Отличие авторитарного режима от тоталитарного режима: «В чём основное отличие тоталитарного режима от авторитарного?» – Яндекс.Кью

Содержание

Сравните тоталитарный и авторитарный режимы, укажите общие черты и различия

    Уже с возникновением первых государств можно проследить появление и развитие различных режимов правления. Так, в государствах, которые были образованы в долинах рек Тигра и Евфрата зачастую преобладал деспотический режим правления. В свою очередь, в Древней Греции из-за особенности своего положения преобладали города-государства — полисы, которые всячески боролись за демократический режим. 

Авторитаризм

   Противоположностью демократическому режиму выступает авторитаризм и тоталитаризм. Авторитаризм — один из видов политической организации, при котором правитель является лидером и может быть выбран или же придти к власти путём захвата. Однако, в отличие от монархического режима, при котором власть монарха не ограничена, авторитарное правление может иметь оппозицию. Авторитарный правитель становится неким лидером и примером для общества, поэтому авторитарный режим заканчивается с уходом или смертью правителя.

Этому режиму характерны: 

  • лидер может придти к власти как путём выбора народа, так и самоличным захватом власти;
  • авторитарный режим длится до тех пор, пока у власти узурпатор;
  • власть опирается на силовые структуры.

Тоталитаризм

   Тоталитаризм — один из видов политического режима, при котором государство стремится контролировать все сферы человеческой жизни. При тоталитарном режиме правления власть пытается уничтожить любую оппозицию как политическую, так и идеологическую. Контроль над обществом происходит при помощи тайных государственных организаций. Этому режиму характерны:

  • наличие всепоглощающей идеологии;
  • отсутствие оппозиции;
  • насаждение бюрократическим аппаратом правил жизни.

   Таким образом, авторитаризм и тоталитаризм имеют следующие схожие черты:

  • ограничение власти небольшим кругом лиц;
  • три ветви власти носят формальный характер;
  • формальное соблюдение избирательности власти.

   Сущностные различия данных режимов:

  • в центре авторитарного режима — лидер, а в тоталитарном — правящая элита;
  • идеология при авторитарном режиме может быть формальной, а при тоталитарном — обязательна;
  • опорой авторитарного режима являются силовые структуры, тоталитарного — тайные государственные организации. 

Тоталитарные и авторитарные режимы 1930-х гг.

Тоталитарные и авторитарные режимы 1930 –х гг.  Общие черты и особенности.

Основное отличие авторитаризма от тоталитаризма в том, что авторитарная власть основывается на личности лидера, его способности удержать власть и привлекать сторонников. В то время как в тоталитарных государствах лидера выдвигает уже правящая элита (например, правящая партия или религиозная организация), и система власти завязана на главенствующей роли этой элиты и её идеологии.

Авторитарный режим часто заканчивается со смертью харизматичного лидера, не оставившего столь же сильного преемника. Тоталитарный режим более устойчив и рушится только в случае упадка всей системы и её идеологии.

 

 Тоталитаризм.

Черты:

1)    Отдаленность от власти, периферийное положение. (США, Франция, Бельгия. В Финляндии, Дании, Нидерландах фашисты смогли добиться большего – проникнуть в местные и центральные органы власти. В Австрии, Албании, Болгарии, Венгрии, Греции, Румынии и Югославии фашисты часто вели сильное наступление на демократию).

В 1926 г. В Португалии и в 1939 г. В Испании возникла особая разновидность режима – иберийская модель фашизма, в которой наряду с фашистами имели влияние крупные землевладельцы и католическое духовенство.

2)    Формирование широкой опоры в массах, своими лозунгами вовлекая все слои населения – лозунги стабильности, националистические, расовые

Рекомендуемые файлы

3)    Капитал оказывал чаще всего мощную поддержку фашизму.

4)    Нацеленность на завоевание новых территорий.

5)    Наличие господствующей партии.

6)    Милитаризация хозяйства – гос. регулирование, внеэкономическое принуждение.

 

Авторитаризм.

Черты:

1)     Ограниченный плюрализм, если это не противоречит интересам сохранения существующей системы.

2)    Единовластие или небольшое число носителей власти.

3)    Опора на силу.

4)    Недопущение реальной политической оппозиции и конкуренции. Однако авторитаризм, в отличие от тоталитаризма, допускает существование ограниченного числа партий, профсоюзов и других организаций, но лишь при условии их подконтрольности властям.

5)     Отказ от тотального контроля над обществом, невмешательство или ограниченное вмешательство во внеполитические сферы, прежде всего в экономику.

6)    Рекрутирование политической элиты путем кооптации, назначения сверху, а не конкурентной борьбы на выборах.

К таким странам относились Испания, Португалия, почти все страны Восточной Европы, Латинской Америки и др.

 

Приход фашистов к власти в Италии. Фашистская организация Боевой союз во главе с бывшим социал-демократом Б. Муссолини возникла в Италии в 1919 г. В условиях обострения ситуации в стране, очень пострадавшей в результате участия в Первой мировой войне, фашисты требовали проведения преобразований в интересах народа: гарантии гражданских свобод, 8-часовой рабочий день, повышение заработной платы, ограничение крупного капитала, участие рабочих в управлении и т.д. Создавались военизированные фашистские отряды для борьбы за эти требования. В начале 20-х гг. XX в. обстановка в Италии все более ухудшалась. Правительство оказалось не способным контролировать ситуацию в стране. Муссолини, создавший в 1921 г. Национальную фашистскую партию, потребовал места в правительстве для фашистов. В октябре 1922 г. фашисты устроили так называемый поход на Рим. 30 октября Муссолини был назначен премьер-министром Италии.

 

Приход нацистов к власти в Германии. К 1923 г. ситуация в Германии была близка к катастрофической. Резко обесценилась денежная единица — марка. Национальное самолюбие немцев задевала оккупация I-гранами Антанты Рура. По всей стране вспыхивали волнения, провоцируемые ультраправыми и ультралевыми силами. Особенно прочные позиции правые занимали в Баварии. Члены возникшей здесь в 1919 г. Национал-социалистической рабочей партии (НСДАП) по примеру Муссолини готовили поход на Берлин. Одним из главных инициаторов этого похода был А. Гитлер. Связанные с нацистами отряды штурмовиков были созданы в 1921 г. В них было немало бывших военных, не нашедших для себя места в мирной жизни. В ноябре 1923 г. Гитлер на митинге в огромном пивном зале Мюнхена объявил о начале национальной революции и о формировании национального правительства. Но на следующий день полиция расстреляла демонстрацию нацистов. После подавления путча Гитлер оказался в тюрьме. Там он написал книгу «Моя борьба» («Майн Кампф»), в которой изложил нацистскую идеологию. В декабре 1924 г. он был освобожден из заключения и начал перестройку своей партии. Численность партии росла.

Вместо недисциплинированных штурмовиков формируются организованные по армейскому образцу отряды СС. При партии были созданы детские, молодежные и женские организации. Теперь Гитлер рассчитывал захватить власть не насильственным, а конституционным путем. Экономический кризис 1929—1933 гг. породил многомиллионную безработицу. Уровень промышленности сократился в два раза. В 1930 г. НСДАП получила на выборах в рейхстаг 107 мандатов. На выборах 1932 г. нацисты заняли первое место. Гитлер обещал немецкому народу «обеспечение старости» и «народную экономику». Во всех экономических бедах страны Гитлер обвинял Америку, «английский империализм», «мировое еврейство» и «предательское правительство». Крупнейшие германские промышленники открыто поддержали Гитлера. Помогало нацистам отсутствие единства среди левых сил: коммунисты и социал-демократы отчаянно боролись друг с другом. По требованию промышленников президент Гинденбург назначил 30 января 1933 г. А. Гитлера рейхсканцлером — главой правительства.
На мартовских выборах 1933 г. Гитлера поддержали 44 % избирателей.

Политика тоталитарных режимов. В конце февраля 1933 г., воспользовавшись поджогом рейхстага, Гитлер ввел в Германии чрезвычайное положение. Были ликвидированы свободы слова, печати и собраний, под контроль членов нацистской партии перешли органы государственного управления и радио. Гитлер добился принятия в рейхстаге закона о полномочиях рейхсканцлера, что позволило ему издавать собственные законы. Одним из первых законов стал запрет коммунистической партии, а значит, и деятельности ее членов в рейхстаге. Многие члены социал-демократической партии также были лишены права голоса. С июля 1933 г. в Германии допускалась лишь деятельность национал-социалистической партии. В 1934 г. после смерти президента Гинденбурга Гитлер объединил посты президента и рейхсканцлера.

Контроль за политической деятельностью в Германии осуществляла тайная полиция во главе с Гиммлером.

 Ей же подчинилось и управление трудовых и концентрационных лагерей.

Многие нацисты требовали принятия решительных мер против евреев. Уже в апреле 1933 г. они добились издания закона о запрете евреям работать в правительственных учреждениях. Осенью 1935 г. все евреи Германии были занесены в особые списки, лишены гражданства и права голоса. Многие промышленники еврейского происхождения, не получая от государства заказов, обанкротились и стали продавать свои предприятия по дешевке. В октябре 1938 г. произошла так называемая хрустальная ночь, в ходе которой были разбиты стекла и витрины 7000 магазинов, принадлежавших евреям. Началась эмиграция евреев из Германии. Для пропаганды нацистских идей было создано специальное министерство пропаганды во главе с Геббельсом. На площадях запылали огромные костры из книг писателей, неугодных вождям рейха.

Вместо разогнанных профсоюзов власти создали Фронт немецких рабочих. Дети с 6 до 14 лет входили в организацию «Дойче Юнгфельк» («немецкая молодежь»). Следующей ступенью был «Гитлерюгенд», членами которой были юноши от 14 до 18 лет.

В 1936 г. вышел новый закон о молодежи, согласно которому членство в нацистских организациях являлось обязательным для любого юноши. Режим, созданный Гитлером в Германии, пользовался достаточно серьезной поддержкой общества. Была фактически ликвидирована безработица. Немалую роль в создании новых рабочих мест сыграла политика вооружения. Государственным промышленникам предоставлялись крупные кредиты, их снабжали сырьем. Но основная роль в проведении модернизации отводилась частным предприятиям «Сименс», «Крупп», «ИГ Фарбен».

Немецкому обществу импонировала смелость Гитлера, решительно покончившего с условиями Версальского договора, создавшего авиацию и военно-морской флот. Его считали главным инициатором возрождения новой Германии.

 

«60. Молекулярная организация сократительного аппарата» — тут тоже много полезного для Вас.

Авторитарные режимы. В середине 30-х гг. XX в. в Европе возникли многие диктаторские и авторитарные режимы. В Венгрии диктатор Хорти сумел к 1931 г. окончательно подавить революционное движение. К 1934 г. революционное движение было подавленo и в Австрии. В 1935 г. была установлена диктатура Пилсудского в Польше. Характерной чертой диктаторских режимов было то, что правление в них осуществляли аристократы, генералы, земельные магнаты. Большинство государств с авторитарными режимами было втянуто в экономическое сотрудничество с Германией. Стала модной пропаганда войны. Многие европейцы, особенно молодежь, считали, что именно во время войны проявляются лучшие качества гражданина — боевой дух, повиновение вождю и патриотизм.

 

Гражданская война в Испании и установление диктатуры Франко. В апреле 1931 г. в Испании установилась республика. К концу 19 55 г. все левые силы объединились в мощный Народный фронт. В феврале 1936 г. республиканцы одержали победу на выборах в парламент. В июле 1936 г. генералы-монархисты во главе с Франко подняли мятеж против республиканского правительства. Завязались бои как в самой Испании, так и в ее колониях. Мятежников открыто поддержали Германия и Италия. 15 августа сформировалось «национальное правительство», которое потребовало установления в стране военной диктатуры во главе с Франко. Началось наступление мятежников против сил республиканского правительства. С весны 1937 г. германские и итальянские войска все чаще начинали принимать непосредственное участие в боевых действиях на стороне войск Франко.

С начала мятежа Франция и Англия проводили политику «невмешательства» и не поставляли оружие в Испанию. Эта политика играла на руку мятежникам, поскольку ни Германия, ни Италия не прекращали поставок оружия Франко. С осени 1936 г. помощь Испании начал оказывать Советский Союз. Республиканской армии поставлялись оружие и боеприпасы, в войне участвовали военные специалисты, добровольцы из СССР. Одновременно создавались интернациональные бригады из сторонников левых антифашистских взглядов из всех стран мира. В 1937—1938 гг. военные действия шли с переменным успехом. Однако с середины 1938 г. франкисты начали всюду теснить республиканцев. Распри и столкновения в их лагере усугубляли положение. После потери Барселоны в феврале 1939 г. ухудшилось снабжение республиканцев оружием. В марте возник заговор в рядах командования республиканцев. Войска Франко вошли в Мадрид, к 1 апреля заняли всю территорию Испании. В стране установилась диктатура Франко.

 

 

Узнаем чем тоталитарный режим отличается от авторитарного: сравнение

Большинство людей отлично знают, что такое диктатура или демократия. Эти термины постоянно употребляются телеведущими в новостях. Даже жители глухих деревень со средним образованием смогут объяснить, какая между ними разница. Но большинство людей не знает, чем тоталитарный режим отличается от авторитарного. Более того, некоторые вообще полагают, что эти термины обозначают одно и то же. На самом деле, это не так. Давайте попробуем выяснить, чем тоталитарный режим отличается от авторитарного.

Формулировка авторитаризма

Авторитаризм, или авторитарный режим, – явление, при котором власть сконцентрирована в руках одного человека или в пределах одной группы единомышленников. При этом оппозиционные силы во власти допускаются, но только в том случае, если они являются политически слабыми. По большей части оппозиция при авторитаризме носит декоративную функцию, и лишь на публике она выступает против официальной власти. Впрочем, в областях, которые не касаются политики (культура, экономика, частная жизнь), возможно проявление личности и характера человека. Однако при этом все равно важно, чтобы свобода не вредила действующей власти и не выставляла ее в негативном свете.

Стоит отметить, что практически любой авторитарный режим рано или поздно придет к формату единоличной диктатуры, и, даже если он начинался с власти определенной группы, он все равно трансформируется в режим диктатуры. Государства, в основе которых был авторитарный режим, существовали всегда. Сегодня такой страной можно назвать Марокко или Саудовскую Аравию.

Тоталитаризм

Тоталитарный режим образно называют «сыном авторитаризма», ведь он практически всегда является продолжением авторитарного развития государства. В таком государстве власть сосредоточена в руках одного человека, права которого безграничны. В истории известно много подобных случаев, хотя лидера всегда называли по-разному: царь, диктатор, генеральный секретарь, вождь, фюрер и т. д. И хотя в стране может существовать видимость коллективного управления, власть всегда сосредоточена в одних руках. Отличным примером может стать наше недавнее прошлое. В СССР существовал руководящий партийный орган ЦК КПСС, хотя реальная власть была сосредоточена только в руках одного человека – генерального секретаря партии.

Если провести сравнение авторитарного и тоталитарного режимов, то в первую очередь можно выделить сферу жизни общества. При авторитаризме допускается проявление характера и личности, при тоталитаризме – нет. Последний режим стремится контролировать все сферы жизни общества, включая даже мысли. Любое мнение, которое идет вразрез с правительственным, рассматривается как преступление и карается с жестокостью. Самый яркие примеры найти несложно: Адольф Гитлер, Бенито Муссолини, Иосиф Сталин. И этот список можно продолжать долго.

Приведем простой пример, чтобы более точно понимать, чем тоталитарный режим отличается от авторитарного.

Авторитаризм в Германии

Германия потерпела поражение в Первой мировой войне. В середине 20-го столетия к власти в разбитой стране пришла Национал-социалистическая партия и установила авторитарное правление. В основном действия были направлены на укрепление экономики и военной мощи страны, однако очень быстро власть перешла в руки одного человека – Адольфа Гитлера, который был лидером партии. С этого момента режим в стране начал трансформироваться из авторитарного в тоталитарный. Стоит отметить, что сама система авторитарного правления в Германии была невнятной. Ее даже историки упоминают только вскользь, чаще всего говорят о тоталитаризме, который играл ключевую роль в истории этой страны.

Становление тоталитарного режима

После окончательного становления тоталитаризма началось принудительное насаждение нацистской идеологии. Параллельно создавался мощный идеологически-полицейский аппарат – инструмент для эффективного контроля граждан страны. Причем инструмент позволял контролировать граждан не только в границах страны, но и за ее пределами. В государстве контролировались вообще все, что могло поддаваться контролю: спорт, медицина, пресса, культура и т. д. Все области деятельности граждан попали под жесткий присмотр. В результате Германия превратилась в очень жестокую, но хорошо отлаженную машину, где каждый винтик имел свое место. Последствия подобной трансформации всем хорошо известны. К счастью, просуществовал режим Гитлера недолго, однако даже за короткий период времени он принес много несчастья всему миру.

В принципе, Германия является демонстрацией того, чем тоталитарный режим отличается от авторитарного, ведь здесь один способ правления резко сменился другим. Результаты налицо.

Идеология

Она является вторичной при авторитарном режиме власти. Здесь главная задача сводится к тому, чтобы заставить людей выполнять задачи, которые являются для них приемлемыми. И в этом заключается отличие авторитарного режима от тоталитарного. Последнему необходима очень мощная и четкая идеология, которая продвигается всеми возможными средствами информации. Она же является оправданием для преступлений, которые могут совершаться властью (лидером) даже против собственного народа. Строить тоталитаризм без идеологии никак нельзя – он будет обречен на провал.

Оппозиция

Люди, которые думают иначе, не нравятся никакой власти. Но авторитаризм допускает использование оппозиции для своих личных целей. Обычно оппозиционные партии при этом режиме управления создают видимость противодействия властям, но по факту никаких действий не предпринимают. Такая «карманная оппозиция» может подавать голос по команде правящей партии и проводить мирные акции протеста, которые никому не мешают.

Тоталитарный режим отличается от авторитарного тем, что он вообще не допускает оппозицию к власти. Даже самая идея того, что кто-то может создавать видимость борьбы против власти, строго запрещена. Любой смутьян будет наказан с особой жестокостью. Следовательно, даже полностью контролируемая оппозиция при тоталитаризме исключается – для нее нет даже фундамента.

Свобода

Отметим, что сходства авторитарного и тоталитарного режимов имеются в свободе.

Авторитаризм дает возможность гражданам своей страны проявляться себя, он гарантирует неприкосновенность частной жизни и по тем направлениям, которые вообще не связаны с политикой. Это касается экономики, медицины, спорта и т.ид. Однако культура обязательно проверяется на наличие политической составляющей, то же самое касается духовной сферы. Если обнаруживается критика существующей власти, то возможны негативные последствия для авторов этой критики.

Тоталитарный режим держит все сферы под жестким контролем. Гражданам нельзя ни в какой сфере выходить за рамки продиктованных правил, все должно соответствовать регламенту и быть строго расписано.

Общие черты тоталитарного и авторитарного режимов здесь проявляются в цензуре культуры и духовной сферы. Обе системы обеспокоены критикой в свой адрес в данных сферах, вот только тоталитаризм также вмешивается и в другие области жизни граждан, авторитаризм стоит в стороне.

Роль вождя

При обоих режимах есть вождь, вот только при авторитаризме его роль не так велика. Главное для авторитаризма – политическое устройства страны. Учитывая тот факт, что «царь» при таком способе правления особо не вмешивается в жизни граждан, то и влияние его на них слабо. Это приводит к тому, что граждане критично относятся к своему лидеру. Достаточно распространены случаи, когда граждане открыто смеются над лидером своей страны и выражают недовольство. На просторах бывшего СССР такое явление является классическим.

При тоталитаризме роль вождя крайне велика. Всевозможная пропаганда приравнивает лидера государства практически к божеству, которому все граждане обязаны поклоняться. При этом вождь должен обладать сильной харизмой, и народ его должен обязательно любить, верить в него. Причем люди его искренне любят, и лишь небольшая часть населения может быть им недовольна, вот только они этого не показывают даже в родственных кругах.

И хотя наличие лидера – это черта авторитарного и тоталитарного режимов, по этому признаку они отличаются друг от друга, так как роль лидера в одном случае сведена к минимуму, во втором – возвышена до пределов.

В заключение

Напоследок отметим, что обе системы являются неэффективными и регрессивными, ведь в конечном итоге они приводят к революциям, войне и даже гибели государства. В истории подобных примеров множество. Теперь вы знаете, чем тоталитарный политический режим отличается от авторитарного. Ответ на подобный вопрос не может быть лаконичным, так как важных отличий всегда несколько.

От авторитаризма к демократии? Будущее политических режимов — Клуб «Валдай»

В современном западном дискурсе давно стало привычным противопоставлять авторитаризм и демократию, а политический транзит рассматривать как линейное движение от одного к другому. Проблема в том, что собственно авторитарные режимы – рационально организованные светские автократии – становятся редкостью. Их заменяют кризисные государства и фундаменталистские режимы. «Скамейка запасных» для демократического транзита стремительно сокращается. Нарастают дилеммы «старых демократий», не говоря уже о перспективах развития режимов в таких крупных странах, как КНР или Россия.

Для современного западного человека понятие демократии стало неотъемлемым атрибутом идентичности. Сегодня вряд ли можно найти какое-то другое понятие, которое было бы более пригодно для разграничения современной западной политической формы от не западных политических систем. Демократия – важный маркер, отделяющий Запад от «остальных» (West and the rest). В свою очередь демократический транзит превратился в важную составляющую перехода в сообщество западных государств. Демократизация – неотъемлемый атрибут модернизации, тесно связанный с успехом перехода к рыночной экономике.

В политической науке эти постулаты стали предметом постоянной дискуссии. А на уровне практической политики их «золотой век» пришёлся на период третьей волны демократизации. С третьей волной в основном связывается переход от авторитаризма к демократии посткоммунистических стран Центральной и Восточной Европы, который был начат в период перестройки в СССР и стал необратимым после распада Советского Союза. Однако впоследствии третья волна застопорилась на постсоветском пространстве. Отдельным направлением демократического транзита стали попытки демократизации на Большом Ближнем Востоке. Но здесь они сопровождались тяжёлыми кризисами государственности. В самом западном мире политические режимы если и не трансформируются в институциональном плане, то встают перед серьёзными вызовами, на которые придётся искать ответы.

В отличие от начала 1990-х годов демократию сегодня вряд ли можно рассматривать как конечную цель, заветный пункт Б на пути к свободе и прогрессу. Нелинейность политики заставляет смотреть на политический режим прагматично и подходить к демократии всё больше как к средству достижения конкретных результатов, а не как цели и самодовлеющей ценности. Будущее демократии неопределённо, равно как и будущее государства как такового.

На фоне этой неопределённости возникают два крайних соблазна. Первый – соблазн апологии авторитаризма, предпочтения порядка свободе ради достижения заветной стабильности. Второй – биться за демократию до победного конца, уничтожая оппонентов ради идеи. Очевидно, что оба варианта ведут в тупик. Демократия жива и востребована до тех пор, пока она остается гибкой, адаптивной и открытой системой. Нарушение этого баланса ведёт к её деградации и вырождению – вполне реальная перспектива как на Западе, так и за его пределами.

Борис Капустин
С точки собственной легитимации, демократия нестабильна и внутренне противоречива. Одна составляющая такой легитимации – сам метод. Чем он «чище», чем строже он соответствует законам, тем выше легитимность демократии. Главное здесь – законопослушание масс, их «вписанность» в утверждённые ритуалы политического поведения. Массы – исполнители (процедурно) предписанного. Они – «электорат», а не «народ».

Однако прежде чем рассуждать о будущем демократии, необходимо определиться с самим понятием. Прежде всего демократия – это набор институтов и правил игры. В теории эти институты делают политику внутри государства конкурентной и подотчётной обществу через механизмы выборов, разделения властей, свободных СМИ и институтов гражданского общества. Современная демократия непосредственно связана с идеей национального государства. В таком государстве источником суверенитета является народ, а институты демократии, насколько это возможно, реализуют это право народа. В момент своего появления в конце XVIII и в XIX веке понятиям национального государства и демократии противопоставлялись понятия абсолютной монархии, деспотии, теократии и любых форм правления, которые исключали народ как участника политики. Собственно, понятие народа или нации как политически равных перед законом граждан также предполагалось концепцией национального государства.

В ценностном плане национальное государство и демократия стали порождением эпохи Просвещения, а впоследствии превратились в политическую форму общества модерна. Базируясь на ценностях свободы и прогресса, такое общество было по своей сути массовым – массовое производство и потребление, массовая культура и, конечно, массовая политика. При этом просвещенческое мышление линейно. Оно предполагает возможность и необходимость достижения идеального состояния институтов, которые были бы максимально рациональными и в рамках которых рациональный индивид достигал бы максимальной свободы и эмансипации от традиционных и религиозных предрассудков.

Однако опыт ХХ века наглядно показал, что массовая политика и рационализация институтов власти далеко не тождественны демократии. От имени народа и под лозунгами освобождения создавались чрезвычайно эффективные, рационально устроенные и массовые институты подавления, которые в гораздо большей степени закрепощали индивида в сравнении с любой формой деспотии, существовавшей ранее. Понятия авторитаризма и тоталитаризма означают именно современные формы автократии – массовые, рационально организованные машины, роль индивида в которых аналогична детали хорошо отлаженного часового механизма. При этом вряд ли найдется авторитарный или тоталитарный режим, который отрицал бы ценности свободы и прогресса, в котором отсутствовали бы формальные институты представительства и который не заявлял бы о своей «народной» природе.

Парадоксальным образом, причиной крушения многих из этих режимов, и в первую очередь, Советского Союза, оказались ограничения рациональности, пределы рационального планирования и устройства сложных и нелинейных экономических и социальных систем. В конце ХХ века западные демократии оказались эффективнее вовсе не потому, что были устроены более рационально, чем Советский Союз. Как раз наоборот. Вольно или невольно они избегали сверхцентрализованной рациональности, распределяя её независимым от государства институтам. Более хаотичные и распределённые системы оказались эффективнее. Рациональный надзор за индивидом в них был столь же развит, сколь и в авторитарных обществах, но и он был вынесен за пределы монополии государства. Победа в конкуренции с Советским Союзом сыграла с западной демократией злую шутку. В самих западных странах демократия стала рассматриваться как незыблемый образец. Эту веру укрепляли восточноевропейские страны, которые не без успеха провели политический и экономический транзит, смогли интегрироваться в западные политические структуры. В конечном итоге переход от авторитаризма к демократии стал представляться магистральным направлением мирового политического развития.

Реалии ХХI века оказались иными. Неожиданная проблема проявилась в том, что большое число авторитарных и даже тоталитарных государств на поверку таковыми не оказались. Понятие авторитаризма превратилось в расхожий штамп, с которым на Западе ассоциируется некое абсолютное зло. Под эту категорию попадает большое число совершенно разных режимов и систем. Проблема для Запада оказалась в том, что собственно авторитарных – основанных на рациональности, светских прогрессивных режимов – осталось не так много. А вот деспотических режимов, которые базируются на иных формах легитимности – религиозной, этнической или трайболистской, становится всё больше. И эту разницу не измерить стандартными методиками типа Polity IV или индексов Freedom House. В последние два десятилетия Запад увлечённо добивал цветными революциями или открытыми интервенциями автократии современного типа, невольно умножая число фундаменталистских автократий разных мастей. Эти автократии могут быть удобными союзниками на определённом этапе. Но в ценностном плане они гораздо дальше от западных принципов демократии, нежели любой из уничтоженных авторитарных режимов. Запад, таким образом, лишил себя «скамейки запасных» – тех стран, которые могли бы провести более или менее успешный демократический транзит. Откат от демократии в не западном, и особенно в исламском мире, превращается в долгосрочный тренд.

Сложные дилеммы возникают и в самих западных странах. С одной стороны, демократия в них «держит удар». И в Северной Америке, и в Европе нарастает социальный протест самого разного свойства. Институты демократии пока вполне успешно абсорбируют его, справляясь со своей ролью предохранительного клапана. Брексит, феномен Трампа, рост популярности крайне левых и крайне правых – всё это находится в рамках существующих формальных институтов. Вместе с тем возникает и ряд сложностей, которые будут оказывать давление на демократические режимы.

Во-первых, приток мигрантов и беженцев, рост угрозы терроризма ставит вопрос о мерах безопасности, а значит и об усилении контроля и надзора государства. Одно из следствий – потеря индивидом своей автономии, утрата частной жизни, которая была бы защищена от вмешательства государства. Такое вмешательство оправдано соображениями безопасности, но такие соображения со временем могут становиться всё более расплывчатыми. Защита гражданина от произвола государства вновь может оказаться на повестке дня.

Ричард Лахманн
Настоящий кризис демократии является прежде всего результатом проведения политики неолиберализма. В силу того, что финансовые рынки подвергались в течение последних сорока лет дерегулированию, способности правительств регулировать свои внутренние экономики и расширять программы социального обеспечения были ослаблены.

Во-вторых, трансформации суверенитета на фоне развития крупных наднациональных структур. Это касается, прежде всего, Европейского союза. Исчезновение границ и торговых барьеров открыло широкие возможности для бизнеса. Но это привело и к дисбалансам внутри Союза. Национальные государства не могут воспрепятствовать утечке капитала, населения и деградации промышленности, которую может заменить производство в другой стране. Но ему приходится нести полную ответственность за последствия перед своими гражданами. То же касается и общеевропейской политики. Брюссель может реализовывать амбициозные проекты, но в случае неудачи политические издержки понесут правительства отдельных стран. Они оказываются в тисках между европейской бюрократией, транснациональными компаниями, международными финансовыми институтами и собственными гражданами, теряющими рабочие места и перспективы. Греческий кризис прекрасно показал эти противоречия. Европейским демократиям придется адаптироваться к растущей роли ЕС.

В-третьих, политические кризисы на европейской периферии. Попытка военного переворота в Турции и последующие жёсткие меры правительства по наведению порядка поставили под вопрос, например, тезис о том, что НАТО представляет собой сообщество демократических государств. Украинский кризис вынуждает старые демократии поддерживать правительство, которое также не гнушается жёстких и чрезвычайных мер. Всё это дает повод критиковать их за двойные стандарты, размывая легитимность демократии как проекта для других стран.

В-четвёртых, своеобразным паззлом является новое поколение избирателей с его отстранённостью от традиционных идеологий и партий, а также принципиально новой средой коммуникаций. Вряд ли у нового поколения будет востребована какая-либо форма автократии. Но и старые институты и идеологии могут оказаться для них невостребованными.

Немало вопросов возникает также в отношении будущего политического режима в крупных не западных странах. Как будет меняться политический режим в КНР, пойдёт ли он по пути демократизации во имя дальнейшего экономического роста? Что будет происходить с демократией в Индии, которая до недавнего времени оставалась едва ли не образцом для не западных обществ? Сохранят ли стабильность политические режимы в Латинской Америке?

Большой вопрос – будущее политического режима в России. На Западе уже привычно списали российский режим в число автократий. Что ровным счётом не объясняет ни его природу, ни его возможную трансформацию. Историческая развилка, которую предстоит пройти России куда как сложнее выбора между демократией и автократией. Прежде всего, это решение для страны парадокса глобализации – выбора между суверенитетом и безопасностью, с одной стороны, и интеграцией в глобальный мир, с другой. Пока эти две задачи находятся в российском случае в явном противоречии. Мы укрепляем государственность и суверенитет в ущерб нашим перспективам в глобальном мире (в 1990-е мы увлечённо делали обратное).

Вопрос о демократии в российском случае тесно связан с этой дилеммой. Запрос на демократизацию в российском обществе есть. И он тесно связан с аналогичным запросом на открытость внешнему миру. Не менее силён и запрос на дистанцирование от него, особенно от Запада, запрос на «сильную руку», «порядок и стабильность». В конкуренции двух этих запросов точка явно не поставлена. Институционализировать этот спор, вывести его за рамки революций, социальных потрясений и репрессий – задача минимум для России. Не важно, как назовут зарубежные наблюдатели этот процесс – демократизацией, авторитарной модернизацией или каким-либо другим термином. Важно появление эффективных институтов конкуренции, передачи власти и обратной связи общества. Иные сценарии чреваты серьёзными издержками. 

недоразвитый нео-тоталитаризм или авторитарный пост-модернизм? — Фонд Либеральная Миссия

Участники:

Татьяна Ворожейкина, независимый исследователь; Лев Гудков, директор Левада-Центра; Алексей Захаров, доцент факультета экономических наук НИУ ВШЭ; Игорь Клямкин, вице-президент
Фонда «Либеральная Миссия»; Дмитрий Орешкин, ведущий научный сотрудник Института географии РАН; Эмиль Паин, профессор кафедры государственной и муниципальной службы Факультета социальных наук  НИУ ВШЭ; Георгий Сатаров, президент Фонда ИНДЕМ; Максим Трудолюбов, редактор-обозреватель газеты «Ведомости»; Екатерина Шульман, доцент Института общественных наук РАНХиГС; Евгений Ясин, научный руководитель НИУ ВШЭ, Президент Фонда «Либеральная Миссия»

Ведущий: Кирилл Рогов, политолог.

 

Кирилл Рогов:

Предмет нашего разговора – обсуждение
нового качества политического режима в России. Очевидно, что после аннексии
Крыма и войны на Украине мы имеем дело с неким другим режимом. Мне даже
кажется, что события февраля – марта 2014 г. можно охарактеризовать как своего рода
переворот: принятое в узком кругу решение по Крыму кардинально изменило и
внешнеполитические, и внутриполитические балансы, резко понизив вес одних элит
и увеличив вес других, бесповоротно отрезало определенные возможности,
определило новую траекторию эволюции для поздне-путинской России. Впрочем,
изменение качества и природы режима началось, видимо, раньше, с 2012 г., с того кризиса,
которым было ознаменовано возвращение В. Путина в президентское кресло, и
события 2014 г.
следует рассматривать как последствие этого кризиса.

Каковы сущностные характеристики этого
нового (если он новый) режима или каковы направления его эволюции? Где мы можем
расположить его в сравнительной перспективе среди известных нам типов
авторитарных режимов? Авторитарные режимы – одно из самых модных сегодня
направлений в сравнительной политологии, и кажется, опыт России 2000 – 2010х
гг. добавит нечто новое в общую теорию авторитаризма. Мы наблюдаем историю
своего рода «обратного транзита», и интерес сегодня для политолога состоит в
том, как далеко мы продвинемся назад по этому пути и насколько устойчивыми
окажутся успехи этого политического регресса?

Характер российского политического
режима второй половины 2000х гг. в целом вполне укладывался в рамки концепции
«конкурентных, или электоральных авторитаризмов» — режимов, в которых
несменяемость власти обеспечивается средствами минимального насилия на фоне
относительной популярности режима среди населения. Этот тип легитимации
опирался на экономические успехи и не-всеобъемлющий контроль СМИ и политической
активности. С 2012 г.
расширяются как репрессивные практики режима, так и пространство его контроля
над масс-медиа и разными аспектами общественной жизни. Принципиально новую роль
начинает играть государственная пропаганда. Разрыв с западными ценностями
постепенно превращается в идеологическую доктрину или что-то на нее похожее.

Для обсуждения характера и качества
происходящих изменений я бы предложил, во-первых, базовую оппозицию
тоталитарных и авторитарных режимов, которая была разработана в политологии еще
во второй половине прошлого века Хуаном Линцем. Долгое время казалось, что
тоталитарная парадигма навсегда осталась в 20 веке, но сейчас есть ощущение,
что в том или ином виде эта проблематика возвращается в политическую повестку.
Насколько можно использовать какие-то понятия концепции тоталитаризма для
описания эволюции сегодняшних вариантов авторитарных режимов?

Это не единственная перспектива.
Хотелось бы в целом оценить нынешнюю политическую эволюцию в контексте тех
типологий недемократических режимов, которые сегодня существуют. Можно
использовать, мне кажется, такую важную для многих режимов дихотомию, как
«внешняя открытость – закрытость». Например, есть ряд авторитарных режимов, где
закрытость является одной из ключевых черт: Куба, Корея, в какой-то степени
Иран. Есть режимы идеократические и менее идеократические – это тоже разные
способы легитимации недемократического правления. Есть постсоветские авторитарные
режимы, которые держатся на своеобразной постсоветской легитимности (здесь
часто используют термин нео-патримониализм). Вокруг этих оппозиций мы можем
построить наше обсуждение.

 

Лев Гудков:

Я думаю, что мы имеем дело с рецидивом
тоталитаризма. Это еще не окончательная форма, но нарастают тенденции, которые
находятся пока в стадии развития. Эти тенденции не есть нечто принципиально
новое, а скорее реанимация и продолжение старого. Поскольку часть тоталитарных
институтов оказалась вполне живой, а других образцов и институциональных
практик не появилось, в ситуации кризиса легитимности и некоторых экономических
проблем идет заимствование, реанимация старых практик и идей в несколько другой
композиции.

Концепция «авторитаризма» описывает
скорее управленческий сектор и стиль управления, а также технологии господства,
чем институциональную систему, и, как понятие, кажется крайне неопределенным.
Тоталитаризм – это более жесткая конструкция.

Что мы имеем в качестве признаков?
Во-первых, это сращивание партии и государства: полное подчинение партийной
системы государственному аппарату (в нашем случае – Администрации президента).
За счет этого достигается полный контроль над кадровыми перемещениями и
соответственно управление социальными процессами. Второе – персоналистская
система господства. Крайняя централизация принятия решений и соответственно
легитимности. Третье – всевластие секретной политической полиции, которая
действует вне правового пространства. Соответственно, она наделена
экстраординарными полномочиями и решает очень много проблем от экономических до
управленческих, кадровых, военных и прочее. Еще один признак – это подчинение
экономики политическим целям и, соответственно, усиление государственного
контроля над экономикой.

Относительно террора — еще одного
признак тоталитарного режима. Как мне представляется, это важный, но вторичный,
производный признак тоталитаризма. Масштабный террор нужен в отношении
сравнительно неграмотного населения. Напомню, что во времена «большого террора»
грамотность населения в среднем едва достигала трех классов, поэтому
идеологическая проработка была бессмысленна – люди не понимали тонкостей
марксизма. Сегодня, при очень высоком уровне грамотности появляются совершенно
другие технологии манипулирования общественным мнением в условиях фактической
монополии Кремля над информационным пространством. Соответственно необходимость
репрессий, направленных на дисциплинирование и устрашение населения, снижается.

То, что меня смущало раньше, это
отсутствие у нынешнего политического режима идеологии. Однако, как раз в
последнее время, масса элементов в этой сфере, которые до того были разрознены,
сложились в систему. И теперь вполне можно говорить о наличии идеологии как
системы легитимации власти, интеграции населения, охватывающей области и
внутренней, и внешней политики. Это — идеология «русского мира» или
«разделенной нации», идеология государственного патриотизма, все более и более
определяющая деятельность других институтов от системы образования и до суда,
политической полиции, экономики и прочее.

То, что эта идеология не носит
эсхатологического характера, как другие тоталитарные идеологии, не так важно. В
основе всех тоталитарных идеологий лежит некое очень архаическое представление
(почвы, расового превосходства, какая-то утопия общинности – религиозной или
племенной), реализуемое современными технологическими средствами. В этом смысле
обращение к такой архаической идее как племенной патриотизм или вера в единство
происхождения, замещающие классовую борьбу или нечто подобное, как основа
политического единства – функционально вполне заменяемые вещи.

Продвижение в направлении тоталитарных
институтов обусловлено сильнейшей фрагментацией общества, его
дезориентированностью, уничтожением или подавлением любых гражданских
посредников. Общество было и так достаточно атомизировано, но сегодня властью
предприняты специальные усилия для того, чтобы его структуру предельно
примитизировать.

Еще одна причина – очень высокий уровень
тревожности и фрустрированности. Это не боязнь политических репрессий, а общий
устойчивый страх перед нестабильностью, дезорганизованностью общества, потерей
старых институтов. Этот страх формирует спрос на лидера, на патерналистское
государство, что и ведет к нынешнему мобилизационному состоянию. И тот уровень
одобрения и поддержки, который демонстрируют сегодня опросы, свидетельствует о
некоем новом состоянии единомыслия. Насколько оно устойчиво – это другое дело.

 

Алексей Захаров:

Мне кажется, что в основе идеологии
практически всех недемократических режимов, и даже некоторых демократических,
лежит учение о существовании внешнего врага, который аксиоматически пытается
навредить стране, покуситься на ее территориальную целостность и суверенитет.
Некоторым вспомогательным представлением является тезис об игре с нулевой суммой,
т.е. наличии в любой ситуации проигравшего и выигравшего.

В идеологии для внутреннего пользования
есть несколько очень важных черт. Первый – это отсутствие такой категории как
ценности. Вторая «черепаха», на которой стоит внутренняя идеология, – это
учение о том, что демократические институты принципиально не могут работать, по
крайней мере, в нашей стране, потому что российский народ не способен этими
институтами пользоваться.

Одна из наиболее распространенных
классификаций авторитарных режимов выделяет монархии, военные диктатуры,
персоналистские и однопартийные режимы. Я согласен с тем, что нынешний
российский режим является персоналистским. Есть свидетельства того, что Путин,
в частности, сам принимал решение о том, что Крым должен быть именно частью
России.

Но главная черта нынешнего режима
состоит в том, что лидер пробыл у власти уже 15 лет и, по всей видимости,
пробудет еще три года, и еще 6 лет. Если мы посмотрим на статистику стран, где
лидер пробыл у власти 24 года или больше (данные по всем странам с 1945 года), то
из них всего в 9 случаях это закончилось добровольным уходом лидера (в том
числе успешной операцией «преемник», когда полностью недемократическим путем
была передана власть, либо уходом по состоянию здоровья), 15 случаев закончились
естественной смертью лидера и еще 12 – в результате насильственной смены
власти. Еще 8 таких лидеров до сих пор у власти[*].
Исходя из этой статистики, мы можем предполагать, что, если не произойдет
революции или переворота, то с вероятностью более 50% Путин умрет на своем
президентском посту. Поскольку отец Владимира Путина прожил 88 лет, а мать 87
лет, нас, возможно, ждет еще около 25 лет его власти.

Какие особенности у российского режима?
Конечно, он является весьма инновационным в плане управления общественным
мнением, контроля над СМИ. Это проявляется и в том, как он пытается решить и
успешно решает проблему интернета, и в том, как он, используя минимум
политического насилия, поддерживает статус-кво.

Один из основных инструментов режима –
это борьба с институтом репутации. Это кран от бочонка, который находится в
руках Путина: он может налить стакан репутации, и тогда вы будете уважаемый
человек. При этом другие источники репутации не приветствуются. И я считаю, что
фонд Дмитрия Зимина «Династия», например, пострадал в первую очередь потому,
что это был альтернативный маленький бочонок, из которого экспертное сообщество
наливало репутацию в маленькие стаканчики. Из-за этого отчасти пострадала
Российская академия наук, потому что это был независимый орган. Согласно этой
логике, мне кажется, был принят и закон об иностранных агентах: это тоже борьба
с чьими-то неподконтрольными репутациями.

Пожалуй, я согласен с тем, что режим
движется в сторону тоталитарного. Мы видим некоторые проявления этого:
например, человека где-то сажают за то, что он написал стихи про Украину. В
моем понимании тоталитарный режим – это режим, который решает за людей, что им
можно думать, а что нет. Но при этом мы знаем, что бывают тоталитарные режимы
намного более жесткие.

 

Дмитрий Орешкин:

Можно согласиться, что есть признаки
нарастающего тоталитаризма, если толковать этот термин широко. Но в целом я бы
определил существующий в России политический режим скорее как гибридный. Мы
видим целую серию гибридов: гибридная война – то ли она есть, то ли нет,
гибридная державность, гибридный тоталитаризм.

Какие сущностные черты важны? Советский
стиль жизни, когда слова и образы важнее эмпирики. Виртуальный «подъем с колен»
важнее падения доходов на фоне роста цен, снижения уровня и качества жизни,
реальной свободы передвижения. На повестке снова «духовная» компенсация
материальных провалов. В том числе — реального размывания государственных
институтов. Теряют смысл выборы как практический механизм влияния на власть. А
зачем на нее влиять, если она и так идет единственно верным путем – от победы к
победе? Независимый суд — зачем он, если есть мудрое и справедливое начальство?
Парламент все больше походит на Верховный Совет СССР. Системные политические
партии – на нерушимый блок коммунистов и беспартийных.

Ключевой тезис – идеократичность
государства. Это любимый термин  А.Г.
Дугина. Смысл одних режимов состоит в обслуживании граждан. Смысл других — в
достижении некоей великой идейной цели, ради которой граждане могут и должны
потерпеть. Идеал может быть марксистским, исламистским, нацистским, фашистским
(государство-корпорация), чучхеистским, джамахирийским – каким угодно. В
теоретически завершенном виде идеократический режим должен опираться на
внечеловеческие факторы: основополагающая Идея низводится или прямиком от
Аллаха, или вытекает из Объективных Законов Классовой Борьбы (Истмат), или, как
у Дугина, из столь же объективного геополитического противостояния
Талассократии (Атлантизма) и Теллурократии (Евразийства).

Таким образом лидеры Идеократии
освобождаются от личной ответственности — они всего лишь скромные выразители
Воли Провидения или Объективного Исторического Закона. Но, с другой стороны,
любая критика в их адрес, не говоря о попытках отстранить от власти, сразу
приравнивается к ереси, предательству и преступлению против народа и Родины.

Поскольку на самом деле все Идеи
конструируются на земле, в функциональном смысле Идеократия подразумевает
наличие некоторой группы профессиональных Носителей Истины (сакральных
жрецов-эзотериков), которые одни ведают, что идейно, а что нет, и ведут за
собой профанное население единственно верным путем. С помощью сурового, но
необходимого аппарата принуждения – как же иначе. Понятно, ни о какой
демократии в совершенном идеократическом государстве не может быть и речи –
когда это пастырь советовался с паствой? Не может быть речи и об ошибке в
выборе пути – ибо только Носители Истины могут судить, насколько они
продвинулись к Великой Цели. Не населению же это решать.

У Сталина была почти совершенная
Идеократия. У Путина – гибридная. Во время переписи населения 2000 г., заполняя графу «род
занятий» он указал услуги населению. Шутка. Через 15 лет, аккуратно воссоздав
аппарат почти тотального идеологического и политического принуждения, он
превратился в эксклюзивного защитника народа от агрессии США. Интересно, как
непринужденно КГБ, 30 лет назад преследовавший Православие как разрушительную
альтернативу единственно верной коммунистической Идее («опиум для народа»),
переквалифицировался в аппарат защиты и поддержки православных духовных скреп,
сакральных истоков, национального кода и пр. Им неважно, какую Идею
обслуживать. Важно, чтобы она оправдывала и объясняла их несменяемое пребывание
у власти. Так в КНДР легко поменяли устаревшую идею марксизма на более удобную
идею Чучхэ, оставив без изменения главное: структуру удержания власти и
привилегий в руках сакрально-эзотерической династии Кимов и близких к ним
силовиков.

В структурном и философском отношении
это возврат к первобытному синкретизму, когда государство де факто все меньше
нуждается в органах, разделяющих сферы компетенции, а язык – в терминах,
описывающих это разделение. Картинка мира упрощается: наверху есть лик власти
(царь, вождь, национальный лидер), внизу есть лик народа (трудящиеся массы,
племя, народ). Все промежуточное – преходяще, зыбко и необязательно. Что такое
губернатор, сенатор, судья, министр? Термины тоже опускаются к родо-племенному
уровню. В пределе: братья и сестры, братские народы, Родина-мать, отец народов,
«мы» и «они». До этого Россия еще не дошла, но четкое правовое понятие
«президент» уже сменилось расплывчатым «национальным лидером».

Отсюда несколько реальных разворотов.
Географически – разворот к Азии, с Запада на Восток. Особая цивилизация,
евразийцы. На самом деле, это продолжение советского тренда, реконструкция
султаната: закрывается столица, которая была «окном в Европу», открывается
допетровская столица в Москве. Реставрируется «железный занавес» на западном
фланге, информационные рогатки, цензура. В эволюционном смысле – разворот к
светлому прошлому. Сталинские это образцы или, наоборот, монархические — не
суть важно. И те, и другие предельно мифологизированы, вульгаризированы. Так т.
Сталин, в зависимости от обстоятельств, позиционировал себя то как борца с
кровавым царизмом, то как продолжателя дела Ивана Грозного, Петра, Александра
Невского и Кутузова. И никаких противоречий!

Естественно, это ведет к нарастающему
отставанию и самоизоляции. Элита терпит, потому что лучше потерять многое, чем
все. Население погружается в когнитивный диссонанс: победами полон телевизор, а
жить становится все трудней. В перспективе обострение конфликта между группами
(и территориями), чьи интересы и приоритеты связаны с европейскими ценностями
(Москва, крупнейшие города, Калининградская область) и консервативными
азиатскими региональными субкультурами. Власть — это видно по электоральной
статистике – все откровенней опирается на азиатский стиль. Чеченская модель
«выборов» одобряется и расширяется, европейская модель сжимается и подвергается
осаде в урбанизированных очагах сопротивления.

Режим идет вниз, но дна, чтобы
оттолкнуться, нет. Легальные механизмы смены или модификации режима через
выборы и законную политическую конкуренцию уничтожены. Значит, его смена
произойдет в результате либо заговора разочарованных элит, либо вспышки
неконтролируемого насилия, связанного с внутренними или внешними конфликтами.

 

Максим
Трудолюбов
:

Я вернусь к классификации авторитарных
режимов Барбары Геддес, которая уже была упомянута. База данных, разделяющая режимы
на военные, однопартийные, персоналистские, показывает, что военные режимы
живут меньше всех, быстрее заканчиваются и с большей вероятностью приводят
потом к (плюралистической? демократической?) политической системе.
Однопартийные режимы живут дольше всех, и чаще ведут к конкурентной
политической системе. Персоналистские режимы реже всего заканчиваются хорошо,
они заканчиваются либо «вперед ногами» (смертью лидера), либо конфликтом,
связанным с нерешенностью проблемы преемничества. Это самое слабое место таких
режимов – отсутствие институциональной схемы передачи власти. И тогда это
становится уже творчеством масс.

Я склонен думать, что у нас
персоналистский режим. Он движется отчасти в сторону тоталитарного режима, но я
не очень представляю себе такое приближение, потому что для тоталитарного
режима нужны очень большие ресурсы, очень существенная мобилизация, которую с
большим трудом можно представить в современных обществах. Трудно себе
представить такие проекты как строительство «Магнитки» сегодня. Но необходима
мобилизация такого порядка, чтобы прийти к настоящему тоталитарному режиму.

Существенное обстоятельство в наших
условиях – это наличие большого количества интересов, которые не совпадают с
государственными. Тоталитаризм — это «ничего за пределами государства». Но у
нас за пределами государства находится очень многое. Сегодня элита прекрасно
играет на стороне государства, на стороне Кремля, потому что это ей выгодно. И
до сегодняшнего момента не было таких ситуаций, когда этим игрокам было по-настоящему
нужно играть в какую-то другую игру.

Важно и то, что значительная часть
интересов зафиксирована не только в России. Оффшорный характер экономики важен,
любой большой актив имеет два типа гарантий – внутри и вне. Внутри – это некий
неформальный набор гарантий за счет личных отношений и связей, который
характерен для персоналистских режимов. А за пределами страны – это формальные
гарантии собственности. Это существенное обстоятельство, которое держит режим,
и полная изоляция будет означать очень глубокие изменения. Потому что
исчезновение внешних формальных гарантий создаст гигантский спрос на
справедливость, на некоторые механизмы разрешения конфликтов. В идеале это
должно привести к появлению внутри страны суда, институтов разрешения
конфликтов.

Попытки решить этот вопрос с помощью
амнистии пока не дают результатов. Бизнес практически не реагирует на
предложение переводить активы в Россию. Так что мне кажется, что сегодня
существенным фактором является то, что Россия находится между двумя
модернизациями – между западной и, условно говоря, азиатской, и пока не
движется ни в ту, ни в другую сторону.

Брюс Буэно де Мескита в своем знаменитом
«Руководстве для диктаторов» исходит из того, что логика удержания власти
требует перераспределения активов в пользу наиболее лояльного круга. Собственно
основная игра – это работа с приближенными, формирование круга победителей.
Если говорить о российской ситуации, то, вероятно, внутри правящей группы
существует расхождение между двумя стратегемами. Можно стараться расширять
пирог, который делится, или не расширять пирог, а просто делить то, что есть.
Первая позиция – это идеи Грефа и Кудрина о новой волне реформ. Для этого нужно
улучшить инвестиционный климат, создать экономические зоны и т.д. – по списку
Назарбаева. Но Путин этого не понимает или считает опасным. Из этих двух
направлений больше шансов победить у тех, кто за передел. Путин вряд ли
способен согласится на реформы, и в любом случае это не будут настоящие
институциональные реформы. Эта развилка будет усиливать давление внутри
системы, выбор в пользу передела будет вести к увеличению качества конфликтов и
будет подвергаться постоянным испытаниям способность лично Путина решать эти
конфликты.

 

Георгий Сатаров:

На мой взгляд, тенденции последних двух
лет — это просто ускорение тех тенденций в эволюции политического режима,
которые начались больше 10 лет назад. Такое ускорение связано с тем, что вдруг
начали рушиться какие-то механизмы устойчивости режима. Модель, которая в
результате, формируется – это то, что в институциональной теории называется
модель рентной экономики (rentseekingeconomy),
модель централизованного регулирования доступа к ренте (в 2000е гг. появилось
немало работ на эту тему). В 2000е гг. объем ренты в России начала резко расти,
и довольно быстро начала развиваться система политического обеспечения
присвоения ренты и регулирования этого присвоения. Норт, Валлис и Вейнгаст
характеризовали путинскую Россию как естественное государство с режимом
ограниченного доступа[†].

Теперь главный вопрос – это противоречие
между сформировавшимся политико-экономическим режимом, который предельно
заточен на ренту и двумя другими факторами: начавшимся сокращением ренты, с
одной стороны, и институциональной деградацией, с другой. В рамках режима
отсутствуют всяческие механизмы компенсации этих проблем. Это противоречие не
разрешимо и для режима абсолютно разрушительно.

При этом мне кажется, вопреки сказанному
выше, что никакой идеологии у нынешнего политического режима нет. В тех
тоталитарных режимах, которые мы знаем, идеологическая миссия шла с самого
верха – либо от лидера режима, либо от ближайших к нему людей. В данном случае
лидеру и его ближайшему окружению идеология в принципе чужда. По крайней мере
до сих пор они считали, что информационного насилия с вбрасываемыми мифами или
диверсиями в отношении либеральной идеологии вполне достаточно. Идеология здесь
была не существенна, и влияние этой идеологии на массовое сознание – это
типичный социологический миф, что можно подтвердить на социологических данных.
Существенный фактор здесь – это агрессивность пропаганды.

При этом рост рейтинга, цифр поддержки –
это не проявление поддержки, а инфляции поддержки. Дело в том, что Путин
никогда не был персоналистским лидером, на мой взгляд. Это миф, что он умеет
хорошо разрешать конфликты. Когда к нему приходили представители двух
группировок, он им говорил, идите и договаривайтесь, а потом приходите. Вот его
способ разрешения конфликта. Представления, что он внутренний регулятор всего и
вся, очень сильно преувеличены, точно также как преувеличены его управленческие
функции. Его главная функция внутри договора элит – обеспечить поддержку режима
с помощью своего рейтинга, личной популярности. Здесь не Путин хозяин, а вот
эта бюрократия, которую он защищает: своим рейтингом он гарантирует
стабильность режима. Элите это было понятно, и они об этом открыто говорили еще
в 2003-2004 гг. И это началось с самого начала: он устраивал шоу во всей стране
и во всем мире. Он символическая защита режима.

Итак, у Путина – две функции. Первая –
это защита интересов бюрократии за пределами страны. И это сейчас полностью
обрушено. Вторая функция – защита бюрократии внутри страны. И здесь, с одной
стороны, поддержка есть, но элиты чувствуют, что проблемы нарастают. В
результате, возникает механизм инфляции: для того, чтобы демонстрировать, что
он им нужен, Путин должен увеличивать вот эту самую цифру поддержки. Отсюда
возникают все эти 85% или 89%.

Путин появился
как следствие альянса между частью силовиков и либералов. Это был внутренней
договор такого либерального рывка в условиях ограничения демократии. Такова
была идеология первого президентства, которая потерпела фиаско. И я думаю, что
мы увидим сигналы, исходящие от недовольной часть правящей коалиции, которая
должна компенсировать возникший дефицит. Мы уже видим в публичной сфере вброс
сигналов своим. Они будут помогать оппозиции участвовать в выборах и получать
более или менее нормальный результат. Сегодня их ограничивает больше всего
отсутствие сильной и достаточно консолидированной оппозиции.

 

Татьяна
Ворожейкина:

Хотя между тоталитаризмом и
авторитаризмом, конечно, не существует жесткой грани, существуют режимы,
которые можно характеризовать как промежуточные. С этой оговоркой я все-таки
считаю путинский режим авторитарным.

В своей классической работе Хуан Линц
(испанец по происхождению и американский политолог) подробно обсуждает
различие  межу авторитаризмом и
тоталитаризмом. Для того и другого характерна несменяемость власти на выборах.
В этом смысле термины «гибридный режим», «электоральный авторитаризм» мне
кажутся излишними, потому что для многих авторитарных режимов были характерны и
выборы, и имитация конкуренции. Второе – это та или иная степень ограничения
свобод и контроль над СМИ. Третье – репрессии. Опять-таки та или иная степень
официальных и еще больше экстра-официальных репрессий была характерна для
многих латиноамериканских режимов.

Почему нынешний российский режим, на мой
взгляд, не тоталитарный. Как и Ханна Арендт, я считаю, что тоталитарных режимов
было два с половиной. Советский, нацистский и на половину итальянский, который
не был вполне тоталитарным, если говорить о таком признаке как степень
всеохватности контроля. В России контроль, хотя и обеспечивается террором и
идеологией, совершенно не носит тотального характера (во всяком случае – за
пределами Чечни).

Кроме того, с моей точки зрения,
основной характеристикой тоталитарного режима является мобилизация. Режим
Муссолини был мобилизационным, но в весьма карикатурном виде, что спасло тысячи
жизней. Нынешний российский режим, несмотря на «русский мир», до сих пор
ориентирован на пассивную поддержку. Если мы посмотрим на то, как обходится
режим с этим «русским миром», то становится очевидно, что ему не нужны
активисты, пассионарные носители этой идеи. Он их отстраняет и устраняет. Ему
по-прежнему нужно общество телезрителей. Это отнюдь не мобилизационная модель.

Еще одна важная черта: идеология
нынешнего российского режима не всеохватна. Я хочу сослаться на последние
тексты Дениса Волкова и исследования «Левада-центра», показывающие, что 50%
населения вообще ничем не интересуется. Им это все до лампочки, у них огород,
свадьбы детей, стройка и так далее. Кроме того, я хотела заметить, что те
черты, которые Л.Д. Гудков привел в качестве признаков движения к
тоталитаризму: сращение партии с государством, персоналистская система
господства, всевластие политической полиции – в Латинской Америке были
свойственны авторитарным режимам.

Таким образом, в целом я считаю, что это
режим авторитарный, находящийся в стадии ужесточения. Становление авторитарного
режима в России началось в начале 2000-х гг., в 2013-2014 гг. обозначили
переход от электоральной легитимации к легитимации военной (это термин Николая
Петрова), который был связан с кризисом легитимности в связи с сокращением базы
поддержки режима примерно на трать в начале 2010-х гг. Еще одна сущностная
характеристика режима — это хищнический авторитаризм. Контроль над экономикой захватили
выходцы из репрессивных структур. Но они не могут эффективно управлять
бизнесом. Они могут только грабить бюджет, «крышевать»,
«отжимать» и т.д. Такой хищнический (predatory) авторитаризм, который
основан на единстве власти и собственности, где отсутствует правовая защита
собственности, рано или поздно ведет к свертыванию конкурентного рынка. Cама логика его политического развития ведет к
экономической стагнации.

Опасность тоталитарной эволюции режима,
о которой говорил Л.Д. Гудков, существует. Но главным препятствием для
возвращения к тоталитаризму является та западная модель потребления, которая утвердилась
в России в последние 20 лет и которая, на мой взгляд, несовместима с
возвращением к тоталитаризму. Я напомню, что становление тоталитарной системы в
Советском Союзе было связано с уничтожением существующей модели потребления в
результате гражданской войны и социальной катастрофы. Я не вижу, как ее можно
разрушить сейчас без массовых репрессий.

Однако для репрессий нужен репрессивный
аппарат. Опыт Латинской Америки говорит, что репрессивные структуры эффективны
только тогда, когда у них нет собственных экономических интересов. Когда у них
появляются предприятия и контроль над экономикой, они становятся мало
эффективны по своей основной специальности. Вместе с тем, в нацистской Германии
существовал рынок и сохранялась старая модель потребления, несмотря на кризис
1920-х гг. и жесткое государственное регулирование. Но это было всего 12 лет, и
в условиях войны.

Все тоталитарные и большинство
авторитарных режимов латиноамериканского типа являлись продуктами внутренних
кризисов индустриальной системы. То, с чем мы сталкиваемся сейчас, это
постиндустриальная система или ее подобие в условиях «сырьевой модели». Я
соглашусь с тем, что есть элементы тоталитаризма: тотальная пропаганда,
подчинение этой пропаганде массового сознания. Более того, очевидно, что главный
мобилизующий фактор этой пропаганды – это ущемленное имперское чувство,
комплекс «нашей неосвобожденной территории» и внешняя агрессия как компенсатор
чувства национальной неполноценности.

Если говорить о
перспективах режима, то мне кажется, что ключевым фактором является то, что это
все же абсолютно персоналистский режим. Даже если за фигурой Путина стоит некий
«коллектив трудящихся», для публики режим персонализирован в фигуре Путина. Это
режим Путина. И в этом его главная слабость: его устойчивость зависит от
главного фактора – от психологического и физического самочувствия диктатора. На
мой взгляд, Путин так все это простроил, что судьба системы неразрывно связана
с его личной судьбой. И самый вероятный исход для такой системы власти – это
обрушение.

Вариант
постепенного размягчения, постепенной демократизации, как в Испании или
Бразилии, возможен только при наличии массового демократического движения в
стране, включающего социальные требования большинства. Будет это – будут
диссиденты внутри режима. Они появятся и двинутся навстречу, условно говоря,
внесистемным политическим силам, демократической оппозиции только тогда, когда
будет внешнее по отношению к режиму давление, давление со стороны общества.
Иначе не бывает. Такая модель – это желаемый выход. А ожидаемый исход
определяется уровнем персонализации режима. Здесь наиболее вероятный сценарий –
это крах, очень тяжелый для страны кризис.

 

Эмиль Паин:

Не так давно я опубликовал статью,
которая называется «Магия тоталитаризма». Из названия видно, что я определяю
нынешний политический режим в России как тоталитарный. Правда, тогда я писал,
что это недоразвитый тоталитаризм, а сейчас я отказываюсь от этого уточнения,
потому что периода развитости у такого режима вообще не бывает.

Нет необходимости подробно объяснять,
чем нынешний режим, режим второй декады XXI века, отличается от режима 2000-х
гг. Но я остановлюсь на одном элементе, который объясняет, почему мы с Л.
Гудковым возвращаемся сегодня к теории тоталитаризма. Главное отличие нынешней
модификации режима от предыдущей состоит в том, что он стал мобилизационным.
Прежний режим ни в какой мобилизации населения для самосохранения не нуждался;
напротив, это был режим демобилизации. Раз в четыре года избиратель приглашался
совершить обряд выборов, а потом все – спите спокойно, вы не нужны. Никакого
взбадривания, никакой мобилизации в поддержку режима не было нужно.

Так что же такое мобилизация? На мой
взгляд, это всякая внешняя принудительная активизация населения, форсированное
изменение его поведения. При этом даже не важно на сколько успешна эта
активизация. Если мобилизованный в армию человек «косит от службы», скажем в
лазарете, сам факт мобилизации — т.е. принудительного изменения его поведения и
образа жизни не отменяется.

Тоталитаризм характеризуется опорой на
мобилизацию. Это режим, отключенный от традиционных механизмов легитимации,
испытывающий некий дефицит легитимации и требующий мобилизации для восполнения
этого недостатка. М. Трудолюбов сомневается, что хватит ресурсов провести такую
мобилизацию, чтобы была коллективизация и т.д. Но совсем необязательно, чтобы
мобилизация охватывала экономическую сферу. Достаточно других форм мобилизации,
которые обеспечивают самосохранение режима.

Я отреагирую на замечание по поводу
ревизии существующих теорий тоталитаризма. На мой взгляд, эта ревизия
неизбежна, более того, она перманентно происходит.

Теория тоталитаризма пока не
разработана, существуют лишь разнородные концепции этого явления, имеющие
множество недостатков. Назову лишь два из них. Во-первых, все эти концепции
носят описательный характер, они были созданы для обобщения существовавших
эмпирических фактов, и плохо приспособлены для прогнозирования. Во-вторых, они
односторонне и узко трактовали даже имеющийся эмпирический материал, связывая
тоталитаризм только с репрессиями. В самой популярной и авторитетной из таких
концепций, изложенной Ханной Арендт в ее книге
«Истоки тоталитаризма» (1951 г.) основное внимание
уделено репрессивному государству и беспрецедентному насилию, связанному с Холокостом и ГУЛАГом. Х. Аренд даже
итальянский фашизм не относила к тоталитаризму, в силу его недостаточной
репрессивности, хотя сам термин «тоталитаризм» появился в 1920-х гг. как раз для характеристики именно
режима Бенито Муссолини. Так что уже
сама Х. Арендт была ревизионисткой концепции тоталитаризма.

Важные «ревизионистские» уточнения в эту
концепцию внес Хуан Линц. В эссе «Тоталитарные и авторитарные режимы» (1975) он
утверждал, что главной чертой тоталитаризма является не террор сам по себе, а
стремление государства к тотальному надзору за всеми аспектами жизни людей. Эмпирический
материал, которым располагал Х. Линц, показывал, что осуществлять такой
контроль, который гарантировано не допускает открытого инакомыслия и возникновения
оппозиции, невозможно без широкомасштабного террора. Прошло время, и опыт ряда
стран, в том числе и России, дал примеры эффективного подавления оппозиции и
обеспечения тотального и сервильного единомыслия без применения массовых
репрессий, всего лишь за счет новых информационных технологий, новых форм манипуляции
массовым сознанием.

Впрочем, и во времена существования
классических тоталитарных режимов в 1920 – 1950-е гг. правление несменяемых в
течении десятилетий диктаторов-вождей было обусловлено не только репрессиями.
Как справедливо отмечает Тьерри Вольтон, «Муссолини долго был героем для
большинства итальянцев, Гитлеру удалось вовлечь немцев в войну, миллионы
советских людей оплакивали смерть Сталина, а многие китайцы до сих пор скорбят
по Мао.  «Культ вождя», граничащий с
обожествлением опирался, прежде всего, на психологические процедуры
принуждения, на «магию тоталитаризма».

Помимо «культа вождя», важнейшую роль в
идеологии и практике тоталитаризма играют массовые надежды, обожествление некой
политической утопии «всемирного рейха», «всемирного халифата», «всемирного
союза пролетариев-коммунистов», «русского мира». Во всех случаях
атомизированный, неустроенный человек, проигравший социальное соревнование,
окрыляется связью с великим вождем и великой идеей, получая возможность чувствовать
себя уверенней в качестве части некого великого сообщества: «белой расы»,
«исламской уммы», мирового пролетариата» и др.

В чем новизна нынешнего тоталитаризма по
сравнению с тоталитаризмами 20 века? Все они были прогрессистскими. Они
подразумевали проект создания нового человека и нового общества. Нынешние
тоталитаризмы, не только российский, но и, скажем, исламский, игиловский
ориентируются не на прогрессизм, а, наоборот, на традиционализм. Это совершенно
новое явление, инновация, которая сохраняет форму традиции.

Мы не замечаем тотальности этого
процесса, который не сводится только к телевидению. Сегодня существует
полноценная система манипуляции, начиная с детского сада, школы и кончая
паломническими движениями, которая создает механизм рекрутирования огромного
количества людей. Я недавно приехал из Новгородской области и видел, как в монастырь
Дивеево приезжают тысячи людей (мне сказали — 12 тысяч человек ежедневно). Это
только одно «святое место» в одной российской области. По России же сотни тысяч
людей ежедневно вовлечены в такую форму освоения идей «русского мира». В стране
выстроена разветвленная система институтов, которая обеспечивает воспитание
масс в этой парадигме.

Еще одно свойство тоталитарного режима состоит
в том, что он исторически неустойчивый, исторически сравнительно недолговечный.
Время советской власти довольно незначительно по сравнению с многовековыми
монархиями. Думаю, что сегодняшнему тоталитаризму не будет ни 70 лет, ни даже
25 лет. Потому что основная проблема – это проблема сокращения его ресурсов,
рост интенсивности борьбы «пауков в банке». Сегодня элитные противоречия и
различия будут довольно значительными и предел насыщения этой части значительно
быстрее, чем остальных.

Но главное, что меня беспокоит в этом
разговоре, это недооценка роли тоталитарной идеология. Я же хочу подчеркнуть
еще раз, что складывающаяся система идеологического воспитания уже сейчас – это
практически тотальная, широкая и разветвленная система. Она дает сбои, но все
же она пока рекрутирует массу сторонников. Не хотите называть это идеологией,
назовите каким-то другим словом. Но учитывайте этот мощный фактор, который
серьезнейшим образом будет способствовать самосохранению режима даже в
неблагоприятных экономических условиях. Не хотите давать режиму «страшные»
определения, ну так придумывайте некие местные обезболивающие названия, но
тогда вы не сможете включить свои локальные оценки в мировой теоретический
массив, не получится и типология этого явления.

 

Игорь Клямкин:

На мой взгляд, использование понятия
«тоталитаризм» для описания современных российских реалий означало бы ревизию
той теории тоталитаризма, которую имеем, и которая описывает режимы ХХ века.
Может быть, понятие это и нуждается в переосмыслении, но пока его использование
применительно к сегодняшней российской ситуации кажется неубедительным.
Действительно, тоталитарные режимы прошлого века были модернизаторскими,
соответствующими индустриальной стадии технико-экономического развития. Это
были режимы, у которых была осознанная и мобилизующая историческая функция. А
нынешняя мобилизация, о которой говорил Эмиль Паин, — это и не мобилизация
вовсе, в ней не просматривается никакого мобилизующего коллективного
целеполагания. Да, есть солидарная поддержка политики властей, но это
солидарность демобилизованных. В значительной степени она создана искусственно,
хотя и опирается на определенные структуры массового сознания.

Что это за режим? Я думаю, что можно
оставаться в границах понятия авторитаризма, отдавая себе отчет в его
недостаточности. Это не просто авторитарный режим, а режим постимперский,
сохраняющий имперские черты. И что особенно существенно, это авторитаризм
пост-тоталитарный. Это формирует те его особенности, которые мы в Латинской
Америке не обнаруживаем, а именно – апелляции к исторической памяти об
имперском досоветском и советском прошлом в сочетании с реанимацией
тоталитарной символики сталинского периода. Это режим постмодернистского
цитирования прошлых феноменов вкупе с феноменами западных демократий, но это не
авторитарная (и не тоталитарная) диктатура развития, а постмодернистская
диктатура самовыживания.

Характер эволюции режима в последнее
время определялся тем, что с 2012
г. для его легитимации начали использоваться элементы,
похожие на идеологию. Но это не доктринально оформленная государственная
идеология, а некий набор предписываемых ценностей. Официальная идея
«альтернативной цивилизации», государственный патриотизм, православная риторика
стали реакцией на внутренние события – на выборы 2011 г. и Болотную площадь.
Массовое сознание этот поворот приняло, но глубоко в себя не впустило. Оно
внутренне прониклось им только в 2014-м, когда память об имперском прошлом была
актуализирована и материализована «возвращением» Крыма, и когда внутренний
политический вызов был переформулирован как вызов внешний, когда стал
насаждаться  образ американского
«большого врага».

Однако, повторю, я не вижу здесь
перехода к мобилизационному обществу. Люди прониклись «крымнашизмом», но
продолжают жить частной жизнью и на патриотические митинги не рвутся. Более
того – хотят, чтобы им за посещение этих митингов еще и заплатили или дали
отгул. Тоталитарную инерцию в «крымнашистской» солидарности демобилизованных
обнаружить при желании можно, но – не более того. Это солидарность без образа
будущего и без солидарного отклика на идущие сверху целеполагания уже в силу
самого отсутствия таковых.

Перспективы такого режима, на мой
взгляд, надо анализировать не только исходя из внутренних факторов, но и в
связи с тем внешним контекстом, в котором он существует. Он не изолирован, он
находится в принципиально новой ситуации внешней войны на трех фронтах –
украинском, сирийском  и западном
(торгово-экономическом). И главный вопрос – выдержит ли режим давление
созданной им самим внешнеполитической ситуации? В случае ее затягивания
выдержать это давление можно будет только посредством ужесточения внутри страны
(социально-экономического, а быть может, и политического) с неопределенными
перспективами. Но перспективы тоталитарной мобилизации я и в данном случае не
вижу.

А если не выдержит, то это будет
сопровождаться падением легитимности. В чем оно может проявиться? Серьезного
давления снизу я не жду. А в верхах может возникнуть настрой на некоторое
видоизменение режима в направлении его большей приемлемости для Запада, но при
сохранении его авторитарности. На серьезную демократизацию после пугающего
опыта Горбачева вряд ли кто решится.

 

Екатерина
Шульман,

Одна из особенностей нынешнего российского
режима в том, что он действует в значительной степени в информационном
пространстве. Его базовое отличие как от тоталитаризма, так и от классического
авторитаризма ХХ века выражается формулой, согласно которой диктатуры прошлого
состояли на 80% из насилия и на 20% из пропаганды, а нынешние гибриды — на 80%
из пропаганды и на 20% из насилия. В результате, режим формирует пространство
фейка, целенаправленного искажения действительности, в котором во многом и
существует.

Вопрос «верят ли они сами в то, что
говорят?» здесь не имеет смысла. В условиях неидеологизированного
режима-гибрида «говорить» властные и провластные акторы могут, что
угодно. Однако в своих действиях они мотивированы не «убеждениями» и
«верой», а возможностями системы и ресурсами режима. И то, и другое
неумолимо сокращается.

Для «нас» слова связаны с убеждениями, а
убеждения — с действиями. Для «них» эта связь носит очень условный характер.
Новая информационная туманность — это не доброе старое: «говорит одно, а
сам задумал другое». Мы рассуждаем: «если они ГОВОРЯТ о возможности
ядерной войны (тема и лексика, табуированная при советской власти), то что же
они тогда способны СДЕЛАТЬ? самое меньшее — взять Мариуполь». В реальности
оказывается, что болтовня про радиоактивную пыль никак не коррелирует с
реальными действиями, а является просто болтовней, имеющей целью напугать
внешнюю аудиторию, а если это не выйдет — то хотя бы занять телеэфир чем-то,
что будут с интересом слушать. Свет на эту разновидность дискурса и модель
публичного поведения способна пролить не столько политическая наука, сколько
криминология и вирусный маркетинг: смесь уголовных нравов и опыта дикого
«пиара» 1990х многое объясняет в нынешнем информационном
пространстве.

Каковы могут быть «дела» нашей
властной системы? Чтобы ответить на вопрос о ее возможностях, нужно попытаться
понять ее природу. По моему мнению, действующий политический режим не
является ни тоталитарным, ни в полной мере авторитарным, ни персоналистическим
(вождистским), ни идеологическим — хотя пользуется элементами всех этих
моделей.

Тоталитарная модель притягивает
исследователя своим масштабом и исходящим от нее хтоническим ужасом, но с точки
зрения исторической это модель экзотическая. Тоталитарных режимов было не так
много, все они концентрировались на сравнительно небольшом историческом участке
ХХ века, и почти все, оставив по себе ужасный след, развалились (сохранившиеся
исключения подтверждают правило). Уже СССР на послевоенном этапе проявлял черты
гибридности (трансформации в сторону смешанного авторитаризма), а для его
возрождения даже в таком смягченном виде необходимы ресурсы — экономические,
демографические, идеологические, — которыми нынешний режим не
располагает.

Авторитарная модель более совместима с
человеческой природой и, соответственно, живуча. Но опыт последних 30 лет
показывает, что для выживания авторитарные режимы вынуждены имитировать целый
ряд демократических институтов. В данный момент в мире больше многопартийных,
чем однопартийных автократий; почти все режимы такого рода проводят регулярные
выборы и допускают существование негосударственных общественных организаций,
плюралистической прессы и сетевых ресурсов.

Будучи имплантированы в социальную
ткань, эти институты, которые режим частью имитирует, частью контролирует,
постепенно наливаются живым социальным содержанием. Скорость и сила этого
процесса преимущественно определяется уровнем развития общества (хотя есть и
другие факторы — экономическое положение, интегрированность в международные
торговые финансовые и политические структуры — «linkage», наличие и
статус преимущественного торгового партнера — «leverage»).

В исторической перспективе у российского
политического режима нет иного пути, кроме постепенной демократизации. Не
потому, что это «хорошо и правильно», а потому, что этого требует
противоречие между уровнем развития общества и его требованиями и уровнем
развития аппарата управления и его потребностями.

Однако эта историческая перспектива
носит стратегический характер, и путь к ней не выглядит линейно. Ближайшее
будущее будет определяться другим противоречием: между сжимающимися
экономическими ресурсами и потребностями бюрократии, разросшейся количественно
и привыкшей к определенному уровню потребления.

Еще сужая фокус, скажем, что ситуация в
России следующие три года будет определяться кумулятивными усилиями
«коллективного Запада» по превращению российского политического
лидера из ресурса в обузу для российской же коллективной бюрократии (не
народа). Цель — донести до властвующего класса мысль, что смена лидера
(желательно мирная, в результате внутриэлитного соглашения) отвечает их общим
интересам и сделает их жизнь легче и качественнее. Если эта цель будет
достигнута, на выборах 2018 г.
Владимир Путин баллотироваться не будет, а будет избрана компромиссная фигура,
приемлемая для властной бюрократии тем, что это кто-то из них, а для внешних
партнеров — уже тем, что это не Путин. Это скромная цель, не предполагающая ни
революций, ни радикальных мутаций режима, но облегчающая его дальнейшую
трансформацию по тому пути, на котором он и так уже находится.

В ответ на то, что режимом
воспринимается как «внешнее давление», им будет усиливаться давление
внутреннее. Коллективная бюрократия всегда делает не то, что требуется, а то,
что может: в любой ситуации она может оперировать только теми инструментами,
которыми располагает.

Что же она может, и что мы в ближайшее
время увидим:

1. Не вести войну, но увеличивать
бюджетные расходы. Скудеющий бюджет будет все решительнее перераспределяться в
пользу силовой бюрократии. Но это может прикрывать политику ровно
противоположного характера: постепенное сворачивание всякой военной активности
на украинском направлении.

2. Не вести изоляционистскую политику,
но усиливать изоляционистскую риторику. Антизападная и в особенности
антиамериканская пропаганда будет нарастать по тону и объему, но реальные
политические шаги могут делаться в противоположном направлении.

3. Не выстраивать репрессивный аппарат,
а проводить точечные репрессии. Они будут направлены на публично-политическую,
гражданскую и гуманитарную сферу. Это те области, где у государства есть власть
и ресурсы, и где низка вероятность организованного сопротивления. При этом
подобные репрессии, при небольших затратах, вызывают огромный резонанс и служат
цели режима: минимальной ценой произвести парализующее впечатление
«тоталитарности».

4. У системы все меньше средств
поддерживать дисциплину бюрократии, в особенности силовой. Хотя она до
последнего будет прилагать максимум усилий, чем дальше, тем больше она будет
вынуждена отпускать отдельные отряды этой бюрократии «на вольные хлеба».
В этих условиях реальной перспективой для нас является не «раскручивание
маховика репрессий», а рост дезорганизованного полулегального насилия со
стороны тех, кого еще Белинский определил как «корпорацию служебных воров
и грабителей». Ведомственные и бюрократические кланы будут все громче
заявлять себя в публичном пространстве, внутриэлитные конфликты будут выносится
на публику.

В этих условиях интересной формой борьбы
государства и общества может стать «легалистский протест», образец
которого мы видели в конце 2011 года и видим каждый день, когда общество
вступается за ту или иную жертву правоохрантельного и судебного произвола. Это
протест под лозунгом «соблюдайте свои законы», в котором общество
парадоксальным образом выступает в роли правоохранителя, а государство —
правонарушителя. Ближайшая точка турбулентности, которую нам предстоит пройти,
— последствия выборов 2016 г.
В авторитарном режиме российского типа результат выборов всегда предсказуем, но
непредсказуемы его последствия (в демократии — наоборот).

 

Евгений Ясин:

Мои взгляды близки к тому, что говорил
И. М. Клямкин: мы все-таки имеем не тоталитаризм, а авторитаризм. Я пытался в
свое время провести грань между авторитаризмом и «дефектной демократией» (этот
термин ввели В.Меркель и А. Круассан[‡]).
Мне показалось, что у нас дела обстоят похоже. Кроме того, я всегда
руководствуюсь мыслью о том, что мы должны искать возможности к движению в
сторону демократического образа правления. Если мы не оставляем возможности для
того, чтобы договорится, а просто клеймим, то от этого получается обратный
эффект. Но те события, которые произошли в 2014 г. в связи с Крымом и
Донбассом, они что-то поменяли. И сегодня есть какие-то вполне важные черты,
которые указывают, что режиму не чуждо использование элементов тоталитаризма. В
особенности, это касается СМИ.

Мы видим последствия того
обстоятельства, что Россия перестала в конце 20 века быть сверхдержавой,
потеряла большую долю величия, которое заменяло населению какую-то группу
престижных товаров. И мы видим, что этот механизм сработал, и он работает и
против либералов, против людей, которые составляют оппозицию разного уровня. Я
бы не сказал, что речь идет о какой-то целостной идеологии. Мне кажется, что
есть вещи, на которые Владимир Владимирович Путин органически не способен. Он
не понимает, что такое идеология, и он ее боится. Он старается держать общество
в наведенье. Что бы вы его ни спрашивали, различные идеологические посылы – все
это можно отнести на кого-то: на Дугина, на Рогозина, на Ясина. Но он сам старается
так определенно не высказывается, кроме вещей, которые он хорошо понимает, где
может проявить свой темперамент. Например, по поводу американцев.

Мне кажется, что каждый шаг, который
сейчас совершает режим для своей защиты, продавая вот эту низкопробную
идеологическую пищу, которая годится для самых малообразованных слоев, — каждый
шаг разрушает имидж режима.

Чем это закончится? Как экономист, я
вижу, что мы имеем дело с началом кризиса, который может быть преодолен только
сменой режима. Я думаю, что изменить экономическую ситуацию иначе не удастся. И
это очень сильно расходится с намерением Путина сидеть столько, сколько можно,
идти на любые меры ради этого.

Тот режим, который был формировался с 2003 г. рассчитан на то, что
цены на нефть будут расти. И то, что у него нет внутренних сил для роста, было
ясно еще в 2003 году. Экономическая ситуация будет ухудшаться, и возможно,
экономика и будет играть решающую или крайне важную роль. Не в том смысле, что
поднимутся люди и будут бунтовать, нет; но те реакции, на которые рассчитывает
режим, перестанут действовать. Как на это будет реагировать режим, не знаю.
Следует принять во внимание очень существенную роль, которую играют сегодня
спецслужбы. И это их поведение выглядит нарушением определенных правил внутри
режима. Последние громкие конфликты — вокруг Меламеда, вокруг меня и фонда
«Династия» произошли, видимо, по чьей-то инициативе без прямого указания
Путина.

 

Лев Гудков:

Я бы хотел добавить одну реплику в
заключение. Мне показалось, что под тоталитаризмом в нашей дискуссии понимается
нечто статическое или догматическое. Но это — научная парадигма, которая
развивалась как всякая научная парадигма. В первой фазе это было описанием еще
складывавшихся на тот момент режимов, в классической фазе – это описание трех
основных функционировавших форм тоталитаризма. Затем появилось огромное
количество концепций тоталитаризма, описывающих его неполные и разлагающиеся
формы (кубинского, исламского и т.д.). Тоталитаризм как завершение научной
парадигмы есть язык теоретического анализа и описания, который сам по себе
направляет внимание исследователя на определенные общие черты и различия.
Никакой единой конструкции тоталитаризма нет, и историки показали, что ни одна
из реальных систем, квалифицируемых в качестве «тоталитарного режима», не
соответствует этому типу в полной мере.

В отличие от понятия «авторитаризм»,
который описывает лишь систему господства, концепция тоталитаризма гораздо
более широкая, и она обращает внимание на изменения в разных институциональных
сферах. Она заставляет сравнивать одномоментные изменения в таких сферах как
изменение права, подчинение его определенной политике, системы образования и
социализации.

«Идеология» также вовсе не сводится к
утверждению монолитного представления о социально-политической реальности или о
будущем. Это не «политическая религия» в духе Е.Джентиле[§],
это достижение принудительного консенсуса, заглушающего все остальные взгляды и
мнения, разрушающего возможности других подходов или точек зрения. Это
навязанный консенсус, и в реальности нигде – ни на Кубе, ни при Муссолини
никогда не было такого реального единомыслия. Но консенсус, достигаемый
принуждением, информационной изоляцией, воспитанием конформизма складывался.
Совершенно необязательно в идеологические постулаты верить, главное здесь –
повиновение, добровольный конформизм или принудительное двоемыслие.

При таком понимании парадигмы
тоталитаризма мы видим множество пересечений с той реальностью, которую мы
обсуждаем. Я говорю о рецидиве тоталитаризма, потому что отдельные феномены
необязательно должны сложиться в какую-то законченную, жесткую террористическую
систему, но рецидивные явления, вроде повторного гриппа, совершенно точно мы
наблюдаем. Давайте посмотрим на то, как создаются условия для дальнейшего
воспроизводства и закрепления определенных отношений, когда это переносится в
сферу образования, допустим, и начинается готовиться целое поколение.
Параллельно идут изменения в судопроизводстве, армии и т.д. Мы можем говорить о
некоем складывающемся направленном движении, о том, что планируется другая фаза
развития режима. Такие практики для авторитарных режимов не характерны.
Авторитарный режим не озабочен этим, он апеллирует к традиции, к тому, что
всегда было, к укладу.

 

Кирилл Рогов:

Мне кажется, состоявшаяся полемика и
сформулированные несогласия делают более объемным наш взгляд на тот
исторический феномен, который формируется или развивается на наших глазах.

Упрощенно говоря, одна точка зрения
рассматривает режим в перспективе его прагматики, прагматики его лидеров. В
этом случае контр-модернизационный, архаизирующий пафос режима выглядит как
инструментарий, фейк, фиговый листок. Другой подход, напротив, обращает наше
внимание на то, что этот контр-модернизацинный посыл оказывается организующей,
мобилизующей силой, выстраивающей и формирующей институциональную среду. В
этой, второй перспективе он и есть новое существо режима, в то время как все
прочее – технологичность, меркантилизм, цинизм, информационный пост-модернизм –
являются инструментарием, оболочкой.

Многие из тех, кто возражал против
применимости тоталитарной парадигмы, вынуждены были признавать все же некоторые
пересечения, указывая при этом на их периферийный характер. Мне кажется,
ключевой признак был сформулирован совершенно точно: это уровень мобилизации
или мобилизационности режима. Авторитарные режимы борются с проявлениями
несогласия, протеста, попыток политического действия, то есть – с деятельной
неояльностью. Мобилизация же предполагает вмененность гражданам поддержки
режима и осуждение ее отсутствия. Отсутствие поддержки приравнивается к
потенциальному предательству и может в той или иной форме караться, пускай даже
в форме общественного осуждения.

Может быть, вот это понятие авторитарной
мобилизации как отличительного признака и некоего нового качества
авторитаризма, сближающего его с представлением о тоталитарном обществе, могло
бы быть точкой терминологического компромисса.

В свою очередь такая мобилизация
непосредственно связана с качественно новой ролью, которую получает в
политической системе репрессивный аппарат. Она по-новому отстраивает институты
и ведет к ре-интерпретации ценностей. Так, например, свобода слова для
российских граждан, судя по опросам, является (являлась еще совсем недавно)
достаточно консенсусной ценностью. Однако в условиях мобилизации это общее
представление оказывается поставленным под сомнение. В условиях общей опасности
ценностью может выглядеть уже ограничение свободы слова, в то время как свобода
будет интерпретироваться как источник угрозы. Это важный сдвиг. Здесь мы видим
уже конструирование системы «мобилизационных ценностей». Но именно с помощью
таких мобилизационных ценностей классические тоталитаризмы сдвигали и подрывали
гуманистическую концепцию, воспитывали высочайшую толерантность к насилию.
«Распятый мальчик» — циничный пропагандистский фейк, но он воспитывает новую
норму: «убей укропа» — вне зависимости от интенций авторов фейка.

Обращаю внимание, что несогласие
наблюдалось еще по одному важному пункту. В вопросе о том, является ли нынешний
российский режим персоналистским, мы видим ту же развилку аргументаций. Часть
участников высказывала мнение, что персоналистский характер режима является
оболочкой, символическим брендом, за которым скрываются те или иные композиции
бюрократии и олигархии. Другие указывали на персоналистский характер как на
самое существо режима, определяющее траекторию его эволюции.

Действительно, обращаясь к уже почти
классической типологии Барбары Геддес, мы оказываемся в некотором
замешательстве. Персоналистский субстрат режима очевиден. Однако и механизмы
политического управления, характерные для латиноамерианских хунт ему также,
кажется, не чужды. Я имею в виду ту роль, которую играет в этом режиме
«секретная служба» (КГБ – ФСБ) и корпоративные связи ввыходцев из нее.
Функционально ее роль вполне сопоставима с ролью армии и армейского офицерства
в латиноамериканских хунтах. Наконец, вполне очевидны и усилия по построению
режима доминирующей партии. Отличие, пожалуй, заключается в том, что партийный
режим преимущественно приспособлен для управления территориями. Однако наличие
трех разных механизмов – персоналистского, военно-корпоративистского и
партийного, — каждый из которых выполняет определенную роль в общей композиции,
мне кажется, было бы важно отметить и осмыслить.

Не думаю, что нашей целью является дать
однозначный и окончательный ответ на эти вопросы – тоталитаризм или
авторитаризм, персоналистский режим или хунта? Прозвучавшие аргументы и
контр-аргументы позволяют увидеть новации формирующегося режима. Новации в
способах легитимации, а также в подходе к проблеме элитных коалиций и
механизмов лояльности. Эти новации и особенности, вероятно, определят его
будущее. При этом вопрос мне кажется важным подчеркнуть, что режим находится в
движении. Это какой-то режим со смещенным центром тяжести. И мы видим,
вероятно, еще только промежуточную стадию.

 


[*]Autocratic Regimes Data:http://sites.psu.edu/dictators/

[†]North D. C. Limited access orders in the developing
world: A new approach to the problems of development. – World Bank Publications,
2007. – Т. 4359.

[‡]МеркельВ., КруассанА. Формальныеинеформальныеинститутывдефектныхдемократиях (I) // Полис. 2002.
№1.

[§]Gentile E.Le religioni della politica. Fra democrazie e totalitarismi. Laterza, Rome 2001 = English translation: Gentile
E.
Politics as Religion. PrincetonUniversity
Press. 2006.

 

Поделиться ссылкой:

Сравните авторитарный и тоталитарный режимы.

Мы напишем индивидуальное эссе специально для вашего всего за 16,05 долларов США 11 долларов США за страницу Учить больше

А

Основное различие между авторитарными и тоталитарными режимами заключается в способах казни власти. Авторитарное правительство, противоположное демократии, стремится сосредоточить власть в руках отдельного человека. Тоталитарный режим, напротив, пытается контролировать каждый аспект жизни людей через идеи общих интересов и идеалов для общества.

Пояснение:

Авторитарные и тоталитарные режимы как правящие модели часто путают из-за их специфического, противоположного демократии, исполнения. Чтобы дать им правильное определение, необходимо изучить каждый из режимов, а также привести несколько примеров для лучшего понимания их определений. Таким образом, начиная с авторитарного режима, они будут определены и объяснены, чтобы сравнивать их на основании сходства и различий.

Авторитаризм — это модель политической системы, в которой власть находится в руках лидера или небольшой группы людей, а не избираемых людьми.Глава государства при авторитарном режиме принимает решения произвольно, без возможности обжалования этого действия. Любая оппозиция запрещена или ограничена государственной властью, чтобы сконцентрироваться на индивидуальном правлении.

Таким образом, авторитарный режим выступает абсолютной оппозицией понятию демократии. Ярким примером авторитаризма в контексте современного общества являются политические системы России и Китая. Хотя эти государства создают впечатление относительной свободы, их законодательные системы по-прежнему ограничивают возможности противодействия правительству, будь то пресса или неправительственная организация.

Тоталитаризм — это модель государственного правления, которая стремится контролировать все действия, происходящие в государстве, вмешиваясь в жизнь жителей государства. Хотя теоретически люди являются свободными жителями без каких-либо ограничений, их жизнь и действия по-прежнему находятся под пристальным контролем государства.

Такой контроль всегда скрывается за понятием определенной идеологии, которая теоретически могла бы объединить государство и улучшить его социальные и материалистические условия.На самом деле, однако, эти идеологии практически невозможно воплотить в жизнь, и они созданы для реализации постановлений правительства через призму общей цели.

Более того, такая техника подавляла значимость плюрализма и индивидуализма и, как следствие, способствовала развитию единой власти, на которую легко повлиять. Термин был придуман в начале 20 века итальянским диктатором Бенито Муссолини. Яркими примерами тоталитарного режима являются Советский Союз при Иосифе Сталине и нацистская Германия при Адольфе Гитлере.Северная Корея по-прежнему остается тоталитарным государством, которым правит представитель династии Ким — Ким Чен Ын.

Определив авторитаризм и тоталитаризм, теперь можно выделить общие и отличительные черты режимов. Во-первых, хотя авторитарные лидеры готовы сохранять всю власть в индивидуальном порядке, они не вмешиваются в социальные и экономические институты. Тоталитаристы, напротив, ищут власти везде, где только возможно, включая даже личную жизнь жителей.

Еще одна отличительная особенность — способ выполнения правила. Тоталитарные лидеры часто скрывают свои намерения за определенной идеологией, которая должна приносить пользу сообществу, в то время как авторитарные лидеры сосредоточены на личной власти. Таким образом, хотя и авторитарный, и тоталитарный режимы противостоят основным идеям демократии, а авторитаризм, по сути, является тоталитаризмом, у них все же есть некоторые отличительные черты, которые помогают их различать.

В чем разница между тоталитарным и авторитарным

Основное различие между тоталитарным и авторитарным состоит в том, что тоталитарных режима осуществляют тотальный контроль над жизнями и свободами граждан, в то время как авторитарные режимы предоставляют гражданам определенные индивидуальные свободы.

Тоталитаризм и авторитаризм — две формы правления в мире. Обе эти формы имеют общие черты в нескольких контекстах, таких как характер их управления гражданами.

Основные зоны покрытия

1. Что такое тоталитарный
— Определение, характеристики, примеры
2. Что такое авторитарный
— Определение, характеристики, примеры
3. Каковы сходства между тоталитарным и авторитарным
— Краткое описание общих характеристик
4.В чем разница между тоталитарным и авторитарным
— Сравнение основных различий

Ключевые термины

Власть, авторитарная, формы правления, тоталитарная, политика

Что такое тоталитарный

Тоталитарное правительство или тоталитаризм — это форма правления, при которой государство оказывает влияние на все аспекты жизни граждан, тем самым ограничивая все свободы.Следовательно, власть государства в этом типе правления безгранична. Следовательно, эта форма правления требует, чтобы все граждане полностью подчинялись решениям и правилам государства.

Итальянский диктатор Бенито Муссолини ввел термин «тоталитарный» в начале 1920 года. Он использовал эту форму правления, чтобы описать природу фашистского государства в Италии. Он подчеркивал природу тоталитарного правительства как «все в государстве, никого вне государства и ничего против государства».”

Рисунок 1: Бенито Муссолини

Характеристики тоталитарного правительства

Тоталитарное правительство имеет отличительные характеристики, такие как;

  • Правило, соблюдаемое одним диктатором или единственной правящей политической партией, которое контролирует и направляет все аспекты индивидуальной жизни посредством принуждения и подавления,
  • Строгая цензура
  • Постоянное распространение проправительственной пропаганды и запрет любой формы публичной критики правительства
  • Обязательные методы контроля населения
  • Обязательная военная служба для всех граждан
  • Запрещение определенных религиозных или политических групп и обычаев
  • Подавление традиционных социальных институтов и организаций и т. Д.

Рисунок 2: Жизнь граждан при тоталитарном правлении Северной Кореи при династии Ким

Следовательно, при тоталитарном правлении практически вся общественная жизнь, а также частная жизнь граждан контролируются государством. Другими словами, диапазон государственного контроля над людьми практически неограничен. Правительство контролирует все аспекты экономики, политики, культуры и общества, образования, религии и даже репродуктивных и моральных прав. Более того, страх — необходимый инструмент, используемый правящей партией при тоталитарном правительстве.

Что такое авторитарный

Авторитарное правительство или авторитаризм — это форма правления, при которой от людей требуется строгое подчинение власти государства, даже если они имеют ограниченную степень личной свободы. В результате граждане обладают свободой индивидуальных предпочтений и убеждений по сравнению с тоталитарным режимом.

Однако политический процесс, а также все индивидуальные свободы, такие как свобода слова и государственная политика, контролируются правительством без какой-либо конституционной ответственности.

Рисунок 03: Авторитарное правление Кубы при Фиделе Кастро

Характеристики авторитарного правительства

Некоторые важные характеристики авторитарного правительства:

  • Режим контроля над гражданами
  • Присутствие правящей исполнительной власти с свободно определенными и меняющимися полномочиями
  • Ограниченная политическая свобода со строгим государственным контролем над политическими институтами и группами законодательных органов, политических партий и групп интересов
  • Строгие ограничения социальных свобод со стороны государства (подавление политических оппонентов и антирежимная деятельность)

Что еще более важно, в отличие от тоталитарных режимов авторитарные режимы имеют меньшее влияние на индивидуальные убеждения и предпочтения граждан.

Сходства между тоталитарным и авторитарным

  • И при тоталитарном, и при авторитарном правительствах индивидуальные права и свободы сильно ограничены.
  • Оба типа правительств контролируются одним правителем или группой элит.

Разница между тоталитарным и авторитарным

Определение

Тоталитарное, тоталитарное правление или тоталитаризм — это форма правления, при которой государство оказывает влияние на все аспекты жизни граждан, тем самым ограничивая все свободы.Напротив, авторитарное, авторитарное правление или авторитаризм — это форма правления, при которой от людей требуется строгое подчинение власти государства, даже если они имеют ограниченную степень личной свободы. Таким образом, в этом главное отличие тоталитарного от авторитарного.

Контроль

Контроль над государством — это также главное различие между тоталитарным и авторитарным правительством. Контроль государства над гражданами в тоталитарном правительстве является диктаторским, поскольку предполагает полное подчинение граждан государству, ограничивая все индивидуальные свободы.С другой стороны, контроль государства над гражданами при авторитарном правительстве не диктаторский, а авторитарный; следовательно, такое правило дает гражданам несколько свобод.

Влияние на граждан

Влияние государства на граждан очень велико при тоталитарном правлении, поскольку государство контролирует все индивидуальные свободы, включая их личный выбор и убеждения. Однако есть несколько свобод, таких как личные убеждения и выбор для граждан при авторитарном правлении.Следовательно, это также разница между тоталитарными и авторитарными правилами.

Свобода личности

Свобода личности — еще одно различие между тоталитарным и авторитарным режимами. В тоталитарном государстве нет личной свободы, тогда как в авторитарном государстве есть ограниченная личная свобода.

Примеры

Некоторые популярные тоталитарные правительства и правители в мире включают Советский Союз при Джозефе Старлине, нацистское правление в Германии при Адольфе Гитлере, Северную Корею при династии Ким, Китай при Мао Се Туне и Ирак при Саддаме Хусейне.Между тем, некоторые популярные авторитарные правительства и правители в мире включают Венесуэлу при Уго Чавесе и Кубу при Фиделе Кастро.

Заключение

Хотя обе формы правления имеют несколько общих черт, таких как контроль над индивидуальными свободами со стороны одного правителя политической группы, между тоталитарным и авторитарным режимами есть существенная разница. Основное различие между тоталитарным и авторитарным состоит в том, что тоталитарные правительства осуществляют тотальный контроль над жизнями и свободами граждан, в то время как авторитарные правительства предоставляют гражданам определенные индивидуальные свободы.

Ссылка:

1. «Цвет Бенито Муссолини» Марсианский мистер и Vps — неизвестно, общественное достояние) через Commons Wikimedia
2. «Повседневная жизнь в Северной Корее 10» Никор — собственная работа (CC BY-SA 3.0) через Commons Wikimedia
3. «Фидель Кастро — MATS Terminal Washington 1959 (обрезано)» Уоррен К. Леффлер (общественное достояние) через Commons Wikimedia

Справочное эссе для студентов | Служба написания бумаги

Оформить заказ

Крайний срок

14 дней

  • 14 дней
  • 10 дней
  • 7 дней
  • 5 дней
  • 3 дня
  • 48 часов
  • 24 часа
  • 8 часов
  • 3 часа

Получите скидку 10% Продолжать

Тоталитарный режим — обзор

1 Развитие после 1945 года

Современная социальная наука, зародившаяся в Европе, возникла как институционализированная деятельность в области исследований и преподавания только после — и под сильным влиянием — ее мощного развития в Соединенных Штатах.Его эволюция в двадцатом веке несет на себе отпечаток авторитарных и тоталитарных режимов в континентальной Европе. Хотя ученые-эмигранты внесли большой вклад в развитие социальных наук в США, научная эволюция в континентальной Европе в значительной степени прервалась — в большей степени в Германии, а также в странах Средиземноморья и, в меньшей степени, во Франции и Скандинавии. (Резюме, приведенное в этой главе, следует за «четырьмя фазами развития социальных наук», обозначенными Мартинотти, 1999, стр.87–91; по Франции, Италии и Германии см. также Wagner 1990.)

К концу Второй мировой войны социальные науки почти не играли никакой роли в европейских университетах. Например, в социологии было всего три кафедры во Франции и ни одной в Италии. В Западной Германии кафедры политологии и дисциплинарная ассоциация не существовали до 1950 года. Поэтому поехать в США и некоторое время учиться в американском университете стало почти необходимой предпосылкой для дальнейшего образования и подготовки социологов в Европе. .Познание «современного общества» и освоение новых навыков его систематического наблюдения произвело особое впечатление на молодых ученых из таких стран, как Германия, Италия, Испания и Греция, которые были изолированы от современной культуры на протяжении десятилетий. Но это также верно и в отношении скандинавских стран, где близость англосаксонского мира способствовала культурному обмену.

По мере продвижения послевоенного экономического восстановления стало общепризнанным, что социальные науки были частью модернизации Европы, рассматриваемой как расширение капиталистического способа производства, а также демократизация общества, которые тесно связаны с американской моделью. .Хотя это вызвало конфликты и сопротивление со стороны традиционных культурных элит и марксистско-ориентированной интеллигенции, наблюдалось все более широкое распространение количественных методов сбора данных, особенно опросов и первичных данных. Хотя верно сказать, что европейская традиция социальных наук имела свой собственный глубокий опыт количественного анализа, следует также признать, что эмпирические исследования в основном основывались на вторичном анализе « данных, полученных в результате процесса », особенно статистических данных, собранных общественностью. власти.Чего не хватало континентальной традиции, особенно в тех странах, которые находились под деспотическим режимом, так это опыта полевых исследований и сбора первичных данных (Martinotti 1999, p. 89). Сопротивление внедрению этих новых инструментов, в частности методов обследования и методов выборки, стало выражаться с разных точек зрения традиционной европейской науки, а также со стороны административных агентств с их обычными статистическими процедурами.

В этих условиях только примерно в 1960 г. можно было говорить о значительном расширении исследований и ускорении их академической институционализации.Европейские общества пережили период экономического «подъема», который заставил большие массы людей перебраться в столичные центры промышленного развития. Послевоенное поколение молодых людей, мобилизованных с быстрым расширением образовательных систем, выросло как часть массовой культуры, усиленной средствами массовой информации, которые обеспечили условия для распространения идей, стилей жизни и новых организационных моделей, не имеющих прецедентов в мире. европейский опыт. Социальные науки, особенно молодые и новые, особенно социология, стали очень привлекательными для студенческого поколения по ряду причин: относительно молодой возраст университетского персонала по сравнению с более устоявшимися дисциплинами; менее точное определение академической институционализации социальных наук; и близость их предмета к интеллектуальной и экзистенциальной озабоченности вновь мобилизованных социальных групп.

На этом фоне во всех европейских странах возник спрос на теории, имеющие политическое значение и значение для диагностики и преодоления совокупностей социальных проблем (см. Dierkes and Wagner 1992, pp. 612–15). Этот интерес, с его стремлением к изменениям, противоречил программе якобы антиисторического и свободного от ценностей объяснения социальных явлений. Интеллектуальные споры и дебаты в рамках дисциплин противопоставляют американскую традицию социальных наук разнообразным марксистским подходам и другим «критическим» школам с их якобы более «просвещенными» ответами на требование более всеобъемлющего понимания и более «преданного» толкования социальных проблем. факты.

При такой ориентации основные направления социальных наук, главными центрами которых были Париж и Франкфурт, приобрели в некоторой степени воинственную роль, соединяясь с новыми социальными движениями и вступая в дебаты о привлечении интеллектуалов. Однако традиционным социальным структурам и субъектам удалось сохранить свое общее влияние и отстоять традиционные объяснения проблем экономических и социальных изменений. Поэтому исследования в области социальных наук в течение большей части 1960-х и 1970-х годов можно охарактеризовать, с одной стороны, инновационной работой во многих областях, например.ж., политическое участие, организация труда, классовая структура, «капиталистическое государство» и проблемы личных и сексуальных отношений. С другой стороны, теоретические инновации были ограничены, а исследовательские перспективы оставались сосредоточенными на национальном государстве, несмотря на растущее понимание конфликтов, порождаемых различиями между Севером и Югом, ролью транснациональных корпораций или глобальными экологическими проблемами.

Это было во второй половине 1970-х и в 1980-х годах, когда суматоха дебатов, дисбаланс между проблемами и подходами, разделительные линии между теоретическими и эмпирическими исследованиями постепенно уступили место продолжающемуся процессу профессионализации, методологической сознательности и новых теоретических направлений.Оглядываясь назад, мы можем говорить о фазе консолидации социальных наук в период восстановления экономики после нефтяного кризиса. В то время, когда либеральная социальная философия стала доминирующей, когда политические настроения были направлены против благосостояния, а экономическая политика находилась под влиянием монетаризма, преобладающее настроение, казалось, противоречило интересам к социальным условиям и изучению общества. Хотя это действительно в некоторых странах, особенно в Великобритании при премьер-министре Тэтчер, привело к серьезным сокращениям и структурным изменениям, маятник научной политики не качнулся до аналогичных крайностей в континентальной Европе.Дебаты по социальным наукам постепенно перешли от теоретических споров к обсуждению их «использования» в государственных делах и разработке политики. Но в целом институциональный рост продолжался, затем замедлился, чтобы достичь устойчивого состояния на продвинутых уровнях. (См. Martinotti 1999, p. 90, Wagner 1999, pp. 29, 39.)

К концу 1980-х социальные науки стали общепризнанными академическими дисциплинами, и их присутствие в процессе разработки политики значительно расширилось. . Академическая экспансия во многом была связана с ожиданиями в отношении практического использования социальных наук в процессе социальной модернизации, которая стала важной целью, активно преследуемой некоторыми политическими и экономическими элитами, и выиграла от них.В ходе этого процесса роль интеллектуалов изменилась, превратившись из людей, размышляющих в общих чертах о судьбе человечества в истории и обществе, в экспертов по вопросам управления обществом и экономикой и предоставляющих знания, которые можно использовать в качестве инструмента реформистского политического вмешательства. После прекращения высоких ожиданий по поводу « научного обоснования политики », якобы ведущего к « концу идеологии », социальные исследования стали рутинным элементом многих политических процессов, а в последнее время и управления в частных компаниях (см. Wagner 1990, стр.441 и далее).

Растущая специализация прикладных социальных наук, а также общие тенденции к профессионализации дисциплин и их институционализации в университетах и ​​исследовательских центрах вызвали растущую фрагментацию и специализацию, которая иногда была связана с тенденцией деконструктивизма. ‘с критическими атаками на большие теоретические системы и связанные с постмодернистскими движениями. Но эти тенденции чаще понимаются как часть более общего поиска теорий, способных сочетать макротенденции с микросоциальной и индивидуальной динамикой, и при этом стремиться преодолеть традиционное сопоставление качественных и количественных методов, ища интеграции в единое исследование. дизайны (см. Martinotti 1999, стр.90).

Достигнув этой продвинутой стадии, социальные науки в 1990-х годах должны были переориентировать себя под двумя драматическими изменениями фокуса: во-первых, окончание противостояния Востока и Запада, а во-вторых, процесс глобализации и интернационализации в регионах мира. особенно строительство европейского предприятия.

Существует все более четко сформулированная потребность в более глубоком понимании и внесении вклада в решение проблем в процессе европейской интеграции.Разработка концепции европейского общества стала серьезной проблемой для социальных наук, которые традиционно развивались вокруг концепции национального государства и национальных обществ в условиях стресса, вызванного индустриализацией. Лишь медленно, но с возрастающей интенсивностью на рубеже нового столетия стало понятно, что инструменты и рабочие условия социальных исследований должны быть адаптированы для изучения новых проблемных группировок и наднациональных процессов, а также того, что социальные науки программы разработки политики и исследований должны быть ориентированы на межнациональное сравнение и международное сотрудничество, особенно на европейском уровне.(См. Диркес и Бирверт, 1992 г., Каасе и др., 1997 г., Эриксон, 1999 г.)

Тест на выбор нескольких вариантов

  • Что из следующего было бы тоталитарным режимом?

      а. Чили при Пиночете
      б. Советский Союз
      c. Диктатура Аргентины в 1970-е годы
      d.Египет при Мубараке
  • Какая из следующих характеристик может быть ключевой характеристикой авторитарного режима, но не обязательно тоталитарного режима?

      а. Политзаключенных нет.
      б. Полиция имеет право арестовывать граждан, подозреваемых в совершении преступлений.
      c. Выборы не проводятся или являются глубоко ошибочными и сфальсифицированными.
      d. Власть государства безгранична.
  • Какой из следующих ярлыков некоторые политологи приписали бы режиму Уго Чавеса в Венесуэле?

      а.Гибридный режим
      б. Соревновательно-авторитарный режим
      c. Электоральный авторитарный режим
      d. Все вышеперечисленное
  • Какие из следующих характеристик квалифицируют режим как тоталитарный?

      а.Авторитарная культура
      б. Отсутствие конкурентных выборов
      c. Полицейское государство, цель которого — отслеживать и контролировать любую речь
      d. Одна партия стремится побеждать на большинстве выборов
  • Группа людей, доминирующих в одной политической партии, управляет государством.Они проводят выборы каждые несколько лет, но ресурсы государства дают им огромные преимущества, и они используют различные формальные и неформальные методы, чтобы гарантировать, что они практически всегда побеждают на этих выборах. Такой режим был бы примером чего из следующего?

      а. Тоталитаризм
      б. Персоналистическая диктатура
      c. Конкурентоспособный авторитарный режим
      d.Бюрократический авторитарный режим
  • Какое из следующих современных государств можно считать тоталитарным режимом?

      а. Франция
      б. Египет
      c. Турция
      d.Ни один из вышеперечисленных
  • Может ли любое из следующих государств считаться «гибридным» или «конкурентным авторитарным» режимом?

      а. Канада
      б. Бразилия
      c. Россия
      d.Индия
  • Какое из следующих утверждений является действительным?

      а. Распад демократии мог привести не к авторитарному режиму, а к гибридному.
      б. Распад демократии не может дать ни авторитарного, ни гибридного режима.
      c.Распад демократии не мог привести к гибридному режиму, а только к полностью авторитарному.
      d. Ни одно из этих утверждений не соответствует действительности.
  • Что из следующего было бы наиболее ярким примером персоналистского режима?

      а. Бразилия под военным правлением в 1970-е годы
      б.Аргентина при Хорхе Видела в 1970-х годах
      c. Бывший Заир под управлением Мобуту Сесе Секо в 1970–1990 годах.
      d. Мексика под PRI
  • Какая из следующих стран пережила драматический крах демократии в первой половине двадцатого века?

      а.Германия
      б. Китай
      c. Османская империя
      d. Камерун
  • Почему нам нужно различать крах демократии и упорство авторитарного режима?

      а. У них могут быть разные причины
      б.Процессы концептуально различны
      c. Они не видны одновременно в одних и тех же случаях.
      d. Все вышеперечисленное
  • Почему может быть полезно различать типы режимов и переходные процессы в целом?

      а.Они концептуально различны.
      б. Почти наверняка они имеют разные причины.
      c. Оба а и Б
      d. Это вопрос с подвохом: сегодняшние политологи не проводят такого различия.
  • Какая из следующих теорий пытается объяснить авторитаризм как функцию институциональных механизмов и коалиций, созданных в критические моменты прошлого?

      а.Политико-культурные теории
      б. Исторические институционалистские теории
      c. Теория модернизации
      d. Все теории авторитаризма включают это.
  • Что, по словам политолога, вы должны делать с данными?

      а.Если данные не подтверждают вашу теорию, игнорируйте их.
      б. Выберите данные, которые подтверждают ваш тезис, и преуменьшите значение остальных.
      c. Примите во внимание все относящиеся к делу данные и попытайтесь построить теорию, которая наилучшим образом их объяснит.
      d. Генерация теории и данные — две разные вещи. Сосредоточьтесь на теориях.
  • Что из следующего верно?

      а.Авторитарное правление почти никогда не встречается в слабых государствах.
      б. Тоталитарное правление почти никогда не встречается в сильных государствах.
      c. Все авторитарные режимы можно рассматривать как тоталитарные.
      d. Все тоталитарные режимы можно рассматривать как авторитарные.
  • тоталитарных

    тоталитарных Тоталитаризм

    Тоталитаризм — это форма правления, при которой все общественные ресурсы монополизированы государством в попытке проникнуть и контролировать все аспекты общественной и частной жизни, посредством использования государством пропаганды, террор и технологии.Тоталитарные идеологии отвергают существующее общество будучи коррумпированным, аморальным и неподвластным реформам, проектировать альтернативное общество в котором эти ошибки должны быть исправлены, и предоставить планы и программы для реализации альтернативного заказа. Эти идеологии, поддерживаемые пропагандой кампании требуют полного подчинения со стороны людей.

    Тоталитарные формы организации навязывают это требование на соответствие. Тоталитарные общества — это иерархии, в которых доминирует одна политическая партия и обычно одним лидером.Партия проникает в всю страну через региональные, провинциальные, местные и «первичные» (партийные ячейки) организация. Доплата к молодежным, профессиональным, культурным и спортивным коллективам политический контроль партии. Военизированная тайная полиция обеспечивает соблюдение. Информация и идеи эффективно организованы благодаря контролю телевидение, радио, пресса и образование на всех уровнях.

    Тоталитарный режим против диктатуры

    Тоталитарные режимы отличаются от старых концепций диктатуры или тирания.Тоталитарные режимы стремятся установить полное политическое, социальный и культурный контроль, тогда как диктатуры стремятся ограничить, как правило, политический, контроль. Иногда можно выделить два типа тоталитаризма: Нацизм и фашизм, произошедшие от «правого» экстремизма, и коммунизм, который произошел от «левого» экстремизма. Традиционно поддерживается каждый разными социальными классами. Правые тоталитарные движения в целом получили свою народную поддержку в основном со стороны среднего класса, стремящегося сохранить экономическое и социальное статус-кво.

    Левый тоталитаризм часто развивался из рабочих классовые движения, теоретически стремящиеся устранить, а не сохранить классовые различия.

    Правый тоталитаризм обычно поддерживал и навязала частную собственность на промышленное богатство. Отличительная черта Коммунизма, напротив, является коллективная собственность на такой капитал.

    Тоталитарные режимы мобилизуют и используют массовые политические участие, и часто во главе с харизматическими культовыми фигурами.Примеры таких культовых фигур в современной истории являются Мао Цзэ-дун (Китай) и Йозеф Сталин (Советский Союз), руководивший левыми режимами, и Адольф Гитлер (Германия) и Бенито Муссолини (Италия), возглавлявший правые режимы.

    Правые тоталитарные режимы (особенно нацисты) возникли в относительно развитых обществах, опираясь на поддержку традиционные экономические элиты для достижения власти. Напротив, левый тоталитарный режимы возникли в относительно неразвитых странах в результате развязывания революционного насилия и террора.Такое насилие и террор тоже основные инструменты правых тоталитарных режимов для поддержания соблюдения с властью.

    Фашизм

    Фашизм был авторитарным политическим движением, которое развивалось в Италии и некоторых других европейских странах после 1919 года в качестве реакции против глубоких политических и социальных изменений, вызванных Мировой Первая война и распространение социализма и коммунизма. Его название произошло от фасции, древнеримский символ власти, состоящий из связки прутьев и топора.Итальянский фашизм был основан в Милане 23 марта 1919 года. Бенито Муссолини, бывший революционный социалистический лидер. Его последователи, в основном ветераны войны, были организованы по военизированной структуре и носили черные рубашки как униформа. Ранняя фашистская программа представляла собой смесь левых и правые идеи, которые подчеркивали сильный национализм, продуктивизм, антисоциализм, элитарность и потребность в сильном лидере. Ораторское мастерство Муссолини, послевоенный экономический кризис, повсеместное недоверие к традиционным политическая система и растущий страх перед социализмом помогли фашистским К 1921 году партия вырастет до 300000 зарегистрированных членов.В том году он избрал 35 депутатов в парламент.

    Философия фашизма

    Интеллектуальные корни фашизма можно проследить до философы-волюнтаристы, которые утверждали, что воля выше и выше к интеллекту или разуму.
    Артур Шопенгауэр (1788-1860) был немецким философом. кто считал, что воля является лежащей в основе и окончательной реальностью, и что весь феноменальный мир — единственное выражение воли. Люди иметь свободную волю только в том смысле, что каждый является свободным выражением волеизъявление, и поэтому мы не являемся авторами собственных судеб, характеры или поведение, — писал он.Он предположил, что пространство, время и причинность не были абсолютными принципами, а всего лишь функцией мозга, понятиями параллельно с научными открытиями релятивистской физики два поколения потом.

    Фридрих Ницше (1844-1900) был немецким философом и поэт, наиболее известный как «Так говорил Заратустра». Он предположил, что там были два моральных кодекса: кодекс правящего класса (господствующая мораль) и кодекс морали. угнетенного класса (рабская мораль). Древние империи выросли из господствующая мораль и религии дня вне рабской морали (который очерняет богатых и влиятельных, рационализм и сексуальность).Он разработал концепцию «сверхчеловека» (сверхчеловека), который символизировал человека. в его наиболее творческих и интеллектуальных способностях.

    Анри Бергсон (1859-1941) был французским философом Родители-евреи, которые были главными противниками концепции, принципы могут объяснить все сущее. Он утверждал, что метафизический также применяются принципы. Он нашел доверие в применении биологических теорий. Дарвина (который указывал на «выживание наиболее приспособленных» в биологических систем) к социальной теории.

    Джордж Сорель (1847-1922) был французским социальным философом. кто оказал большое влияние на Муссолини. Сорель считал, что общества естественно стал упадочным и дезорганизованным, и этот неизбежный упадок мог откладывать только руководство идеалистов, которые были готовы использовать насилие для получения власти. Его антидемократические, антилиберальные взгляды и пессимистические взгляды. взгляды на естественный жизненный цикл общества были противоположны большинству современников.

    Габриэле Д’Аннунцио (1863-1938) был итальянским политиком, поэт, драматург, прозаик и герой войны, сторонник Муссолини.

    Фашистская идеология

    Фашистская идеология была в значительной степени плодом неоидеалистов. философ Джованни Джентиле. Он подчеркивал подчинение личности к «тоталитарному» государству, которое должно было контролировать все аспекты национальной жизни. Насилие как творческая сила было важной характеристикой фашистской философия.Особенностью итальянского фашизма была попытка устранить классовая борьба из истории через национализм и корпоративное государство. Муссолини организовал хозяйство и всех «производителей» — из крестьян и фабричных рабочих интеллектуалам и промышленникам — в 22 корпорации как средство повышения производительности и предотвращения производственных споров. Вопреки пропагандистским заявлениям режима, система работала плохо. Муссолини был вынужден пойти на компромиссы с крупным бизнесом и Римско-католической церковью.Корпоративное государство никогда не было полностью реализовано. По сути своей экспансионистская, милитаристский характер фашизма способствовал империалистическим авантюрам в Эфиопии и на Балканах и, в конечном итоге, до Второй мировой войны.
    Нацизм
    Нацизм относится к тоталитарной фашистской идеологии и политику, которую проводили и проводили Адольф Гитлер и его национал-социалистические Немецкая рабочая партия 1920-1945 гг. Нацизм подчеркивал превосходство арийца, его судьба как Высшей расы править миром над другими расы и яростная ненависть к евреям, которую он обвинял во всех проблемах Германии.Нацизм также предусматривал крайний национализм, который требовал объединение всех немецкоязычных народов в единую империю. В экономика, задуманная для государства, была формой корпоративного государственного социализма, хотя члены партии, которые были левыми (и обычно поддерживали такая экономическая система над частным предприятием) были очищены от партии в 1934 г.

    Военизированные организации

    Нацизм использовал военизированные организации для поддержания контроль внутри партии и подавление оппозиции партии.Насилие а террор способствует подчинению. Среди этих организаций были:

    S.A. (Sturmabteilung): штурмовики (также известные как «коричневые рубашки») были нацистским военизированным подразделением под руководством Эрнста Рима. Он был активен в битва за улицы против других немецких политических партий.

    S.D. (Sicherheitsdiest): Служба безопасности при Рейнхарде Гейдрих.

    S.S. (Schutzstaffel): Корпус обороны, был элитным гвардейцем. отряд, сформированный из S.A. Это было под командованием Генриха Гиммлера.

    Гестапо (Geheime Staatpolizeil): Тайная государственная полиция, который был образован в 1933 году.

    Нацизм также делал упор на спорт и военизированные формирования. деятельность для молодежи, массовое использование пропаганды (контролируется Джозефом Геббельс) для прославления государства, и подчинение всех решений верховный лидер (форер) Адольф Гитлер.

    СЛОВАРЬ

    Коммунизм — Социальная, политическая и экономическая система, охарактеризованная революционной борьбой за создание общества, в котором отсутствует классов и общей собственности на средства производства и существования централизованный государственный контроль над экономикой.

    Диктатор — правитель, обладающий абсолютной властью и высшей властью. юрисдикция над правительством государства; особенно тот, кого считают тиранический или деспотичный.

    Элитизм — философия узкой клики «лучших». или «наиболее опытные» члены данной социальной группы должны иметь власть.

    Фашизм — философия или система правления, защищающая или осуществляет диктатуру крайне правых, обычно через слияние руководства государства и бизнеса вместе с идеологией воинственный национализм.

    Иерархия — Группа лиц, организованных или классифицированных. в соответствии с рангом, способностями или властью.

    Идеология — совокупность идей, отражающих социальные потребности и устремления человека, группы, класса или культуры.

    Левый — Как используется в этой главе, отдельные лица и группы. кто желает реформировать или свергнуть установленный порядок и выступает за изменения во имя большей свободы или благополучия простого человека.

    Нацизм — Идеология и политика Адольфа Гитлера и его Национал-социалистическая рабочая партия Германии с 1921 по 1945 год.

    Пропаганда — систематическое распространение данной доктрины. или утверждений, отражающих его взгляды и интересы.

    Правые — в этой главе отдельные лица или группы. кто заявляет о противодействии изменениям в установленном порядке и кто поддерживает традиционных взглядов и обычаев, а иногда и сторонников принудительного установление авторитарного политического строя.

    Тоталитаризм — форма правления, при которой все ресурсы монополизированы государством в попытке проникнуть и контролировать все аспекты общественной и частной жизни, посредством использования государством пропаганды, террор и технологии.

    ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

    В США президент также является главнокомандующим. вооруженных сил. Узнайте, чем это отличается от других стран. Обсудите вопрос о гражданском контроле над военными.

    Получить отчет Amnesty International о правах человека нарушения по всему миру. Также получите параллельный отчет от государства Отделение. Какие факторы приводят к нарушениям прав человека, например, возраст правительства, тип правительства, географическое положение страны, размера страны?

    Перечислите страны мира по типу правительства.Найдите демократии, правые диктатуры, левые диктатуры, монархии, левые и правые тоталитарные режимы, и классифицируйте их по количеству лет, в течение которых у них была такая форма правления. Как много из этих правительств возглавляют гражданские лица, а сколько возглавляют военный? Какие страны получают иностранную помощь от США? Которые получают иностранную помощь от Советского Союза?

    ВОПРОСЫ ДЛЯ ОБСУЖДЕНИЯ

    Может ли быть избран президентом признанный расист или антисемит? Соединенных Штатов? Если нет, то почему? Если да, то как могут такие выборы приходите?
    Когда Ирак вторгся в Кувейт в августе 1990 года, сравнения были заключены между иракским лидером Саддамом Хусейном и Адольфом Гитлером.Обсуждать различия в мировых ситуациях и реакции мира на гитлеровские аннексия Судетской области и аннексия Хусейном Кувейта.
    Если бы вы были гражданином Германии в 1933 году, как бы вы относишься к твоему правительству? Какие варианты, по вашему мнению, у вас есть для выражения противодействие этому правительству или участие в нем? Как эти варианты отличаются от вариантов, которые есть у вас сегодня в США?

    ОЦЕНКА

    1.Определите следующее:
    диктатор
    тоталитаризм
    элитарность
    левый
    правый
    пропаганда
    Фашизм
    иерархия

    2. В чем два различия между диктатурой и тоталитарный режим?

    3. В чем три различия между правым и левым? тоталитарные режимы?

    4. Кем был Бенито Муссолини и какое правительство он вел?

    5.Каковы были три аспекта нацистской идеологии?

    6. Как тоталитарные режимы способствуют подчинению кто не согласен с целями режима?

    7. Обсудите две из сформированных военизированных организаций. нацистской партией.

    8. Как тоталитарный режим контролирует доступ к идеям?

    9. Назовите двух правых и двух левых лидеров тоталитарной власти. режимы.

    10. Какие события в обществе поощряют тоталитарную режим взять власть?

    Авторские права 1990 Гэри М.Гробман

    15.3C: Диктатура и тоталитаризм — Социальные науки LibreTexts

    1. Последнее обновление
    2. Сохранить как PDF
    1. Ключевые моменты
    2. Ключевые термины

    Диктатуры правят без согласия народа, а при тоталитарных диктатурах власть распространяется на все аспекты жизни.

    Цели обучения

    • Сравнить и противопоставить диктатуру тоталитарному правительству

    Ключевые моменты

    • Диктатура — это форма правления, при которой правитель имеет право управлять без согласия тех, кем управляют.
    • Тоталитарные правительства — это правительства, которые регулируют почти все аспекты общественного и частного поведения.
    • Диктатура касается источника управляющей власти (откуда приходит власть, народа или единственного лидера), а тоталитаризм касается объема управляющей власти (что такое правительство и насколько обширна его власть).

    Ключевые термины

    • тоталитаризм : система правления, при которой люди практически не имеют власти, а государство обладает абсолютным контролем, например, диктатура.
    • диктатура : Тип правительства, при котором абсолютный суверенитет предоставляется человеку или небольшой клике.

    Диктатура и тоталитаризм часто связаны, но на самом деле это два разных явления. Диктатура — это форма правления, при которой правитель имеет право управлять без согласия тех, кем управляют.Диктатуру также можно определить просто как «систему, не придерживающуюся демократии», где демократия определяется как форма правления, при которой те, кто правит, избираются путем оспариваемых выборов. Власть диктатора может исходить от его семьи, политического положения или военного авторитета.

    Многие диктатуры также тоталитарны. Тоталитарные правительства — это те, которые осуществляют полный контроль над управляемыми; они регулируют почти все аспекты публичного и частного поведения.Тоталитаризм предполагает политическую систему, в которой государство не признает ограничений своей власти и стремится регулировать каждый аспект общественной и частной жизни, где это возможно. Тоталитарные режимы остаются у политической власти посредством всеобъемлющих пропагандистских кампаний (распространяемых через контролируемые государством СМИ), единственная партия, которая часто характеризуется политическими репрессиями, культизмом личности, контролем над экономикой, регулированием и ограничением слова, массовым наблюдением , и широкое использование террора.

    Другими словами, диктатура касается источника управляющей власти (откуда приходит власть — народа или единственного лидера), а тоталитаризм касается объема управляющей власти (что такое правительство и насколько обширна его власть). В этом смысле диктатура (правительство без согласия народа) существует в отличие от демократии (правительство, власть которого исходит от людей), а тоталитаризм (где правительство контролирует все аспекты жизни людей) существует в отличие от плюрализма (где правительство допускает различные образы жизни и мнения). .

    Президент Никсон и Мао Цзэдун, 1972 год. В 1972 году Никсон отправился в Китай и встретился с Мао Цзэдуном, лидером тоталитарной коммунистической партии Китая. .

    Добавить комментарий

    Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *