральных, региональных органов. Основными формами государственного устройства является конфедерация, унитарное государство, федерация. (Простые и сложные. Простые – унитарное государство, сложные – федерация, автономия, конфедерация, содружество).

Для унитарных государств характерна высокая степень централизации политической власти. Они подразделяются лишь на административно-территориальные единицы (области, департаменты, провинции, воеводства и т. д.), которые не обладают юридической самостоятельностью. Большинство стран мира – унитарные государства (Франция, Швеция, Дания, Турция, Эстония, Республика Беларусь и многие другие). В рамках унитарных государств возможна национальная автономия (Испания, Великобритания и др.). Республика Беларусь – унитарное демократическое социальное правовое государство. Республика Беларусь обладает верховенством и полнотой власти на своей территории, самостоятельно осуществляет внутреннюю и внешнюю политику.

Федеративная форма государственного устройства, в отличие от унитарной, не представляет собой единого целого. В нее входит несколько государственных образований, юридически обладающих определенной политической самостоятельностью, образующих одно союзное государство. Существует союзная Конституция, но субъекты федерации могут иметь свои собственные конституции. Для федеративного государства характерно двойное гражданство. Члены федерации не обладают правом одностороннего выхода из союзного государства.

Конфедерация встречается редко, и как правило, либо предшествует образованию федерации (США, Швейцария), либо распадается (Сенегамбия). При конфедерации государства-участники полностью сохраняют свою независимость, имеют свои органы власти, конституцию. Объединенные органы власти существуют лишь для координации совместных действий. При этом входящие в конфедерацию государства могут иметь единое экономическое пространство, единое гражданство, единую валюту, единую таможню (страны Европейского Экономического Сообщества).

Автономия – широкое внутреннее самоуправление политико-национального образования в рамках единого государства. Оно, как правило, образуется в местах компактного заселения народностями, имеющими свои особенности языка, быта и экономической жизни.

Существуют содружества, состоящие из независимых государств, имеющих тесные контакты в различных сферах общественной жизни (Британское Содружество наций, Содружество Независимых Государств).

Под формой правления понимается организация верховной государственной власти, которая определяет структуру высших государственных органов и принципы их взаимодействия. Различают две основные формы правления: монархия и республика. Форма правления складывается исторически. В странах, где буржуазные революции победили быстро, установилась республиканская форма правления (Франция, США). В странах, где буржуазия шла на компромисс с феодалами, сохранялась монархическая форма правления (Великобритания, Нидерланды, Япония и др.).

Монархия характеризуется тем, что глава государства занимает свой пост, как правило, по наследству, и его власть не зависит от избирателей. Монархия подразделяется на абсолютную и конституционную.

а)_Абсолютная монархия характеризуется всевластием главы государства. В настоящее время в развитых странах она не встречается, лишь в развивающихся (Катар, Оман, Саудовская Аравия, Объединенные Арабские Эмираты и др.).

б) Конституционная монархия характеризуется ограничением полномочий главы государства. В зависимости от степени такого ограничения различают дуалистическую (двойственную) и парламентскую монархию.

В дуалистической монархии полномочия монарха ограничены в основном в сфере законодательства и достаточно широки в сфере исполнительной власти (Марокко, Кувейт, Иордания).

В парламентской монархии (Англия, Нидерланды, Бельгия, Швеция, Япония и др.) власть монарха фактически не распространяется на сферу законодательства и значительно ограничена в сфере управления. Функции монарха чисто представительские. Любой его акт требует контрассигнации (подписи) главы правительства или соответствующего министра. Подписавшийся премьер-министр или министр отрасли несет ответственность за подписанный акт.

Республиканская форма правления отличается от монархической тем, что глава государства является выборным и сменяемым, и его власть зависит от избирателей. Существует две разновидности республиканской формы правления: президентская и парламентская.

Президентская и парламентская республики отличаются в свою очередь между собой способом избрания президента как главы государства. Различие состоит в избрании президента внепарламентским путем (президентская республика) и парламентским путем (парламентская республика). Только в первом случае президент избирается всеобщим прямым голосованием (Франция, Австрия), либо посредством косвенных выборов (в США), во втором случае – парламентом (Италия, Германия). Встречаются выборы президента посредством референдума (Сирия, Египет).

Президент Республики Беларусь избирается непосредственно народом страны на основе всеобщего, равного и прямого избирательного права при тайном голосовании.

Президентская республика характеризуется значительной ролью президента в системе государственных органов. Отличительный признак этой системы состоит в том, что президент одновременно является главой государства и главой правительства. Он руководит внутренней и внешней политикой и является верховным главнокомандующим вооруженных сил. Он сам назначает членов кабинета министров, которые ответственны перед ним, а не перед парламентом.

В президентской республике существует четкое разделение законодательной и исполнительной ветвей власти, их значительная самостоятельность. Парламент не может вынести правительству вотум недоверия, президент не вправе распустить парламент. Парламент может ограничить действие президента с помощью законов и через утверждение бюджета. Президент обладает правом отлагательного вето на решения парламента.

В странах Латинской Америки часто встречаются «суперпрезидентские республики». «Суперпрезидентская» форма правления – это практически независимая, слабо контролируемая законодательными и судебными органами сильная президентская власть.

Отличительной чертой парламентской республики является образование правительства на парламентской основе и его формальная ответственность перед парламентом. Хотя премьер-министр официально не является главой государства, реально он – первое лицо в государстве. Деятельность президента почти выведена из сферы его влияния. Все действия президент осуществляет только по согласованию с главой правительства, который подотчетен не ему, а парламенту. Роль президента ограничивается представительскими функциями и напоминает роль монарха в конституционной монархии.

В современном мире подавляющее большинство демократических государств является парламентскими республиками. К ним относятся: Германия, Италия, Индия, Турция, Израиль, Швейцария и другие.

Смешанная форма правления сочетает в себе признаки президентской и парламентской республик. К ней относятся Австрия, Польша, Франция, Ирландия и др. При этой форме правления сильная президентская власть сочетается с эффективным контролем парламента за деятельностью правительства. Правительство подотчетно перед президентом и перед парламентом.

Формы государства различаются по политическому режиму. Под политическим режимом понимается совокупность приемов и методов, с помощью которых экономически господствующий класс определяет свое политическое господство. В отличие от формы правления, политический режим является более гибким. При разных формах правления политический режим может быть одинаковым. Политические режимы подразделяются на тоталитарные, авторитарные и демократические.

почему Россия не вернется к модели унитарного государства :: Мнение :: РБК

Понимая драматизм происходящего, Ленин попытался переформатировать государство в его прежних границах, но на совершенно иных основах. Его главным ноу-хау стала не «конфедерализация» страны, а попытка выйти за ее этническую определенность, рождавшую центробежные тенденции. Созданный в эти дни 97 лет назад СССР был намеренно лишен этнической составляющей в своем названии. Подчинение подданных государю было заменено их присягой идее, а элемент унитарности был имплементирован через структуры партии (не случайно периферийные республики получили «свои» компартии, а российский «центр» был лишен этой привилегии). Именно идеология, которая, в отличие от ранее претендовавшего на эту роль православия, была универсальной и вненациональной, и сплотила распавшуюся империю еще на семь десятилетий. Каким бы революционером ни считали сегодня Ленина, здесь он показал себя как великий государственный деятель, ведь ни одному другому политику ХХ века не удалось удержать подобную империю от распада.

Советское и русское

Читайте на РБК Pro

Именно события 1917–1918 годов, а не 1989–1991 годов поставили точку в истории Российской империи. Возникшее на ее месте Советское государство оказалось совершенно новой структурой. Известна аналогия Андрея Амальрика: «Марксистская доктрина задержала распад Российской империи — третьего Рима, — но не в силах отвратить его, как принятие христианства отсрочило гибель Римской империи, но не спасло ее от неизбежного конца». Впрочем, она довольно условна, потому что в советской империи пытались не столько заново обосновать доминирование титульной нации, сколько создать новую квазинацию под названием «советский народ». Советский Союз объединяла не общая история его народов, а их единая обращенность в будущее, именно поэтому даже победа в Великой Отечественной войне, 75-летие которой должно стать «главным событием 2020 года», не отмечалась широко вплоть до середины 1960-х.

Распад Советского Союза в 1991 году стал следствием исчерпания позитивного заряда коммунистической идеологии и возрождения того самого патриотизма, который у каждого народа, разумеется, свой. Этот распад не был распадом Российского государства, которого не существовало к тому времени уже около семи десятилетий. Он скорее положил конец созданной на его месте идеологической державе и вернул Россию в доимперские границы, в целом соответствующие временам Соборного уложения 1649 года. Конечно, можно соглашаться или спорить с тезисом Путина, что границы новой России были проведены условно, но никаких практических выводов из того или иного ответа на этот вопрос не следует. Новое государство определило себя как Россия и уже по одной этой причине не должно искать элементов этнической идентичности с соседними народами. Вполне вероятно, что в конце 1980-х годов руководители СССР могли бы предложить новый идеологический конструкт, который продлил его жизнь, но эту роль уже не могли исполнить ни этническая принадлежность, ни общие исторические корни. Стоит напомнить, что объединение России с территориями, когда-то составлявшими Древнюю Русь, Украиной и Белоруссией, происходило в XVII–XVIII веках в контексте освобождения этих территорий из-под власти иных и относительно чуждых государственных образований. В наше время, когда и Украина, и Белоруссия являются суверенными государствами, рассуждения о «русском мире» теряют всякую политическую привлекательность.

Федерация проблем

Сегодня, на наш взгляд, перед Россией стоит гораздо более важный вызов, чем объединение с Белоруссией или обустройство Донбасса. Внутреннее устройство страны остается крайне неопределенным, и стоило бы заниматься именно им, а не делами у соседей. В отличие от Советского Союза, который не имел этнической или национальной определенности, но состоял из 15 национальных республик в качестве равноправных членов, Российская Федерация имеет национальное определение, но состоит как из территориальных, подразумеваемо «русских», областей, так и из двух с лишним десятков национальных образований. Это явным образом противоречит духу «унитаризма», формировавшемуся на протяжении более чем 400 лет расширения Московского государства и его превращения в Российскую империю. Унитарное государство с национальными республиками — нонсенс. Сложности, которые близкие к ним по структуре страны переживают сегодня, прослеживаются на примерах Испании или Великобритании, чьи центральные правительства испытывают большие трудности в управлении национально-этническими автономиями, такими как Страна Басков и Каталония или Шотландия и Северная Ирландия.

Ленин не придумал нынешние национальные республики — они отражают сложную структуру государства, которое при Петре I могло управляться как унитарное, но сегодня не может. Вернуться к мифическому «тысячелетнему канону», уходя от федерации (которую следовало бы всемерно модернизировать) в сторону унитарного государства, уже не получится. Собственно, в выборе исторической формы, в которой будет существовать Россия в XXI веке, и состоит спор, который рано или поздно определит судьбу страны.

конституционного права | Britannica

Сущность конституционного права

В самом широком смысле конституция — это свод правил, регулирующих дела организованной группы. Парламент, церковное собрание, общественный клуб или профсоюз могут действовать в соответствии с условиями официального письменного документа, обозначенного как конституция. Не все правила организации включены в конституцию; также существует множество других правил (например, подзаконные акты и обычаи). По определению правила, изложенные в конституции, считаются базовыми в том смысле, что до тех пор, пока они не будут изменены в соответствии с соответствующей процедурой, все другие правила должны им соответствовать.Таким образом, председательствующее должностное лицо организации может быть обязано объявить предложение вне очереди, если оно противоречит положению конституции. В концепции конституции неявно заложена идея «высшего закона», который имеет приоритет над всеми другими законами.

Каждое политическое сообщество и, следовательно, каждый штат имеет конституцию, по крайней мере в той мере, в какой оно управляет своими важными институтами в соответствии с некоторыми фундаментальными правилами. Согласно этой концепции термина, единственная возможная альтернатива конституции — это состояние анархии.Тем не менее форма конституции может значительно варьироваться. Конституции могут быть письменными или неписаными, кодифицированными или некодифицированными, сложными или простыми, и они могут предусматривать совершенно разные модели управления. В конституционной монархии, например, власть суверена ограничена конституцией, тогда как в абсолютной монархии суверен имеет неограниченные полномочия.

Джованни Богнетти Дэвид Феллман Мэтью Ф. Шугарт

Конституция политического сообщества формулирует принципы, определяющие институты, на которые возложена задача управления, а также их соответствующие полномочия.В абсолютных монархиях, как в древних королевствах Восточной Азии, Римской империи и Франции между 16 и 18 веками, все суверенные полномочия были сосредоточены в одном лице, короле или императоре, который осуществлял их напрямую или через подчиненные органы, которые действовали. согласно его инструкциям. В древних республиках, таких как Афины и Рим, конституция, как и конституции большинства современных государств, предусматривала распределение полномочий между отдельными учреждениями. Но независимо от того, концентрирует ли она эти полномочия или распределяет их, конституция всегда содержит по крайней мере правила, определяющие структуру и деятельность правительства, которое управляет сообществом.

Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту. Подпишитесь сейчас

Конституция может делать больше, чем определять органы власти, наделенные властными полномочиями. Он также может разграничить эти полномочия, чтобы обезопасить от них определенные основные права лиц или групп. Идея о том, что должны быть ограничения на полномочия, которые может осуществлять государство, глубоко укоренилась в западной политической философии. Задолго до прихода христианства греческие философы считали, что для того, чтобы быть справедливым, позитивный закон — закон, фактически применяемый в обществе, — должен отражать принципы высшего идеального закона, известного как естественный закон.Подобные концепции пропагандировались в Риме Цицероном (106–43 гг. До н. Э.) И стоиками ( см. стоицизм). Позднее отцы церкви и богословы схоластики считали, что позитивный закон обязателен только в том случае, если он не противоречит предписаниям божественного закона. Эти абстрактные соображения до некоторой степени были приняты в фундаментальных правилах позитивных правовых систем. Например, в средние века в Европе власть политических правителей не распространялась на религиозные вопросы, которые строго относились к юрисдикции церкви.Их полномочия также были ограничены правами, предоставленными по крайней мере некоторым классам подданных. Споры по поводу объема таких прав нередки и иногда разрешаются посредством торжественных юридических «пактов» между претендентами, таких как Великая хартия вольностей (1215 г.). Даже «абсолютные» монархи Европы не всегда обладали подлинной абсолютной властью. Например, король Франции в 17 или 18 веке не мог сам изменить основные законы королевства или ликвидировать Римско-католическую церковь.

На этом фоне существующих правовых ограничений полномочий правительства решающий поворот в истории западного конституционного права произошел, когда политические философы разработали теорию естественного права, основанную на «неотъемлемых правах» личности. Английский философ Джон Локк (1632–1704) был одним из первых защитников этого учения. Другие последовали за Локком, и в 18 веке сформулированный ими взгляд стал знаменем Просвещения. Эти мыслители утверждали, что каждый человек наделен определенными правами, в том числе правом поклоняться Богу согласно своей совести, публично выражать свое мнение, приобретать собственность и владеть ею, а также быть защищенным от наказания на основании законов обратной силы и несправедливости. уголовные процедуры, которые правительства не могут «забрать», потому что они изначально созданы не правительствами.Они также предположили, что правительства должны быть организованы таким образом, чтобы обеспечивать эффективную защиту прав личности. Таким образом, считалось, что в качестве минимальной предпосылки функции правительства должны быть разделены на законодательные, исполнительные и судебные; исполнительные действия должны соответствовать правилам, установленным законодательным органом; и средства правовой защиты, применяемые независимой судебной властью, должны быть доступны против незаконных действий исполнительной власти.

Доктрина естественных прав была мощным фактором изменения конституций западных стран в 17, 18 и 19 веках.Ранней стадией этого процесса было создание английского билля о правах (1689 г.), продукта Великой революции в Англии. Все эти принципы, касающиеся разделения правительственных функций и соответствующих отношений, были включены в конституционное право Англии и других западных стран. Англия также вскоре изменила некоторые из своих законов, чтобы придать более адекватную юридическую силу недавно провозглашенным свободам личности.

В Соединенных Штатах доктрина естественных прав была еще более успешной.Когда американские колонии стали независимыми государствами (1776 г.), они столкнулись с проблемой создания новой политической организации. Они воспользовались возможностью изложить в юридических документах, которые могут быть изменены только с помощью специальной процедуры, основные принципы распределения государственных функций между отдельными государственными агентствами и защиты прав личности, как того требует доктрина естественных прав. Федеральная конституция, разработанная в 1787 году на Конституционном собрании в Филадельфии, чтобы заменить недействующие статьи Конфедерации, и последующий Билль о правах (ратифицированный в 1791 году) сделали то же самое на национальном уровне.Официально предоставив с помощью этих средств более высокий статус правилам, определяющим организацию правительства и ограничивающим его законодательную и исполнительную власть, конституционализм США продемонстрировал сущностную природу всех конституционных законов: тот факт, что он является «основным» по отношению ко всем другим законам. правовой системы. Эта особенность позволила установить институциональный контроль за соответствием законодательства группе правил, которые в рамках системы считались наиболее важными.

Американская идея о том, что основные правила, регулирующие деятельность правительства, должны быть изложены в упорядоченном, всеобъемлющем документе, быстро стала популярной. С конца 18 века множество стран Европы и других регионов последовали примеру Соединенных Штатов; сегодня почти все штаты имеют конституционные документы, описывающие основные органы государства, способы их работы и, как правило, права, которые они должны уважать, и даже иногда цели, которые они должны преследовать.Однако не каждая конституция была вдохновлена ​​индивидуалистическими идеалами, которые пронизывают современное западное конституционное право. Конституции бывшего Советского Союза и других коммунистических стран подчиняли индивидуальные свободы цели построения бесклассового общества. Однако, несмотря на большие различия между современными конституциями, они похожи по крайней мере в одном отношении: они призваны выражать суть конституционного права, регулирующего их соответствующие страны.

Джованни Богнетти Мэтью Ф. Шугарт

3.9: Федеральное, конфедеративное и унитарное правительство

Рисунок 3.9.1: Политологи выделили три типа правительств.

Когда правительства формируются на больших географических территориях или нациях, часто возникает необходимость также создавать более мелкие региональные правительства (государства). Политологи определили три основных типа национальных правительств, оценив объем власти и полномочий, предоставленных центральным (национальным) правительствам и региональным правительствам (штатам / провинциям).Их можно классифицировать по форме унитарных правительств, федераций и конфедераций. Каждый из этих типов правительств можно найти сегодня в мире, и каждый из них является потенциально успешным средством структурирования государства. Их разделяет роль центрального правительства.

Унитарное государство

В унитарной системе правления центральное правительство имеет большую часть власти. Унитарное государство по-прежнему имеет местные и региональные правительственные учреждения, но они находятся под прямым контролем или властью центрального правительства.Соединенное Королевство — один из примеров унитарной нации. Парламент обладает руководящей властью в Великобритании, наделяя и отстраняя ее от местных органов власти, когда он считает нужным. Франция также является унитарным правительством. Национальное правительство управляет различными провинциями или департаментами. Эти местные органы выполняют указания центрального правительства, но никогда не действуют независимо.

Федерализм отмечен разделением власти между центральным правительством и органами власти штата, провинции или местного уровня.Соединенные Штаты — один из примеров федеративной республики. Конституция США предоставляет определенные полномочия национальному правительству, сохраняя при этом другие полномочия за штатами. Например, федеральное правительство может заключать договоры с другими странами, в то время как власти штата и местные власти не могут. Правительства штатов имеют право устанавливать и обеспечивать соблюдение законов о дорожном движении, в то время как федеральное правительство не имеет такой возможности. Соединенные Штаты, Канада и Германия — лишь некоторые примеры современных федералистских систем.

Конфедерация имеет слабую центральную власть, которая получает все свои полномочия от правительства штата или провинции. Государства конфедерации сохраняют все полномочия независимой нации, такие как право содержать военную силу, печатать деньги и заключать договоры с другими национальными державами. Соединенные Штаты начали свою государственную принадлежность как конфедеративное государство в соответствии со Статьями Конфедерации. Однако центральное правительство было слишком слабым, чтобы поддерживать растущую страну. Поэтому отцы-основатели перешли на федеративную систему при разработке Конституции.Современный пример конфедерации — Содружество Независимых Государств, в которое входят несколько стран, ранее входивших в состав Советского Союза. Эти нации сформировали непрочное партнерство, чтобы позволить им сформировать более сильную национальную организацию, чем может поддерживать каждое отдельное государство.

Сравнение типов правительства

Достаточно взглянуть на преимущества и недостатки каждой системы, чтобы увидеть самые большие различия между ними. В унитарной системе законы и политика во всем штате обычно являются общими, законы легче принимать, поскольку они должны быть одобрены только центральным правительством, а законы редко противоречат друг другу, поскольку эти законы принимает только один орган.У этого типа правительства есть недостатки. Центральное правительство может потерять связь или контроль над отдаленной провинцией, или слишком большая власть в центральной власти может привести к тирании (правительственное злоупотребление своей властью). В федеральной системе отдельным штатам предоставляется определенная степень автономии при сохранении сильной центральной власти, и вероятность тирании очень низка. Федеральные системы по-прежнему участвуют в борьбе за власть, подобной той, что наблюдалась во время Гражданской войны в США.Правительства Конфедерации сосредоточены на правах штатов и потребностях людей в каждом штате. Правительство, как правило, больше контактирует со своими гражданами, а тирания встречается гораздо реже. К сожалению, конфедерации часто распадаются из-за внутренней борьбы за власть и отсутствия ресурсов сильного централизованного правительства.

СРАВНЕНИЕ СИСТЕМ НАЦИОНАЛЬНЫХ, ГОСУДАРСТВЕННЫХ, ГОСУДАРСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ

Система	Уровень централизации	Прочность	Слабость
Унитарный (e.г., Китай, Франция, Япония, Великобритания)	Высокая	Устанавливает единую политику, которая направляет всю страну	Без учета местных различий
Федеральный (например, США, Германия, Австралия, Канада	Средний	Наделяет органы местного самоуправления большей властью	В некоторых вопросах жертвует национальным единообразием
Конфедерация (e.г., Конфедеративные Штаты Америки, Бельгия)	Низкая	Предоставляет местным / региональным органам власти почти полный контроль	Не устанавливает значимой единой национальной политики

Рисунок 3.9.2: Схема взаимоотношений между государством и государством Рисунок 3.9.3

Вопросы для изучения / обсуждения

1.Опишите характеристики, преимущества и недостатки каждой из следующих форм правления.

ОСНОВНЫЕ ВИДЫ УПРАВЛЕНИЯ ПО РАСПРЕДЕЛЕНИЮ ВЛАСТИ
	Характеристики	Преимущества	Недостатки
УНИТАРНЫЙ
ФЕДЕРАЛЬНЫЙ
КОНФЕДЕРАЦИЯ

2.Какие две основные формы демократической республики описаны в тексте? Чем они похожи? Насколько они разные?

ФОРМЫ ДЕМОКРАТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК
ФОРМЫ ПРАВИТЕЛЬСТВА	ХАРАКТЕРИСТИКИ	ПОДОБИЯ / РАЗЛИЧИЯ

---

Пример использования

Организация Объединенных Наций — международная организация, основанная после Второй мировой войны в 1945 году 51 страной, приверженной поддержанию международного мира и безопасности, развитию дружественных отношений между странами и содействию социальному прогрессу, повышению уровня жизни и правам человека.

Благодаря своему уникальному международному характеру и полномочиям, предоставленным ее основополагающим Уставом, организация может принимать меры по широкому кругу вопросов и обеспечивать форум для своих 193 государств-членов, чтобы выразить свои взгляды через Генеральную Ассамблею, Совет Безопасности, Экономический и Социальный Совет и другие органы и комитеты

3. Как бы вы описали распределение власти в этой организации (унитарная, федеральная или конфедерация)? Поясните свой ответ.

---

 Источники:
 

 «Демократическая президентская республика."
 

 ru.Wikipedia.org/wiki/Democratic%20presidential%20republic Wikipedia CC BY-SA 3.0.
 

 "Введение в социологию / политику".
 

 en.wikibooks.org/wiki/Introduction_to_Sociology/Politics#Types_of_Governments Wikibooks CC BY-SA 3.0.
 

 «теократия».
 

 en.wiktionary.org/wiki/theocracy Викисловарь CC BY-SA 3.0
 

 «олигархия».
 

 en.wiktionary.org/wiki/oligarchy Викисловарь CC BY-SA 3.0.
 

 Источник: Безграничный.«Политическая система США». Безграничная социология. Boundless 2 июля 2014 г. Получено 23 декабря 2014 г. из
https://www.boundless.com/sociology/textbooks/boundless-sociology-textbook/government-15/the-u-s-political-system-116/the-
у-с-политическая-система-644-331 /
 

 Источник: Безграничный. «Типы состояний». Безграничная социология. Безграничный. 14 ноября 2014 г. Получено 23 декабря 2014 г. из
https://www.boundless.com/sociology/textbooks/boundless-sociology-textbook/government-15/types-of-states-114/types-of-
состояния-630-5275 /
 

Противопоставление унитарных и федеральных систем на JSTOR

Абстрактный

Современная эпоха этатизма в лучшем случае делит государства на унитарные или федеративные государства.Тем самым он затмил три модели происхождения и развития государственного устройства: иерархическую, органическую и заветную, при этом первые две ведут к унитарным государствам, а третья — к федеративным. Все три модели порождают институты, опираются на политическую культуру и приводят к политическому поведению, характерному, а иногда даже уникальному для каждой из них. В этой статье исследуются некоторые институциональные, культурные и поведенческие последствия каждой из трех моделей и сравниваются их. /// A l’ère de l’étatisme, ranger les Etats en deux category Contraes — Etats unitaires et Etats fédéraux — est pratique courante.Или, cette pratique, чтобы эффективно использовать модели трёх базовых моделей, руководствуясь эволюцией правительственных систем в различных направлениях: иерархическая модель, органическая модель и контрактная модель. L’article compare ces trois modèles et décrit les conséquences de l’adoption de chacun d’entre eux.

Информация о журнале

Международный обзор политической науки (IPSR) — это ежеквартальный журнал Международной ассоциации политических наук (IPSA).Он стремится публиковать материалы, которые вносят значительный вклад в международную политологию. Он направлен на удовлетворение потребностей политологов всего мира, заинтересованных в изучении политических явлений в современном контексте растущей международной взаимозависимости и глобальных изменений. IPSR отражает цели и интеллектуальные традиции своего родительского органа, IPSA: способствовать созданию и распространению строгих политических исследований, свободных от субдисциплинарных или иных ортодоксальных взглядов.

Информация об издателе

SAGE Publications — академическое и профессиональное издательство. Мы издаем книги, журналы и программное обеспечение под SAGE, Corwin. Press, Paul Chapman Publishing, Pine Forge Press, SAGE Reference, SAGE Science и Scolari (веб-сайты США и Европы) отпечатки.

Права и использование

Этот предмет является частью коллекции JSTOR.
Условия использования см. В наших Положениях и условиях
Международное политологическое обозрение / Международное обозрение политической науки
Запросить разрешения

Разница между унитарным правительством и федеральным правительством

Одно из основных различий между типами правительства — это унитарная и федеральная системы.Обе системы могут относиться к демократическим или монархическим правительствам, но по сути они различны. Как следует из названия, унитарное правительство влечет за собой централизацию власти в руках центрального правительства, которое не делегирует задачи и обязанности другим членам государства. И наоборот, в федеральной системе регионы и провинции пользуются большей автономией. В современном мире мы видим различные примеры работы обеих систем и обеспечения стабильности и процветания. Например, Соединенные Штаты и Швейцария являются двумя примерами эффективности федеральной системы (в то время как в Судане и Пакистане такая система не так эффективна), тогда как в Италии и Норвегии существуют успешные унитарные правительства.На сегодняшний день большинство правительств являются унитарными, тогда как в настоящее время существует 27 федеральных систем.

Что такое унитарное правительство?

Унитарное правительство может быть одновременно демократией и монархией. В обоих случаях власть сосредоточена в руках центрального правительства, в то время как провинции и регионы не пользуются большой автономией. В основе любого унитарного правительства лежит идея единства. Если власть находится в руках немногих (даже если эти немногие избираются населением), легче создать целостные и равные законы и нормы, применимые ко всем гражданам (во всех частях страны) без дискриминации.

Некоторые считают, что граждане не имеют большого права голоса в унитарных системах, но это не всегда так. В унитарных демократиях, таких как Италия, Южная Корея, Португалия, Франция и Финляндия, граждане имеют право выражать свое мнение, а правительство избирается народом. Даже в таких монархических системах, как Испания, Швеция и Дания, интересы населения всегда высоко ценятся. Свобода слова и свобода передвижения всегда (или должны соблюдаться) в таких странах, и граждане имеют возможность протестовать против своего правительства, если они того пожелают.Но в то же время унитарному правительству легче превратиться в авторитарный режим или диктатуру, а правители имеют возможность создавать и отменять правила и законы гораздо быстрее, чем в федеральной системе.

Что такое федеральное правительство?

В федеральной системе регионы и провинции пользуются большей автономией. Самая большая федерация в мире — США. В этом случае 50 штатов пользуются автономией и даже имеют разные законы и постановления по ряду вопросов.Но в то же время они остаются связанными и подчиняются решениям центрального правительства. В федеральной системе провинции и регионы имеют возможность создавать законы и постановления, которые лучше отражают потребности и уникальность конкретных областей.

Тем не менее, некоторые полномочия всегда остаются в руках центрального правительства, в том числе:

• Международная дипломатия;
• Министерство иностранных дел:

• Решение о начале или прекращении войны;
• Национальная безопасность;
• Налоги;
• Государственный бюджет; и
• Иммиграционная политика.

Связь между местными властями и центральным правительством обычно очень сильна, хотя не все федеральные системы работают одинаково. Из 27 существующих сегодня федераций большинство составляют республики и демократии (например, США, Швейцария, Индия, Бразилия и т. Д.), Но есть также некоторые монархии, такие как Канада, Бельгия и Австралия.

Сходства между унитарным и федеральным правительством

Хотя унитарное и федеральное правительство очень разные и основаны на противоположных принципах, мы можем выделить несколько общих аспектов между двумя системами:

1) Унитарное и федеральное правительство может быть как монархией, так и демократией.Хотя унитарная система больше подходит для монархии (власть сосредоточена в руках правящей семьи), большинство современных монархий (например, Великобритания, Австралия, Канада и т. Д.) Используют федеративную систему;

2) В обоих случаях центральное правительство сохраняет контроль над ключевыми вопросами. Фактически даже в федерациях центральное правительство отвечает за международные отношения и дипломатию, налоги, распределение бюджета и национальную безопасность; и

3) Обе системы могут способствовать стабильности и процветанию.Унитарное правительство делает это, продвигая равенство и сплоченность по всей стране, в то время как федеральное правительство делает это, продвигая конкретные правила, которые лучше отражают местные потребности и больше подходят для групп меньшинств.

Разница между унитарным правительством и федеральным правительством

Дебаты об унитарном и федеральном правительстве изучались учеными и академиками и были переосмыслены Арендом Лейпхарт, которая в основном сосредоточилась на демократических системах и проанализировала разницу между Вестминстерской демократией и демократией консенсуса.

Первый термин относится к мажоритарной модели, представленной британскими парламентскими и правительственными учреждениями. Эта система основана на концентрации исполнительной власти в руках одной партии, доминировании в кабинете министров, мажоритарной и непропорциональной системе выборов, унитарном и централизованном правительстве, гибкости конституции и контроле государства над центральным банком.

И наоборот, второй термин относится к другой модели демократии, характеризующейся разделением исполнительной власти в широких коалициях, многопартийной системой, пропорциональным представительством, федеральным и децентрализованным правительством, жесткостью конституции и независимым центральным банком.И это, следовательно, более приспособлено к разнородным обществам. Другими словами, Лейпхарт проанализировал разницу между унитарной и федеральной демократиями. Если мы расширим рамки сравнения, мы сможем выявить больше различий между ними:

1) Эффективность унитарного правительства и федерального правительства: некоторые считают, что унитарная и сплоченная страна более эффективна и что централизованное правительство способно принимать решения и более эффективно применять законы и постановления.В то же время другие утверждают, что децентрализованная система может более адекватно реагировать на потребности всех граждан. Действительно, в унитарных системах процесс принятия решений происходит быстрее и (часто) более плавно, но в то же время может быть меньше прозрачности. Унитарные правительства не имеют дублирования (в отличие от федеральных систем) и сводят бюрократические и административные процессы к минимуму. И наоборот, федеральным системам, как правило, требуется больше времени для принятия решений, принятия или отклонения новых законов и осуществления политических и социальных изменений;

2) Участие Unitary vs.Федеральное правительство : в унитарной демократии (а также в некоторых современных монархиях) граждане имеют возможность избирать своих представителей, а участие населения разрешается и поощряется самим правительством. Тем не менее, федеральные системы допускают более широкое участие населения. Например, в большинстве союзных республик граждане могут избирать своих представителей на местном уровне и уровне штата, но также могут участвовать в выборах президента или главы государства;

3) «Участие в экономике» унитарного и федерального правительства : степень участия государства в экономике варьируется от страны к стране.В некоторых случаях федеральные системы допускают большую автономию даже в экономической сфере, в то время как в других случаях центральное правительство использует свои местные дочерние компании, чтобы внимательно следить за частным бизнесом. В целом частное предпринимательство в унитарных государствах, как правило, является более сложной задачей.

Унитарное против федерального правительства: сравнительная таблица

Основываясь на различиях, описанных в предыдущем разделе, мы можем выделить несколько других аспектов, которые различают федеральное и унитарное правительства.

Резюме унитарного и федерального правительства

Федеральное и унитарное правительства — два наиболее распространенных способа организации страны. В то время как в унитарной системе власть сосредоточена в руках центрального правительства, в федеральной системе власть и полномочия делятся между центральными, региональными и местными властями. Две системы основаны на разных принципах. Унитарное правительство нацелено на создание сплоченной и единой страны, тогда как федеральная система создает законы и постановления, которые лучше отражают потребности и интересы местных сообществ.Как федеральное, так и унитарное правительства могут быть либо демократиями, либо монархиями, хотя унитарная система часто ассоциируется с более авторитарным типом управления, в то время как федеративная система часто ассоциируется с демократическими идеалами. Сегодня в большинстве стран действуют унитарные правительства, но существует 27 федеральных правительств по всему миру, наиболее известным примером которых являются Соединенные Штаты.

Последние сообщения Giulia Squadrin (посмотреть все)

: Если вам понравилась эта статья или наш сайт.Пожалуйста, расскажите об этом. Поделитесь им с друзьями / семьей.

Cite
APA 7
Squadrin, G. (2018, 13 марта). Разница между унитарным правительством и федеральным правительством. Разница между похожими терминами и объектами. http://www.differencebetween.net/miscellaneous/politics/difference-between-unitary-government-and-federal-government/.
MLA 8
Squadrin, Джулия. «Разница между унитарным правительством и федеральным правительством.« Различие между подобными терминами и объектами, 13 марта 2018 г., http://www.differencebetween.net/miscellaneous/politics/difference-between-unitary-government-and-federal-government/.

Формы управления: унитарные и федеральные земли — видео и стенограмма урока

Унитарные системы

В стране с унитарным правительством власть государства сосредоточена на национальном уровне. Унитарное правительство иногда называют централизованным правительством, потому что власть сосредоточена в одном месте.Роль местных органов власти обычно ограничивается реализацией и обеспечением соблюдения законов и политики, принятых на национальном уровне. Местные органы власти в значительной степени не принимают законы или государственную политику.

Хотя эта структура может показаться странной, если вы являетесь гражданином Соединенных Штатов, в большинстве стран существует унитарная система правления. Знакомые примеры включают Великобританию, Францию, Японию, Китай, Финляндию, Данию и Норвегию, и это лишь некоторые из них. Если вы гражданин США, это может помочь вам понять унитарную форму правления, посмотрев на то, как устроено правительство вашего штата.Каждый штат в Соединенных Штатах фактически использует унитарную форму правления; любая власть, которую могут иметь округа, города или поселки, основана только на том, что правительство штата разрешает ей иметь.

Федеральные системы

Федеральная система управления децентрализована. Соединенные Штаты являются высшим примером федеральной системы правления. Политическая власть разделена между федеральным правительством и 50 отдельными штатами. Управляющая власть каждого из пятидесяти штатов определяется Конституцией Соединенных Штатов и конституцией каждого отдельного штата.Важно отметить, что этот руководящий орган не зависит от прихоти национального правительства. Хотя штаты могут помочь в реализации и обеспечении соблюдения федеральной политики и законов, как подразделения унитарной системы, они также имеют право принимать свои собственные законы и политику.

Федеральная система создает некоторые проблемы, которые обычно не встречаются в унитарных системах. Граждане будут подчиняться ряду национальных законов и политик, а также ряду законов и политик, принятых в подразделении (например,g., штат или провинция), в которых они находятся. Более того, переход из одного подразделения в другое приведет к тому, что гражданин будет подчиняться тем же федеральным законам и политике, но другому набору местных законов и политик. То, что может быть законным в Техасе, может быть незаконным в Нью-Йорке. Государственные услуги и льготы штата Калифорния могут отличаться от тех, что предоставляются в штате Мэн.

Проблемы могут также возникнуть, если законы на национальном уровне противоречат законам на местном уровне. В Соединенных Штатах пункт о верховенстве Конституции США обычно приводит к тому, что федеральный закон имеет приоритет над законом штата, если федеральное правительство имеет конституционные полномочия принимать закон.

Федеральные системы, возможно, имеют некоторые преимущества перед унитарными системами. Децентрализованная власть усложняет правительству чрезмерную власть над своими гражданами. Кроме того, федеральная система правления допускает уровень экспериментов, который труднее достичь в унитарной системе. В Соединенных Штатах, например, у нас есть одно федеральное правительство и пятьдесят правительств штатов, и все они пытаются добиться эффективного, справедливого и справедливого правительства для своих граждан. Некоторые могут делать это лучше, чем другие, и направлять остальных по наилучшему пути.Как заявил судья Верховного суда Луи Брэнди, «государство может, если его граждане захотят, служить лабораторией; и попробуйте новые социальные и экономические эксперименты без риска для остальной части страны ».

Резюме урока

Давайте рассмотрим то, что мы узнали. Мы можем разделить страны на унитарные и федеральные системы управления. Унитарная система правительства — это правительство, в котором политическая власть централизована на национальном уровне. Политические подразделения, такие как штат или провинция, обычно ограничиваются внедрением, администрированием и обеспечением соблюдения законов и политик, принятых на национальном уровне.

В федеральной системе политическая власть децентрализована и разделена между национальным правительством и правительственными подразделениями, такими как штаты или провинции. Федеральные системы могут быть более сложными, поскольку разные государственные органы принимают разные законы и политику. Необходимо разрешить конфликты между местными и национальными законами. С другой стороны, децентрализованная власть помогает предотвратить чрезмерное правительство.

Кроме того, федеральная система, возможно, более поддается политическим экспериментам, поскольку политические подразделения действуют как «лаборатории», экспериментируя с различными решениями проблем, не рискуя катастрофой национального масштаба, если эксперимент закончится катастрофой.Однако в федеральных системах федеральное правительство может иногда отменять эти эксперименты, благодаря таким вещам, как пункт США о превосходстве , который, как правило, приводит к тому, что федеральный закон имеет приоритет над законом штата, если федеральное правительство имеет конституционные полномочия для принятия. закон.

Федеральное государство | Факты о Германии

Это происходит в основном через Бундесрат Бундесрат Бундесрат представляет федеральные земли и наряду с Бундестагом является формой Второй палаты.Он обязан обсудить каждый федеральный закон. В качестве палаты федеральных земель Бундесрат выполняет те же функции, что и вторые палаты других федеральных земель, которые в основном упоминаются … Подробнее > , верхняя палата, состоящая из членов федеральное государство Федеральное государство Федеральное государство Германии — сложное образование. Он состоит из центрального федерального правительства и 16 федеральных земель. В Основном законе указывается, какие вопросы входят в компетенцию федерального правительства, а какие — в ведение федеральных земель.Таким образом, федеральная система Германии похожа на… Подробнее > правительства, а также в Берлин Берлин Раз в год, во время кинофестиваля Берлинале, мир киноэкрана сосредотачивает свое внимание на Берлине. А жители города привыкли к глобальным интересам. В конце концов, жители Берлина живут в столице с 1458 года. Однако в истории города есть и тенистая сторона … Подробнее > . Густонаселенный федеральные земли Федеральные земли Германия — федеративное государство.И центральное федеральное правительство, и 16 федеральных земель имеют независимые юрисдикции. Правительство в Берлине отвечает за внешнюю политику, европейскую политику, оборону, правосудие, занятость, социальные вопросы, налоги и здравоохранение. Федеральные земли… Подробнее > имеют большее представительство в Бундесрате, чем более мелкие. Будучи партнерами по коалиции в правительстве федеральных земель, партии, которые на федеральном уровне находятся в оппозиции или даже не представлены в Бундестаг Бундестаг Бундестаг — это выборное представительство немецкого народа.Технически говоря, половина из 598 мест в Бундестаге распределяется посредством государственных списков партий (второе голосование), а другая половина — путем прямых выборов кандидатов в 299 округах (первое голосование). Этот… Подробнее > , таким образом, потенциально может оказывать влияние на политику на федеральном уровне, поскольку многочисленные федеральные законы и указы требуют одобрения Бундесрата. С 2011 и 2014 годов две самые маленькие партии, представленные в Бундестаге, Альянс 90 / Зеленые и Левая партия, предоставили премьер-министра в одной федеральной земле каждая ( Баден-Вюртемберг Баден-Вюртемберг Жители Баден-Вюртемберга не любят говорить в превосходной степени, хотя штат постоянно устанавливает рекорды.Регион вокруг Штутгарта, Карлсруэ и Тюбингена — один из регионов ЕС, где проводится больше всего исследований. Земля Баден-Вюртемберг — лидер Германии по регистрации патентов в… Подробнее > а также Тюрингия Тюрингия Горы Тюрингенского леса служат фоном для одной из самых красивых троп Германии — Реннштайг длиной 168 км. Это такая же визитная карточка штата, как и его длинные тонкие сосиски, исторический Вартбург и веймарские поэты Гете и Шиллер.Однако Тюрингия не только… Подробнее > соответственно).

Поскольку не существует единой даты выборов для парламентов федеральных земель, а периоды законодательного собрания различаются, параллельно с законодательным сроком полномочий в Бундестаге баланс сил в Бундесрате может меняться несколько раз. При нынешнем созвездии палаты федеральных земель Федеральное правительство Федеральное правительство Федеральное правительство и кабинет состоит из Федерального канцлера и федеральных министров.В то время как канцлер имеет право издавать директивы, министры обладают ведомственными полномочиями, что означает, что они независимо управляют своими соответствующими министерствами в рамках этих директив … Подробнее > не имеет большинства в Бундесрате. Больше нет каких-либо отдельных блоков, демонстрирующих единообразное поведение при голосовании, поскольку в 16 федеральных землях больше разнообразия в отношении коалиций, чем когда-либо с момента основания Федеративной Республики. Весной 2018 года в дополнение к трем правительствам штатов, состоящим из партий ХДС и СДПГ, три — из Левой партии, СДПГ и зеленых, а также из СДПГ, ХДС и зеленых.Более того, было две коалиции ХДС и зеленых и одна коалиция соответственно ХДС и СвДП; ХДС, Зеленые и СвДП; СПД, СвДП и Зеленые; и CSU и свободные избиратели.

Перейти к основному содержанию Поиск

Поиск

• Где угодно

Быстрый поиск где угодно

Поиск Поиск

Расширенный поиск

• Войти | регистр

Пропустить основную навигацию Закрыть меню ящика Открыть меню ящика На главную

• Подписка / продление
  • Учреждения
  • Индивидуальные подписки
  • Индивидуальные продления
• Библиотекари
• Полные платежи и тарифы Чикагский пакет
• Полный охват и охват содержимого
• Файлы KBART и RSS-каналы
• Разрешения и перепечатки
• Инициатива развивающихся стран Чикаго
• Даты отправки и претензии
• Часто задаваемые вопросы библиотекарей

Агенты,

Расценки, заказы
и платежи
• Полный пакет Chicago
• Полный охват и содержание
• Даты отправки и претензии
• Часто задаваемые вопросы агента
• Партнеры по издательству
  • О нас
  • Публикуйте у нас
  • Недавно приобретенные журналы
  • Publishing
  tners
• Новости прессы
  • Подпишитесь на уведомления eTOC
  • Пресс-релизы
  • СМИ

• Издательство Чикагского университета
• Распределительный центр в Чикаго
• Чикагский университет

• Положения и условия
• Заявление о публикационной этике
• Уведомление о конфиденциальности
• Доступность Chicago Journals
• Доступность вузов

• Следуйте за нами на facebook
• Следуйте за нами в Twitter

• Свяжитесь с нами
• Медиа и рекламные запросы
• Открытый доступ в Чикаго

• Следуйте за нами на facebook
• Следуйте за нами в Twitter

.